— Без одной-то «скорой» вполне можно обойтись. Теперь понятно, почему на дороге затор…

Послышался вой сирены.

Хольмберг опустился на корточки возле Турена, пощупал пульс: слабый, но есть.

Ведь от таких ран умирают сразу, думал он, глядя, как из отверстия сочится кровь — медленно, толчками, чуть ли не с бульканьем.

Мысли вдруг обрели поразительную ясность.

— Но кто же, черт возьми?..

Они посмотрели друг на друга и разом поняли, что испытывают одно и то же чувство — ненависть.

Буэль наконец уговорила Соню войти в дом. Улофссон с Хольмбергом остались на улице, по-прежнему глядя друг на друга.

— Тот, кто это сделал, дорого заплатит, — тихо проговорил Хольмберг.

Подошли санитары с носилками.

— Он жив? — спросил один. Белый халат его был забрызган кровью, кровью жертв автомобильной катастрофы.

— Да, — ответил Улофссон. — Жив… Пока…

Они долго смотрели вслед «скорой», которая за поворотом набрала скорость и опять включила сирену. Человек двенадцать соседей толпились вокруг.

— Кто из вас видел, как все произошло, или что-то знает о случившемся? — спросил Улофссон.

Люди загудели, качая головами.

— Нет, — сказал, наконец, седоватый мужчина. — Я слышал только крики и плач. Сперва я подумал, что это ребенок… но звуки были до того странные, что я выбежал на улицу посмотреть. И увидел Соню… и Бенгта… Потом вышла моя жена, и я велел ей вызвать «скорую» и полицию. А потом мы стали ждать… Это было ужасно: она стояла на коленях, уткнувшись лицом ему в спину, плакала и кричала… А собака лизала его руку… Кошмар… После подошли остальные… — Он неопределенно мотнул головой.

— Остальные соседи? — уточнил Хольмберг.

— Да, — сказал мужчина. — Они подошли… позже…

— Никто из вас не слышал выстрела?

В толпе опять прокатился гул, потом заговорил тот же человек.

— Я слышал грохот. Но ведь и тридцатого апреля, и первого мая было столько треска и грохота. Два вечера подряд сплошная пальба да фейерверки. Привыкаешь помаленьку. Я даже как-то не обратил внимания.

— И больше никто не слышал?

— Мне показалось, что звук странный, — признался молодой парень.

— Ваше имя?

— Лейф Эльмёр.

— Так что же вы подумали?

— Вроде похоже на выстрел.

— И как вы поступили?

— Выглянул наружу, но ничего не увидел, только деревья в саду.

— Вот как?

— Я живу вон там, снимаю комнату с полным пансионом. Я сидел и читал, потом услыхал грохот, подошел к окну, поднял жалюзи и выглянул. Но мои окна выходят в сад, и я в глубине души знал, что ничего не увижу. Ведь такой звук невозможно локализовать. Выглянул-то я просто из любопытства, а еще потому, что надоело зубрить… в основном по последней причине. Мне в голову не пришло…

— Все-таки что вы подумали? Ну, там, в кого-то стреляли, или?..

— Н-да. — Парень развел руками. — Не помню…

— Вы студент?

— Да, историк. Сижу, читаю, и вдруг — бабах!

— В самом деле, больше никто не слышал выстрела? По гулу голосов Улофссон и Хольмберг догадались, что звук слышали многие.

— Почему же никто не выглянул?

— Я лежал в постели, — сказал мужчина в темном халате и домашних туфлях.

— Я смотрела телевизор, — объяснила женщина в бигуди.

— Значит, никто не выглянул?

— Нет.

— Нет.

— Нет, я же не предполагал…

— Нет, я ел бутерброд…

— Нет, я только подумал: что это за паршивая собачонка там развылась…

— Сарделька?

— Да, это была она.

— Но на улицу вы не посмотрели?

— Нет.

— А вы?

— Нет… тогда нет…

— Что значит «тогда нет»?

— Я выглядывал раньше, когда закрывал в спальне окно, — сказал пышноусый мужчина, причесанный на пря мой пробор.

— Ваше имя?

— Нильс Эрик Свенссон.

— Ага… И что же вы видели?

— Так это было задолго до выстрела. Когда раздался грохот, я чистил зубы. Потом завыла сирена. Вот тогда я опять глянул в окно. Смотрю: полиция. Ну я и сказал Ивонне - это моя жена, — что, видимо, что-то случилось, и мы вышли узнать, в чем дело.

— За сколько минут до выстрела вы смотрели в окно?

— Ну, минут за пятнадцать.

— Гм… минут за пятнадцать… И что вы видели?

— Автомобиль.

Хольмберг бросил взгляд на дорогу: машин не было.

— Какой автомобиль? Сейчас его здесь нет. Усач огляделся по сторонам.

— Правда… нет. Уехал. Нет его.

— Где он стоял?

— Вон там, — показал мужчина.

«Вон там» было метрах в пятнадцати — двадцати.

— То есть прямо перед вашим собственным домом?

— В общем, да… верно…

— А как он выглядел?

— Как выглядел? Легковой «вольво-седан» темного цвета.

— Легковой?

— Да, а что?

Улофссон и Хольмберг переглянулись.

— Забавно, — сказал студент. — Вот ведь странное дело…

— Что вы тут нашли забавного и странного?

— Извините, я неудачно выразился… Но когда я выглянул и ничего не увидел, мне послышался шум — как будто машина отъехала. Сразу после выстрела, я имею в виду.

Хольмберг достал из кармана сигарету. Раскурил ее и сделал глубокую затяжку.

— Вот как, — помолчав, сказал он. — Значит, вы говорите, что слышали, как автомобиль завелся и уехал. Если не ошибаюсь, ваша фамилия Эльмер?

— Совершенно верно.

Больше ничего выяснить не удалось.

— Вот так, — сказал Улофссон Хольмбергу. — Проворный народец, дальше ехать некуда… Бекман где?

— На шоссе, там, где авария, — отозвался кто-то из сотрудников НТО.

— Боже милостивый… Пришла беда — растворяй ворота. Ты снимки сделал?

— Да.

— Подготовь чертеж и попробуй потолковать с… Кстати, кто ты такой?

— Ула Густафссон, — представился ассистент из научно-технического отдела.

— Новенький?

— Сравнительно.

— То-то я тебя не припомню, парень. Так вот, потолкуй с господином Свенссоном насчет того, где стояла машина. Выясни место как можно точнее.

Улофссон сознавал, что должен взять руководство на себя. Он же теперь старший по званию. Нежданно-негаданно.

— Кто-нибудь известил начальника полиции? — спросил он. Как выяснилось, никто этого не сделал. — Ладно. Я сам позвоню, от Бенгта.

Густафссон приступил к работе.

— Вы можете идти по домам, — обратился Улофссон к соседям. — Буду очень вам признателен, если вы это сделаете, тогда мы сможем побыстрее закончить.

Переговариваясь и ворча что-то себе под нос, люди начали расходиться.

— Если вспомните хоть самую маленькую деталь, немедленно сообщите нам, — сказал им вслед Улофссон. — Что бы то ни было… любая мелочь может оказаться очень важной для нас.

После этого они с Хольмбергом направились к дому Туренов.

Когда уехала «скорая», Сарделька притулилась у ног Хольмберга. Он нагнулся, взял собаку на руки и понес, поглаживая по голове и тихонько приговаривая:

— Ну-ну…

Сарделька смотрела на него так, словно Хольмберг единственный в целом свете понимал ее или, по крайней мере, заботился о ней.

Да, положеньице…

Соня лежала на диване. Буэль, сидя рядом на корточках, пыталась ее успокоить.

А Соня плакала, теперь уже почти без слез.

— Ну, не надо, — говорила Буэль, поглаживая ее по волосам, — не плачь…

— Как она? — вполголоса спросил Севед. Буэль обернулась.

— Не знаю… Наверно, следовало бы дать ей успокоительное…

— Вызвать врача?

— Пожалуй, так будет лучше всего.

Сначала позвонили врачу, потом начальнику полиции. — Сейчас с ней нельзя говорить, — сказал Хольмберг.

— Ясное дело, нельзя.

— А кто сообщит сыну?

— Господи, еще и это! — с досадой воскликнул Улофссон.

— Да…

— По-моему, это дело начальника полиции.