— Чтото вы носы повесили.

Колльберг обозрел своего друга с головы до ног.

— Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят.

— Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон.

— Верно, — подтвердил Рённ. — Убийца с Хурнсгатан.

— Зачем он тебе? — подозрительно спросил Колльберг.

— Мне бы только повидаться с ним.

— Для чего?

— Побеседовать немного — если это возможно.

— А что толку, — сказал Колльберг. — Он охотно говорит, да все не то, что надо.

— Отпирается?

— Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него.

— Каким образом?

— Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается.

— Угу, — вставил Рённ. — И свидетели его опознали.

— В общем… — Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду.

— Сейчас его приведут.

— Где можно с ним посидеть? — спросил Мартин Бек.

— Да хоть в моем кабинете, — предложил Рённ.

— Береги эту падаль, — процедил Гюнвальд Ларссон. — У нас другой нет.

Мауритсон появился через какиенибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском.

— Это, пожалуй, лишнее, — заметил Мартин Бек. — Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью.

Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье.

— Прошу, садитесь, — сказал Мартин Бек.

Они сели к письменному столу друг против друга.

Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства.

Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают.

— Это какойто жуткий заговор, — начал Мауритсон звенящим голосом. — Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городето не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что?

— Вы говорите — подсунули?

— А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду.

Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном.

— Вообщето я не занимаюсь этим делом, — сказал Мартин Бек.

— Не занимаетесь?

— Нет, никакого отношения.

— Зачем же я вам понадобился?

— Поговорить о коекаких других вещах.

— Каких еще других вещах?

— Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера.

— Чегочего?

— Я подобрал все документы, почти все. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно?

Мауритсон не ответил. Подняв голову, Мартин Бек увидел, что он разинул рот от удивления.

— Дада, я располагаю документами, — повторил Мартин Бек. — Так что, надо думать, все правильно.

— Ладно, — уступил наконец Мауритсон. — Допустим.

— Но дело в том, что груз до вас так и не дошел. Если не ошибаюсь, произошел несчастный случай, и ящик разбился при перевозке.

— Верно, разбился. Только я бы не назвал это несчастным случаем.

— Да, тут вы, пожалуй, правы. Лично мне сдается, что складской рабочий по фамилии Свярд умышленно разбил ящик, чтобы присвоить ликер.

— Верно, сдается, именно так все и было, — с досадой сказал Мауритсон.

— Гммм… Я понимаю, вы сыты по горло тем, изза чего вас сейчас здесь держат. Может быть, вы вовсе не хотите ворошить это старое дело?

Мауритсон долго думал, прежде чем ответить.

— Почему же? Мне только полезно потолковать о том, что было на самом деле. Иначе, ейбогу, с ума сойду.

— Ну, смотрите, — сказал Мартин Бек. — А только мне кажется, что в этих бутылках был вовсе не ликер.

— И это верно.

— Что в них было на самом деле, сейчас не важно.

— Могу сказать, если вам интересно. В Испании над бутылками немного поколдовали. С виду все как положено, а внутри — раствор морфина и фенедрина, он тогда пользовался большим спросом. Так что ящик представлял немалую ценность.

— Насколько я понимаю, теперь вам за давностью ничто уже не грозит за попытку провезти контрабанду, ведь дело ограничилось попыткой.

— Что верно, то верно, — протянул Мауритсон так, словно до него это только сейчас дошло.

— Затем, у меня есть причина предполагать, что этот Свярд вас шантажировал.

Мауритсон промолчал.

Мартин Бек пожал плечами:

— Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите.

Мауритсон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились.

«Похоже, они его всетаки обработали», — удивленно подумал Мартин Бек.

Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны.

— Я буду отвечать, — сказал Мауритсон. — Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности.

— Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц.

— Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти.

— А вы рассказывайте сами, — предложил Мартин Бек. — Если на чемнибудь споткнетесь, реконструируем вместе.

— Вы так думаете? — У Мауритсона дергалось лицо. — Вы уверены?

— Уверен.

— Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? — вдруг спросил Мауритсон.

— Нет, с какой стати.

— Похоже, что все считают меня чокнутым. Я и сам готов в это поверить.

— Вы рассказывайте, как было дело, — сказал Мартин Бек. — Увидите, все разъяснится. Итак, Свярд вас шантажировал.

— Он был настоящий кровосос, — сказал Мауритсон. — Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы все это знаете, конечно.

Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально послужной список Мауритсона.

— Так вот, — продолжал Мауритсон. — Семьсот пятьдесят в месяц — не ахти какой капитал. За год — девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил.

Он оборвал свой рассказ и озадаченно спросил:

— Ейбогу, не понимаю, откуда вам все это известно?

— В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки, — любезно объяснил Мартин Бек.

— Но ведь эти бестии окаянные, наверно, каждую неделю ящики разбивали, — сказал Мауритсон.

— Правильно, только вы не потребовали возмещения.

— Это верно… Я елееле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свярда, не хватало еще, чтобы инспекторы страхового общества начали в моих делах копаться.

— Понятно. Итак, вы продолжали платить.

— На второй год хотел бросить, но не успел и двух дней просрочить, как старик сразу угрожать начал. А мои дела постороннего глаза не терпели.

— Можно было подать на него в суд за шантаж.

— Вот именно. И загреметь самому на несколько лет. Нет, мне одно оставалось — гнать монету. Этот чертов хрыч бросил работу, а я ему вроде как бы пенсию платил.

— Но в конце концов вам это надоело?

— Ну да.

Мауритсон нервно мял в руках носовой платок.

— А что, между нами, — вам не надоело бы? Знаете, сколько всего я выплатил этому прохвосту?