— Оцень тоцно! — согласился Мао. — Молодец!

Другой судьбоносный поступок Иисуса связан с тем же Симоном Магусом, именуемsv в Завете святым Лазарем.

…В декабре того же года Понтий Пилат рассерчал за что-то на евреев и распоясался.

— Как наш Никита Сергеевич! — вставил Лаврентий и повернулся к Хрущёву. — Тоже в декабре. Правда, не в том, а в каждом году. И не в Иудее, а масштабнее — на Украине!

Никита шаркал теперь по паркету в обнимку с Микояном. По-прежнему — танго. Булганин не ревновал. Скучал.

Пилат, как сказано в Завете, «смешал кровь галилеян с жертвами их». Переодел солдат в еврейские одежды и спустил их в толпу митингующих иудеев. Солдаты перебили многих активистов, но — когда раскрылось, что за этим стоял римский прокуратор — еврейские зелоты подняли бунт.

Возглавила его тоже тройка. Все трое националисты — Варавва (он же Никодим), Иуда Искариот и Симон Магус. Римляне легко бунт подавили, но сама тройка скрылась. Варавва, в частности, — с кровью римлянина на руках.

Пилат взбесился и развернул розыск этих «воров», предвкушая милейший сердцу вид — три креста на фоне скупого вечернего неба над Лысой горой.

Должность Симона или Лазаря занял Ионатан Анна. Вздохнул с облегчением и Иисус, которого новый кумранский «Отец» всегда признавал законным давидовым отпрыском.

Пока римляне разыскивали бунтовщиков, два влиятельнейших еврея, Агриппа и Антипа Ироды, продолжали лезть из кожи, досаждая друг другу. Антипа благоволил Симону, из-за чего Агриппа распорядился предать того отлучению.

Отлучённого наряжали в погребальный саван и заключали в склеп на несколько дней, символизируя тем самым его духовную кончину. «Могильным» склепом служили в Кумране пещеры, в одну из которых и заключили опозоренного Симона-Лазаря.

На третий день, однако, Антипа, воспользовавшись своим неожиданным, но временным успехом в Риме, приказывает его освободить. Неожиданно же церемонию освобождения вызвался провести Иисус.

— Поцему?! — взвизгнул Ши Чжэ от своего имени. — Он зе политицецкий враг! Семён этот!

Почему — как раз неизвестно. То ли из «любви к врагам», то ли из старых симпатий к Симону, то ли из желания досадить Агриппе Ироду, ненавидевшему Иисуса, то ли ещё почему-то.

Например, потому что разница между еврейскими партиями, не только между ессеями и не-ессеями, а между всякими назореями, зелотами, задоккитами и прочими, — разница между ими всеми заключалась не в степени ненависти к Риму, а в представлении о том, как ненависть выражать.

И все они стремились к одному, — положить конец римскому владычеству и возродить иудейскую монархию…

— Хоросо, — не унимался переводчик, — но поцему тоцно? Поцему вы этого не знаете? Вы!

Ёсик начал отвечать издалека. Сперва — как Учитель: известно ли человеку как и когда из «человека для себя» он становится «человеком для других»?

Потом ускользнул в майора: если бы ему, Ёсику, поручили написать докладную об Учителе, он написал бы её не вводя главного персонажа. Самогоє Учителя. Рассказал бы зато обо всём другом, что поддаётся отчёту. И получился бы нужный документ.

Потом он сам задал китайцу вопрос: когда один человек думает о другом, — что при этом и с кем происходит? С человеком, который думает, или с тем, о котором думают? Более того…

Лаврентий снова — и справедливо — качнул пальцем. Майор осёкся и заключил: остальное в связи с историей Лазаря рассказано в Завете дословно.

Единственное — приблизившись к пещере, Иисус, как и в легенде, прищемил себе ноздри, ибо, дескать, «мертвец» вонял. Но вонял он не трупной вонью, как сказано в Завете, а обычной. От отсутствия воды в жаркой пещере.

— Заркой? — придрался вдруг Ши Чжэ теперь от имени Мао. — Откуда это известно?

Я же был там, ответил Ёсик. Но дело не в этом.

— А в цём? — отчего-то злился переводчик.

В том, что, «воскресив» Лазаря, Иисус попал в чёрный список римского прокуратора. Список, включавший в себя и тех, кто сочувствовал антиримским смутьянам и бунтовщикам.

— Как это мозно делать?! — сдался Ши Чжэ непонятно от чьего имени. — Оцень больсая осибка!

Раньше всех этой «ошибкой» воспользовался «Сатана» — Иуда Искариот. Презирая Иисуса за самозванство, враждебность старым ессейским ритуалам и, главное, терпимость к Риму, Иуда задумал выдать его Понтию Пилату как… антиримского партизана. Сторонника насилия и зелота.

Кроме политической выгоды, это давало Иуде шанс вымолить у прокуратора прощение за его собственное участие в бунте. Зная Пилата, головою Иисуса Иуда ограничиться не собирался. Впридачу он предложил тому взятку из кумранской казны, которою заведовал.

Иуда, кстати, возражал против брака Иисуса с Марией, которая разделяла взгляды «Сатаны» и состояла в его группе. Противился ли он этому браку лишь на этом, политическом, основании или из других причин — неизвестно.

Известно другое — вторая, окончательная свадьба Иисуса должна была состояться во время мартовского праздника Пасхи.

Он как раз и приближался. С его наступлением заканчивался срок последнего пророчества Иоанна Крестителя. Пророчества о небесном вмешательстве в назначении нового первосвященника.

Другое его предсказание, за которое он и поплатился головой, касалось возрождения иудейского царя. То пред-сказание не сбылось, и хотя ранее, в Судный день, попытка Иисуса «стать» первосвященником закончилась провалом, срок действия этого предсказания истекал именно в Пасху.

Иисус, бывший в отъезде из Кумрана, всё ещё надеялся на везение — и к началу праздника поспешил домой.

В Кумран, то есть в «Иерусалим», он въехал верхом «на осле царя Соломона», как требовала церемония коронации иудейских царей. Иисус снова, стало быть, выказал уверенность, что пророчество Крестителя относится именно к нему. Ни к кому другому. В Пасху бог, мол, намерен возвысить меня сперва в цари, а потом — в первосвященники.

То ли сомневаясь в этом, то ли, наоборот, опасаясь того, Иуда Искариот заявился к Ионатану Анна, ставшему теперь «Отцом» Кумрана вместо беглого Симона Магуса. Представителем иерусалимского «Отца». Народного первосвященника Каиафы. О должности которого мечтал, разумеется, и сам Анна.

Иуда легко убедил Ионатана, что за коммунальным ужином накануне Пасхи, на торжественном собрании всех кумранских старейшин, Иисус снова отважится на дерзость, выказанную в Судный день.

Так же легко Анна согласился лишить Иисуса звания «Сына» и пожаловать его Иуде, который выдаст того римлянам. Отныне Иуда будет получать 30 сребреников — обычный налоговый сбор с деревни в пользу того, кто в Кумране исполнял обязанности «Сына».

Узнав об этом решении, Иисус счёл себя обречённым. Последнюю надежду он возложил на один из дней перед Пасхой. Когда истекал срок пророчества.

Рассчитывая на это же пророчество — хотя и в свою пользу, — на тайной вечере решил объявиться и беглый Симон.

— Поцему тайной? — встрянул Ши Чжэ.

— Как почему?! — оживился Берия. — Пилата боятся. Потому, что закон нарушили. Нарушил, — отвечай!

— Семён да, нарусил, Иуда тозе, а Иисус соверсил осибку, а не закон нарусил. Зацем ему отвецать?!

В ответ Лаврентий обратился сперва к Чиаурели:

— Амас ту дзма хар, Миша, моациле гвино! (Будь мне братом, Миша, отодвинь от китайца вино!)

Потом улыбнулся и сказал самому китайцу:

— Иисус всё время нарушал законы! Даже при рождении: родился у родителей, которые не были женаты…

С началом марта начал выходить и срок пророчества.

Бог, тем не менее, продолжал упорствовать. Молчать.

Гневался Иисус, однако, не на него. На евреев. Уже второго марта, ворвался в казначейство, которым заведовал Иуда, и стал крушить там мебель. Поскольку, мол, бог молчит в знак протеста против жуликов, засевших в этом «разбойном вертепе».

Через две с лишним недели беспокойного поведения, в ночь с 19-го на 20-е марта, Иисус угомонился и отпраздновал вторую свадьбу с Марией. К вечеру следующего дня он, как и положено ессею, даёт обет возвращения к аскетической жизни.