Этот невинный эпизод снова вызвал у него новый приступ тревоги. Всё-таки что-то зловещее было в том, что на четвёртые сутки полной изоляции от внешнего мира неизвестные раздали всем несчастным узникам этого подземелья, судя по всему, огромное количество продуктов, которого быть здесь не могло в принципе. Но больше всего угнетало, что все окружающие, словно сговорившись, не видели в происходящем ничего странного.

— Надь, а откуда у тебя эти продукты? — решился всё-таки спросить он, показывая на бутерброды из знакомой колбасы.

— Татьяна, стволовая, принесла, — без всякой эмоциональности сказала Надя.

— Стволовая? А она откуда взяла?

— Как откуда? — во взгляде у неё появилась отстранённость и лёгкая затуманенность, знакомая Борису по разговору с Женей и прочими коллегами час назад. — Ей, кажется, принёс какой-то знакомый… Да что ты о еде? Неужели не о чем поговорить? Лучше расскажи что-нибудь интересное.

Они ещё долго разговаривали, ожидая фонари. Борис рассказывал о своей учёбе в Москве и работе на руднике. Надя — в основном о семье и подругах.

— Ну всё же, не пойму, — говорил Борис, — ты говоришь, что твой отец — начальник цеха на Медном заводе?

— Что значит, «говоришь»? Так оно и есть! Что тут такого? — обиделась Надя.

— Так это же должность — почти как наш директор рудника… А ты работаешь здесь. Фельдшером. Неужели ты не хотела бы получить хорошее образование? И вообще, жить где-нибудь «на материке», в нормальном климате, а не в нашей деревне…

Слова эти не очень ей понравились.

— Ну как ты не понимаешь? Моё призвание — быть врачом. Я сейчас поработаю фельдшером, наберусь опыта, а потом пойду учиться на врача.

— Всё равно не понимаю! Зачем нужно было терять время, учиться на фельдшера, если можно было пойти на врача сразу? Даже за границей. В Англии, например. Это, конечно, не моё дело, но, думаю, отец мог бы тебе это обеспечить.

Похоже, сказанное Борисом не на шутку задело его собеседницу. Глаза её засверкали, дыхание участилось. Взглянув на неё, Борис пожалел, что затеял этот разговор, ему даже показалось, что девушка вот-вот бросится на него. Тем не менее, всплеска эмоций не последовало.

— Не знаю, мы решили так, — наконец после некоторой паузы ответила Надежда, отводя взгляд. Ей явно стало не по себе, — Сейчас вернусь, — пробормотала она и ушла, попросив на время фонарь у паренька, стоявшего на зарядке.

На душе у Бориса стало особенно тяжело. С одной стороны, он испытывал неловкость по отношению к девушке, которую, кажется, обидел. С другой — не мог понять мотивов её жизни на севере и работы на руднике. Ведь, судя по её рассказу, в семье у неё прекрасные отношения. Родители души в ней не чают, не бедные, могли бы обеспечить ей самое замечательное будущее. А она работает в этом убожестве и довольна жизнью…

«Что-то не вяжется. Логики нет никакой, — подумал Борис, — и ведь не одна она такая здесь. Пусть не все — большие начальники, но и многие другие морильчане за годы жизни накапливают на учёбу своим детям. А дети либо никуда не уезжают учиться, остаются работать здесь. Либо, что ещё более странно, отучившись, возвращаются сюда, работают всю жизнь, копят на обучение своим детям, мечтают уехать, но уезжают, только уйдя на пенсию, ничего от этой жизни уже получить не надеясь.

Заколдованный круг какой-то! Каков смысл жизни у этих людей? Принести жизнь в жертву металлическому молоху, заработать на вредном производстве все мыслимые болячки и, оставив здоровье в Морильске, уехать умирать в какую-нибудь деревню, дабы не обременять город своим бесполезным существованием?»

Его размышления прервала пришедшая Надежда. Она не вернулась к прежнему разговору и вообще делала вид, что ничего не произошло. Они ещё немного посидели вдвоём — делать всё равно было нечего. Разговор теперь не клеился. В основном молчали, думая каждый о своём.

Минут через двадцать поспели фонари. Забрав их, они побрели к выходу. Борису не давало покоя чувство вины за то, что несправедливо обидел свою новую знакомую.

Возле медпункта на минутку остановились.

— Ты извини, не хотел обидеть, — пробормотал он.

— Ничего, я не обижаюсь, — ответила Надежда тихим голосом.

— Ну ладно, пошёл я, — произнёс Боря после короткой паузы.

— Снова пойдёшь на свою подстанцию?

— Не знаю, наверно.

— Заходи тогда завтра, когда пойдёшь заряжать фонарь.

— Хорошо обязательно, — ответил он, собираясь уходить.

Но сразу уйти не удалось. Совершенно неожиданно для нашего героя Надя вдруг бросилась к нему, обняла и прижалась. Реакция Бориса была вполне естественной. Он тоже обнял девушку и тотчас услышал приглушённые своей курткой всхлипывания.

От её волос пахло рудной пылью, но он не обратил на это внимания. Испытывая бесконечную нежность к ней, он гладил ее, пытаясь успокоить. В другой ситуации он отдал бы должное близости молодой красивой девушки. Но сейчас он относился к ней, скорее, как человек, находящийся в смертельной опасности, должен относиться к другому, разделяющему с ним это, возможно, последнее в жизни приключение.

За несколько минут, проведённых ими у входа в медпункт, не было произнесено ни слова. Всё и так было понятно. Постепенно всхлипывания переросли в рыдания, затем стали постепенно затихать. Через некоторое время она отстранилась.

— Извини, — почему-то повторил он, не зная, что сказать в такой момент.

— Это ты меня извини, — ответила девушка, улыбнувшись сквозь слёзы.

— Ничего, всё нормально.

— Не забудь завтра прийти.

— Приду, сказал же, — ответил он, уходя, чтобы больше никогда её не увидеть.

— Ну вот, смотри, — продолжал Малыш, листая распечатки, — насколько изменилась ситуёвина за последние сутки.

Формально он не должен был давать информацию Андрею, так как его отдел к аварии относился только косвенно, а всё что нужно — и так было в служебных сводках. Но по-дружески он в подобных случаях рассказывал обо всех подробностях, прекрасно понимая, что хорошее владение ситуацией нелишне для любого.

— Установка привезена на самолёте МЧС в 0:55. В 5:15 доставлена на рудник. Запустить удалось чуть больше часа назад. По сообщениям, всё работает нормально. Но о результатах судить пока рано.

— Ясно, — сказал Андрей.

Поболтали ещё несколько минут. Обсудили подробности ликвидации аварии и связанные с ней проблемы, которые неизбежно лягут на их плечи. Потом перешли на дела домашние, поговорили про планы на лето. Андрей нацелился на обширное заграничное турне и рассказывал про найденные в Интернете варианты.

Малыш с планами на отпуск не определился — казалось, он и зимой чувствовал себя неплохо. Он рассказал, как ездили в прошлые выходные на Енисей, на корюшку. Вначале в течение многих часов ничего не ловилось. Все порядком замёрзли, хотя периодически бегали греться в вахтовку. В конце концов, когда уже совсем отчаялись что-то поймать и стали сворачивать удочки, вдалеке послышались оживлённые крики их собратьев — там начался обильный клёв. Большинство из их команды бросилось к тому месту, откуда слышались возгласы, но мудрый Владимир Генрихович, который у них был, вроде как, за старшего, остановил народ, сказав, что через несколько минут косяк подойдёт к ним. Все вернулись на свои лунки и начали лихорадочно настраивать снасти. О морозе вдруг сразу забыли, накопленный в вахтовке хмель тоже быстро выветрился. В общем, когда через два часа выезжали домой, у каждого было, как минимум, по несколько десятков хвостов.

Андрей пожалел, что в очередной раз не смог попасть на рыбалку. Прощаясь, он вспомнил, что сегодня вторник и нужно сдавать кровь на анализ, дабы в противном случае в конце дня не начали демонстративно искать по громкоговорящей связи. Поэтому, выйдя из главного пульта, он направился к лифту, чтобы спуститься в цокольный этаж, где располагались лаборатории и спецпомещения.

Пока противный лысый медбрат в не совсем свежем халате набирал кровь в две пробирки, Андрею пару раз успели позвонить на сотовый. Третий зам сообщил, что вечером спецрейсом прибудет комиссия из Москвы. В этой связи нужно было решить несколько вопросов с отчётностью и утвердить план социального исследования от дела «Т». После этого буквально сразу же позвонил Босс и добродушно попросил встретить комиссию.