— Сейчас, Коул. Один укол, и ты встанешь. Слышишь? Ты просто… ты просто изменишься немного, — Пьер уже заносил иглу над предплечьем друга.
Грязная, в тяжелых ссадинах рука Коула внезапно легла на запястье Пьера. Хватка была слабой, почти невесомой, но Пьер замер, словно наткнулся на каменную стену.
— Не надо, — прохрипел Коул. На его губах запузырилась темная кровь. — Не смей, Пьер.
— Ты не понимаешь, у тебя внутри всё превратилось в кашу! — выкрикнул Дюбуа, пытаясь высвободить руку. — Если я не вколю это, ты не доживешь до рассвета. Внутреннее кровотечение тебя прикончит за десять минут!
Коул медленно покачал головой. Его глаза, подернутые туманной дымкой шока, встретились со взглядом Пьера. В них не было страха — только пугающая, предсмертная ясность.
— Я видел тех… в экзоскелетах, — каждое слово давалось ему с нечеловеческим трудом. — Видел детей. Я видел, во что превращаешься ты, когда серебро берет верх. Я не хочу так. Я хочу… хочу оклематься сам. Или не оклематься вовсе.
— Ты не оклемаешься, Коул! — Пьер почти сорвался на рык. — Ты умрешь!
— Значит, умру, — Коул выдавил подобие улыбки, и кровавая слюна потекла по его подбородку. — Но человеком. Понимаешь? Просто… обычным парнем. Не давай мне эту дрянь. Пообещай.
Пьер замер, глядя на алую ампулу в своей руке. Он слышал, как внутри Коула, с каждым рваным вдохом, жидкость наполняет легкие. Он чувствовал запах смерти — густой, медный аромат, который нельзя было спутать ни с чем. Дюбуа знал анатомию «объектов» слишком хорошо: шансов не было. Без стабилизатора Коул — покойник. Со стабилизатором — еще один монстр в коллекции Лебедева, даже если он будет воевать на их стороне.
Рука Пьера медленно опустилась. Он посмотрел на друга и увидел в его глазах тихую мольбу. Это была последняя воля солдата, который устал от чужих игр с его плотью.
— Хорошо, — шепнул Пьер. Его голос надломился. — Хорошо, Коул. Твой выбор.
Он убрал ампулу обратно в сумку и просто сел рядом, подставив плечо, чтобы Коулу было легче опираться. Жанна и Ахмед замерли у входа в расщелину, не смея нарушить этот момент.
Коул закрыл глаза и тяжело, со свистом выдохнул. Его рука соскользнула с запястья Пьера и бессильно упала на камни.
— Спасибо, — едва слышно произнес он. — Расскажи… расскажи потом всем… что я не испугался.
— Я всё расскажу, — Пьер сжал его ладонь, чувствуя, как тепло медленно покидает тело друга. — Все узнают.
В лесу снова взвыли гидравлические приводы Черных Псов, но Пьер даже не обернулся. Он сидел в тишине альпийского утра, провожая последнего человека, который предпочел смерть вечной войне в чужой шкуре. Пьер Дюбуа понимал, что с этой секундой он остался один на один со зверем внутри себя, но теперь он точно знал, ради чего стоит дойти до конца.
Смерть Коула легла на плечи выживших невидимым свинцовым саваном. В узкой расщелине, где еще витал медный запах свежей крови и терпкий аромат сосновой смолы, воцарилась тишина, которая была страшнее воя Черных Псов.
Ахмед сидел на корточках, уткнувшись лбом в колени. Его пальцы, перепачканные в машинном масле и крови друга, мелко дрожали. Планшет — его единственное окно в мир и главное оружие — валялся в грязи, забытый и бесполезный.
— Все кончено, — прошептал Ахмед. Его голос был плоским, лишенным всякой надежды. — Мы просто мясо, Пьер. Лебедев прав. Мы — статистика. Коул… он был самым сильным из нас, и посмотри, что от него осталось.
Пьер Дюбуа стоял у края скалы, глядя на то тонущий в тумане лес. Его когти медленно втягивались, оставляя на ладонях рваные раны, но он не чувствовал боли. Он чувствовал только холод, идущий из самого сердца.
— Вставай, Ахмед, — тихо, но твердо произнес Пьер. — Нам нужно идти. До монастыря осталось меньше пяти километров.
Связист поднял голову. Его глаза были красными от слез и бессонницы, а на бледном лице застыла маска бессильного отчаяния.
— Зачем? Чтобы лечь рядом с ним? — Ахмед кивнул на неподвижное тело Коула. — Посмотри на себя, Пьер! Ты сам уже не человек. Ты — его лучший прототип, который просто сорвался с цепи. Мы не спасаем мир, мы просто доставляем Лебедеву его любимую игрушку прямо в руки. Я никуда не пойду. Оставь меня здесь. Пусть Псы закончат это.
Пьер медленно повернулся. В тусклом свете зари его зрачки сузились до тонких вертикальных щелей, а в глубине глаз вспыхнуло недоброе янтарное пламя. Жанна, стоявшая в тени, невольно перехватила винтовку, чувствуя, как воздух вокруг Дюбуа начинает вибрировать от сдерживаемой ярости.
— Ты думаешь, у тебя есть выбор? — голос Пьера стал низким, рокочущим.
— Да пошел ты! — выкрикнул Ахмед, вскакивая на ноги. — Ты такой же монстр, как и те, в экзоскелетах! Ты даже не оплакиваешь его! Тебе просто нужна твоя месть…
Пьер преодолел расстояние между ними в один неестественно быстрый рывок. Прежде чем Ахмед успел вскрикнуть, Дюбуа стальной хваткой вцепился в грудки его куртки и с силой впечатал в ледяную стену скалы.
— Слушай меня, — прошипел Пьер прямо в лицо связисту. Из его рта вырвался клуб пара, пахнущий озоном и серебром. — Коул умер человеком, потому что я позволил ему этот выбор. Но у тебя этого выбора нет. Ты — мой мозг. Ты — мои глаза. Без тебя мы не вскроем «Зеро». И если мне придется тащить тебя за шиворот через весь перевал, я это сделаю.
— Ты… ты мне ребра сломаешь… — прохрипел Ахмед, тщетно пытаясь разжать пальцы Пьера.
— Я сломаю тебе гораздо больше, если ты не подберешь свой чертов планшет, — Дюбуа чуть ослабил хватку, но его глаза продолжали жечь Ахмеда яростью. — Ты хочешь, чтобы смерть Коула была просто цифрой в отчете Лебедева? Хочешь, чтобы он победил? Тогда оставайся и сдыхай. Но если в тебе осталось хоть капля уважения к тому, кто прикрывал твою задницу от самого Парижа — вставай и работай.
Пьер разжал пальцы, и Ахмед мешком осел на землю, судорожно хватая ртом воздух. Он долго смотрел на свои дрожащие руки, затем на тело Коула, накрытое брезентом.
Жанна подошла к нему и молча протянула сумку с оборудованием.
— Он прав, Ахмед, — тихо сказала она. — У нас нет времени на траур. Мы оплачем его, когда сожжем это место до основания.
Ахмед медленно, преодолевая тошноту и страх, поднял планшет. Он вытер экран рукавом, глядя на свое отражение — серое, изможденное лицо человека, который только что заглянул в бездну.
— Я найду путь, — глухо произнес он, не глядя на Пьера. — Я открою эти чертовы ворота. Но не ради тебя, Дюбуа. А ради того, чтобы этот сукин сын в горах заплатил за каждого из нас.
Пьер промолчал. Он уже отвернулся, вглядываясь в заснеженные пики, где среди скал прятался монастырь. Он знал, что Ахмед теперь ненавидит его почти так же сильно, как Лебедева. И это было хорошо. Ненависть была гораздо лучшим топливом для марша, чем скорбь.
— Двигаемся, — скомандовал Пьер, первым выходя из расщелины в ледяную мгровь рассвета.
Впереди был «Объект Зеро». Место, где закончится их путь — либо триумфом, либо окончательным превращением в то, чего они так боялись.
Снег в предгорьях Альп стал колючим, похожим на битое стекло. Пьер Дюбуа не использовал лопату — её не было, да и промерзшая земля гор не поддалась бы стали. Он строил гробницу так, как это делали тысячи лет назад: из плоских сланцевых плит и тяжелых валунов, которые он выламывал прямо из склона.
Работа была тяжелой, монотонной, и в этой физической боли Пьер находил странное утешение. Каждый камень, который он водружал на тело Коула, обернутое в жесткий армейский брезент, был клятвой.
В десяти метрах от него, скорчившись под выступом скалы, сидел Ахмед. Тень от капюшона скрывала его лицо, но мертвенно-голубой свет планшета выхватывал дрожащие пальцы. Он больше не спорил. Он работал. Тихий стук камня о камень перекликался с едва слышным стрёкотом клавиш.
— Я нашел лазейку, — голос Ахмеда был надтреснутым, как старая пластинка. Он не поднимал глаз от экрана. — Лебедев перекрыл основные серпантины Черными Псами, но он не учел старые тропы контрабандистов. Они выше зоны покрытия их стационарных репитеров. Если пойдем по хребту «Черного Зуба», сможем выйти к тыловым вентиляционным шахтам монастыря.
