В довершение оказалось, что мама была хоть и не самой известной, но всё же оперной певицей. Костя пытался съязвить по поводу неосведомлённости Андрея, но то был не его день. Анастасию Павловну такое невежество ничуть не огорчило. Более, того, она пришла в восторг, узнав, что Андрей ни разу не был в опере. Она тут же взяла с него слово незамедлительно исправить данный пробел в культурном образовании.

Но всё хорошее рано или поздно заканчивается, вскоре курсантам пришлось собираться. Вера вызвалась проводить ребят на вокзал. От Андрея не ускользнуло, что она почему-то нервничает, но так как ничто не могло разрушить гармонию февральского утра, он не придал этому значения.

Шли молча, зябко ёжась от порывов холодного ветра. На вокзале быстро взяли билеты, и подошли к электричке, уже стоявшей на платформе. После коротких прощальных слов молодые люди зашли в полупустой вагон, заняли места. Андрей, у которого ощущение гармонии бытия начало перекрываться щемящим чувством ускользающего счастья, выглянул в окно, чтобы в последний раз взглянуть на стройную фигурку в чёрном пальто.

Вера стояла возле окна и смотрела на него. Вздёрнутый носик слегка покраснел от мороза, глаза блестели. И тут произошло третье и самое главное чудо: девушка вдруг виновато улыбнулась и махнула рукой, приглашая Андрея выйти из вагона. Тот не поверил своим глазам и посмотрел на товарища. Наполеончик сделал вид, что ничего не заметил.

— Я сейчас, — пробормотал Андрей и выскочил на улицу.

Вера, ещё больше покрасневшая, продолжала улыбаться.

— Спасибо, что проводили нас в Москву, — слегка сбиваясь, сказала она.

Что-то ещё хотела сказать, но махнула рукой. Достав из кармана маленький конвертик, вложила его в руку оторопевшему Андрею, встала на цыпочки, быстро прикоснулась к шершавой щеке тёплыми губами и растворилась в воздухе.

Андрей ещё какое-то время стоял, смотря в сторону улетевшему наваждению и напряжённо пытаясь понять: происходило всё это наяву или ему привиделось? Из состояния ступора его вывел удар захлопнувшихся за спиной дверей электрички. Он повернулся на звук, и ошалело посмотрел на закрытые двери, всё ещё пытаясь преодолеть ощущение нереальности происходящего. Но в тот день его ангел-хранитель, видимо, не спал: прежде чем электричка тронулась, двери на секунду открылись и впустили незадачливого курсанта в вагон.

Первые два дня Борис проторчал дома в состоянии апатичного анабиоза. Всё, чем бы он ни занимался, быстро ему надоедало. Да и не хотелось ничего делать, не покидало ощущение тяжести в конечностях и всём теле, неприятное ощущение в области солнечного сплетения.

Вначале он долго спал. Потом попытался поесть, но еда вызвала ощущение тошноты. Смотрел телевизор, но привычные передачи показались апофеозом бреда и вообще — скукотой. Ещё пробовал прогуляться по городу, попить пивка. Но на улице после недавно прошедшей оттепели были кучи грязного снега, начавшие обнажать мусор, накопившийся за семь месяцев зимы. В общем, приятного мало. А пиво организм вообще не принимал.

Несмотря на всё ещё плохое состояние, с глаз словно спала какая-то пелена. То, на что ранее не обращал внимания, навязчиво лезло в его жизнь, и от этого делалось ещё тоскливее. По этой же причине не стал звонить Люде — мысль о её сочувствиях и необходимости рассказывать о своих приключениях вызывала отвращение. Сама она, к счастью, почему-то тоже не звонила.

Зато позвонил Константин Дмитриевич, поинтересовался его самочувствием, спросил, всё ли в порядке? А то, оказывается, у многих поднявшихся проблемы со здоровьем. Уже полсотни человек, из тех, что чувствовали себя нормально и поначалу разъехались по домам, положили в больницу.

— Так что, если что, сразу обращайся на скорую, не тяни, — продолжал начальник, — говорят, всем после аварии без вопросов дают больничный на две недели.

На том и попрощались.

Никуда обращаться Борис, конечно, не собирался, хотя чувствовал себя, действительно, отвратительно. С момента подъёма из шахты он практически ничего не ел. Любая пища, да что там пища, и вода тоже, — вызывала тошноту. Чем дальше, тем хуже ему становилось. Наш герой держался из последних сил. Он ещё больше похудел и осунулся. Пробовал мясные продукты, консервы, напитки, хлеб, овощи, но организм протестовал против всего. Уже несколько раз порывался обратиться к врачам, но в последний момент передумывал. Насколько бы не пугало его собственное состояние, пойти в больницу было ещё страшней. Казалось, что там будет ещё хуже.

Но шли дни, и оказалось, что не всё так плохо. Постепенно Борис понял, что от некоторых фруктов тошнит чуть меньше. Например, от бананов — он мог съесть половину без катастрофических последствий. Но на одних бананах было не прожить, и он с ужасом считал дни до выхода на работу.

На третий день позвонила Люда и шёпотом стала расспрашивать о происшедшем. Оказалось, что она уже пятый день лежит в больнице с какой-то особенно злобной ангиной. Девушка совсем потеряла голос, но уверяла, что дела идут на поправку. Под конец разговора разревелась, и стала рассказывать, как переживала, слушая сообщения об аварии. Чтобы её успокоить, Боря пообещал приехать на следующий день. О своём недомогании, конечно же, ничего не сказал.

Через час позвонила мама Люды и сбивающимся голосом стала извиняться, что сразу не сообщила о том, что её дочь в больнице.

Как ни странно, после этих разговоров настроение немного улучшилось. Собравшись с силами, Борис съездил на следующий день в больницу к Люде, но вряд ли успокоил девушку, так как у него самого вид был ничуть не лучше.

Позвонивший на пятый день начальник удивился его слабому голосу, расспросил о здоровье, и разрешил выйти ещё на три дня позже.

Если бы кто-то из друзей в эти дни увидел его, то, наверно, не узнал бы в этом злобном потемневшем создании прежнего жизнерадостного Борьку. Но лучший друг Саша так и не появился, а все остальные словно забыли о его существовании. Он бродил по квартире, пытаясь то подремать, то посмотреть телевизор, то поесть. Но все эти занятия получались у него в равной степени плохо.

В конце концов, он совершил поступок, который со стороны мог бы показаться странным: достал из кладовки два старых запылённых самоспасателя, которые держал на случай пожара, и решительно открыл их один за другим. Через пятнадцать минут фильтр был готов. Боря приладил его к кувшину и быстро процедил литр воды. Попробовал — та показалась ему гораздо лучше. Ободрённый первым успехом, решился приготовить пищу на очищенной воде. Начал с макарон. Они получились неплохо, правда в первый раз он немного их испортил, не поскупившись на соус и приправы. Результат оказался вполне предсказуемым — всё же немного тошнило. Тем не менее, впервые за несколько дней он нормально поел.

Далее дела пошли на поправку. Не то чтоб совсем замечательно, но, во всяком случае, есть он теперь мог. Постепенно перечень продуктов, переносимых организмом, расширялся. К нему можно было условно добавить яйца, говядину, варёную на очищенной воде, и кое-что другое.

К моменту выхода на работу Борис почти совсем восстановился. Когда ехал на смену, в его сумке лежала бутылка отфильтрованной воды и лоток с самостоятельно приготовленной лазаньей.