А экзамен я всё-таки сдал. Ещё бы! Старался. Для меня это воистину вопрос жизни и смерти. Скудный аванс, полученный под будущую лицензию, я прожил-проел. Не приступлю к выполнению оговоренных контрактом функций – принудительные общественные работы, пока не отдам долг. А за квартиру не плачено уже второй месяц, на еду денег, если тратить по минимуму, осталось недели на полторы, о покупке свежего белья остаётся только мечтать, а каково это сознавать человеку, привычному к ежедневной двухразовой смене?..

Как всё-таки ТЯЖЕЛО жить, когда по утрам приходится просыпаться не для того, чтобы выкупаться в бассейне или ещё разок осчастливить подцепленную накануне девицу, а вставать для ухода на работу... Мрачное, жуткое словосочетание: «рабочий день».

А ведь многим людям приходится всю жизнь... я только сейчас это понял! Мир полон несчастных, обездоленных людей, вынужденных заниматься не тем, чем ХОЧЕТСЯ лично им, а тем, что НАДО, что вынуждают делать другие люди!!!

Застигнутый озарением, по привычке едва не вскрикиваю, и дёргаюсь, намереваясь сорваться с места. Но своевременно прикрываю рот ладонью и плотнее вжимаю задницу в сиденье кресла. Хорошо, что вспомнилось: не на своей приватной территории нахожусь, орущего благим матом и бегающего по помещениям индивида в общественном месте сочтут по меньшей мере СТРАННЫМ.

Вместо этого вновь принимаюсь помимо воли исподтишка рассматривать крайнюю слева экзаменаторшу; вижу её впервые, для пущей объективности тест мы сдаём не тем занудам, которые нас мучили в процессе обучения. Девушку зовут «Hellena N. Stuljnik», гласит надпись на бэйджике, и год тому назад на изувеченную дешёвой, жуткого травянистого колера одежонкой фабричного производства женскую фигуру я не то что внимания не обратил бы, а просто В УПОР НЕ заметил бы, проплыв в своём лимузине мимо по улице. Год назад я начал отмечать Новый год недели за три до тридцать первого декабря, и денег, которые я растратил к концу месяца, сейчас мне хватило бы на десятилетнюю оплату аренды нынешней квартиры и ещё хватило бы на пару лет приличного трёхразового питания в средней руки ресторанах и еженедельную покупку свежей одежды... В страшном сне не могло присниться мне, что спустя всего лишь считанные месяцы человек, от рождения не ведавший ни в чём отказа, будет МЕЧТАТЬ о свежих трусах и ни разу не надёванной футболке...

Меньше четверти часа назад я разливался перед ней со-ловьём и рассыпался бисером (именно она оценивала меня не по общим маркетинговым дисциплинам, а по «специальности»).

– ... и, наконец, вы должны попробовать этот замечательный напиток, чтобы всё встало на свои места. Одна чашечка, даже один глоток этого восхитительного кофе, и раскачивающийся под ударами жизненных неурядиц ваш мир прочно...

Я продавал ей кофе. Препаршивейшего, надо сказать, клиента она сыграла. Самый худший вариант, экстремальный. Нам рассказывали – такие готовы всю душу из коммивояжера вынуть ради мизерного контракта, который вполне может и не состояться.

– Мне не нравится цвет пены, – цедила она, демонстративно зыркая на часы, будто я не минут пять ей баки забивал, а все сто пятьдесят. – Доля новояванской робусты в смеси недостаточна...

Это МНЕ уже спустя пять минут казалось, что эта зелёная ворона вонзает свой острый клюв мне в мозги пятый час кряду!

– Ну, а вы сами какую предпочитаете смесь? – вдруг спросила меня она, прервавшись на полуслове.

Сам я предпочитаю чай. – Не сдержавшись, ляпнул я; тут же пожалел о сказанном и бросился спасать положение: – Видите ли, э-э... в моей жизни слишком много кофе. Если же я начну его пить ещё и бесплатно... Я ценю кофе, и не хочу превращать удовольствие в рутину.

Хорошо. Я возьму вот этот, – ткнула она пальчиком в проспект самой дешёвой из предложенных мной марок кофе, – бумаги оформите у секретаря. Я распоряжусь.

Прекрасный выбор, мисс. – Растянув губы до ушей и мысленно перечисляя уродства всех её предков, похвалил я. – У вас вкус настоящей ценительницы!

– Вы мне льстите.

– Отнюдь. К тому же вы уже купили кофе. Зачем мне вам льстить?

С вами приятно иметь дело... э-э, Макс Отто.

Спасибо, мисс.

Я постараюсь запомнить ваше имя...

И в этот миг мои глаза встретились с её зелёными бездонными глазищами, взгляды наши столкнулись, высекли ИСКРУ размером со взрыв сгустка плазмы, и я вдруг расстался с сомнением, что экзамен СДАН. В тот же миг я поспешно опустил свой взгляд, чтобы она не прочла по моим глазам, что в эту минуту мне вдруг сделался совершенно безразличен и экзамен, и лицензия, и всё на свете, кроме неё. Чтобы мои глаза не проболтались: Я УВИДЕЛ ЕЁ.

Это произошло минут восемь назад. С тех пор я раз в тридцатый старательно пытаюсь НЕ СМОТРЕТЬ в её сторону и думать о чём угодно, только не о ней. Не смотреть получается неважно. Не думать – тем более.

В первый раз, отведя взгляд, я прикрыл добровольное отступление бодрым заявлением:

– А теперь, полагаю, самое время отметить удачную покупку кофе хорошим крепким чаем. И по рюмочке коньячку, пока он будет завариваться.

Я бы с удовольствием...

Прекрасно.

Играли мы уже в совершенно другую игру, но никто из преподов и студентов этого не понял. Все продолжали думать, что продолжается тестирование...

Она сделала вид, что отдала секретарю распоряжение относительно чая, а сама изобразила, что отправилась к шкафу, где среди особо секретной документации обретался её особо секретный коньяк. Об этом коньяке в её фирме ходили легенды. Я представил себе, что он почти чёрен от времени и дубильных веществ. Стопроцентно натуральный, стопроцентно выдержанный коньяк, помнивший, судя по его виду, ещё рождение Вселенной. О таком коньяке обычные люди знают только понаслышке, из легенд.

У меня такого на яхте пять бутылок в баре валялось. ГОД НАЗАД...

«Клиентка» плеснула немного сказочного напитка на дно бокалов и протянула один мне.

Такой коньяк надо не столько пить, сколько обонять, – вырвалось у меня.

Наслаждение таким коньяком можно сравнить только с наслаждением хокку, – достойно отпарировала она.

А вы любите хокку? – только бы мой голос не выдал НАС её коллегам-преподам и моим согруппникам.

Обожаю хокку, но, увы, могу их только читать. Слагать не дано.

Но вы можете быть уверены, что поэтами для вас не одна хокку была бы сложена.

Настоящие хокку слагались не для людей. В этом их красота.

Как луч солнца в капле росы...

Хокку, они так похожи и так отличны от математики.

Интересное сравнение.

Только хокку и математика способны вместить целый мир в несколько символов.

Вы правы.

Скажите, Макс, давно вы в этом бизнесе?

О, я буду с вами честен. Совсем новичок. Недавно закончил курсы и... – Пауза короткая, но заметная, многозначительная. – Получил лицензию.

Вполне непринуждённо мне удалось не окрасить последнюю фразу вопросительной интонацией. Достаточно паузы.

– А чем вы занимались до этого?

– Ничем особенным. Путешествовал по миру... или, лучше сказать, прогуливался.

– И что заставило вас заняться этим бизнесом?

– Причина самая что ни на есть банальная. У меня закончились деньги.

– А почему именно торговец кофе?

Не знаю... так получилось. Заполнил вакансию в одной фирме. К тому же это занятие не потребует от меня кардинальной смены образа жизни, что, как вы понимаете, уже немало. Более того, если раньше я путешествовал за собственный счёт, то теперь путешествую на средства фирмы.

Вам можно позавидовать. Охотно составила бы вам компанию, но, боюсь, не отпустят дела, дела... – Её глаза подёргиваются дымкой грусти... но после раздумчивой паузы она вдруг решительно произносит, прожигая меня насквозь огненно-зелёным, как лепестки мальвазианского лотоса, взглядом: – Впрочем, почему бы и нет?

(дата: десятое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)