Когда решался вопрос об открытии центра, всё шло к тому, что это будет секретный НИИ. Но в последний момент, к огромному разочарованию Артёма Семёновича, всё переигралось. Его детище решили открыть под ширмой простого завода в южно-уральской глубинке, и являлось оно формально обычной лабораторией, пусть и автономной. Но отступать было некуда — в случае отказа ничего нового бы не предложили. Поэтому Артём Семёнович приехал в городок К вместе с другими специалистами.

Карьера Артёма Семёновича могла бы на этом и остановиться, если бы он не открыл ранней осенью 1976 года то, что искал. Рабочее название препарата было ЧЛ 11–04. Он позволял повышать внушаемость человека, и при этом его воздействие было настолько мягким, что в поведении принявших этот препарат окружающие не могли заметить сколько-нибудь серьёзных отклонений. Это обещало широкие перспективы скрытного кодирования живой силы противника.

Первый успех обнадёживал, но судьба препарата дальше развивалась неудачно — исследования постепенно забуксовали. Для успешной доработки его формулы требовалось развёртывать обширные практические испытания. И проблема была даже не в том, что исследования, связанные с высшей нервной деятельностью, нужно было проводить, в основном, на людях. Перед такими трудностями наши доблестные учёные никогда не пасовали. Самым щекотливым оказалось то, что потенциал препарата постепенно стал пониматься несколько в иной плоскости — его применение позволяло управлять не только поведением врага, но и любых масс людей. Страна, обладающая такой технологией, могла бы стать властелином мира, доминирующим государством на планете! Преломить затянувшееся и складывающееся не совсем удачно соревнование двух систем и обеспечить всеобщую победу социализма во всём мире.

При всей притягательности исследований на подобные темы, они не соответствовали профилю лаборатории, которая, по идее, должна была разрабатывать только методы воздействия на потенциального противника. Разработку нужно было передавать в другие структуры, но начальник лаборатории уже понял, какой джек-пот вытянул, и не захотел им делиться. Конечно, напрямую противиться приказу передать разработки он бы не смог. Но это был бы не Артём Семёнович, если бы он что-нибудь, да не придумал. Быстро поняв расстановку сил, он вышел на нужных людей в своём министерстве и убедил их, что делиться приоритетом в открытии никак нельзя.

И вместо того, чтобы передать препарат в другой институт в городе А, который специализировался на подобных темах и находился в ведении КГБ, Артём Семёнович, при поддержке свыше, начал добиваться открытия у себя специализированного подразделения для продолжения работы над препаратом в гуманитарном, так сказать, разрезе.

Согласования, как водится, растянулись на долгие годы, но в итоге увенчались успехом. И пусть уже начались восьмидесятые, но препарат продолжили исследовать в новой, специально созданной для этого лаборатории, которая находилась в составе прежнего, основательно разросшегося на бюрократическом навозе центра, получившего, наконец, заветный статус закрытого НИИ.

… Вот тут-то на препарат и вышли американцы.

Человек по своей сущности алчен. Алчен и слаб. Поэтому вскоре „люди из Лэнгли“ получили доступ к части документации по чудо-препарату. И, надо сказать, повели себя гораздо более расторопно, чем наши исследователи.

Разработки там велись оперативно и довольно успешно. Поэтому уже через пять лет Штаты имели настолько эффективную формулу, что стало возможным приступать к его массовому использованию. Они же и дали ему это название — триколитрон.

Обычно с приближением лета напряжение в коридорах Диортама спадало. Число критических случаев заметно снижалось, статистика улучшалась, и сотрудники начинали с чистым сердцем разъезжаться по отпускам.

Но в этом году всё пошло по-другому. Вначале пожинали плоды ноябрьского инцидента с доставкой триколитрона. Этот эпизод, оказавший воздействие на все последующие события, заслуживает подробного описания.

Обычно препарат привозили авиатранспортом. Всё началось с совещания, которое провёл Босс по возвращению из командировки в Москву. Излагая результаты командировки и новости Организации, он вскользь упомянул, что их филиал держит устойчивое лидерство по дороговизне доставки триколитрона.

Начальник отдела „Ю“, отвечающий за все вопросы, касающиеся препарата, счёл это безобидное замечание камнем в свой огород. При поддержке второго зама в отделе „Ю“ подготовили новую схему его доставки по Северному морскому пути. Продумали, нужно сказать, толково. Груз сопровождали на всех этапах транспортировки опытные сотрудники, время на перегрузку и оформление документов было минимальным. Незначительные задержки при стыковке рейсов также были тщательно продуманы. Проанализированы риски, организована охрана на всех этапах.

Всё начиналось как нельзя лучше. В конце октября препарат был успешно доставлен до Мурманска и погружен на теплоход ледового класса „Мамин-Сибиряк“, который должен был через пять суток доставить груз по назначению (раньше организовать доставку не смогли из-за перерыва в навигации по Енисею на время ледостава).

Груз должен был прийти в начале ноября, когда уже могли быть морозы за сорок, но и это хорошо продумали, так как триколитрон не выдерживал замораживания, резко теряя активность при температуре ниже -2 ®C.

На практике так и получилось: морозы на пути следования постепенно усиливались, обещая вот-вот преодолеть сорокоградусную отметку, поэтому груз разместили в специальном отсеке одной из нижних палуб, где температура контролировалась с помощью специальной установки.

Затруднения начались ещё в порту. Вначале оправление задержали на полтора суток. Проблемы это никакой не составило, просто небольшой такой звоночек.

На второй день плавания температура начала резко снижаться. Минус сорок восемь — это вам не шутки. Да это никому не шутки! Но датчики, установленные в отсеке, где находился триколитрон, показывали стабильные „плюс пять“. Судя по всему, система поддержания температуры в спецотсеке работала безотказно. В общем, первые трое суток плавание проходило отлично. Но при подходе к Карским воротам теплоход затёрло льдами, и он проторчал там долгих две недели, пока подошедший караван судов, ведомый атомным ледоколом „Вайгач“, не освободил пленника.

Все две недели была ужасная погода. Хотя температура на градуснике, установленном у выхода на верхнюю палубу, практически не опускалась ниже отметки -40 ®C, ветры были такие, что двум сопровождавшим груз сотрудникам Диортама временами казалось, что их может унести за ограждение и растворить в морозном тумане. Поэтому они особенно никуда и не выходили, предаваясь извечному пагубному занятию российских пассажиров. Впрочем, и моряки, по возможности, от них старались не отставать. Необходимости проверять груз у них в тот момент не было, так как два небольших контейнера, в которых он располагался, были хорошо заложены несколькими контейнерами с продуктами и какими-то ящиками. В общем, добраться до них можно было только в экстренном случае, а, благо, такой не возникал.

Старший группы сопровождения, Игорь, был опытным и дисциплинированным сотрудником, поэтому, не расслаблялся всю дорогу. Световой день быстро сокращался, но он ежедневно выходил на палубу, осматривал размещённые сверху грузы и палубные конструкции, пытаясь обнаружить изменения, которые могли свидетельствовать о попытке проникнуть в трюм. Но всё оставалось неизменным, пломбы на закрывающих лядах целы, следы на снегу в неочищаемых проходах между палубными конструкциями свидетельствовали о перемещениях только по служебной надобности. Поэтому успевшему продрогнуть Игорю оставалось только выкурить сигарету в экзотических условиях, любуясь на неторопливый пунцовый закат семьдесят первой широты.

Связь с филиалом поддерживалась регулярно, поэтому в Морильске знали всё о задержке и её причинах. Однажды ночью вдалеке послышались протяжные гудки каравана. Около десяти утра с первыми лучами зари их теплоход присоединился к шести судам, шедшим на восток. Вечером моряки выпивали уже не с тоски, а по радостному поводу, рассказывая, что такой затор в начале ноября словили впервые.