Гаврила шумно сглотнул и кивнул, словно говоря, что все понял.

— Леса у нас густые и дикие, — продолжил Морозов, опуская рюкзак на пол. — И разного зверья в них водится достаточно. Но наш гость не заблудился, не отставал и даже не жаловался.

Последней фразой воевода, скорее всего, обратился к домовому. Никифор кивнул, взял поклажу, и сразу же посмотрел на меня:

— Стол будет накрыт через три минуты.

С этими словами он затопал к ведущей на второй этаж лестнице. Гаврила же вынул из кармана небольшой блокнот и ручку, прошел к камину, сел в кресло и принялся делать торопливые заметки. Парень что-то едва слышно бормотал себе под нос, словно окружающий мир перестал для него существовать.

Ревизор писал так быстро, будто боялся, что мысли ускользнут, если он не успеет поймать их на лету. Строчки ложились неровно: ручка спешила чертить буквы по листу быстрее, чем мозг успевал формулировать мысль. Время от времени Гаврила поджимал губы, перечитывая, а затем зачеркивал текст и принимался писать заново.

Я молча с минуту наблюдал за гостем. Было в этом что-то трогательное: как человек пытается сохранить в словах то, что невозможно уместить на бумаге. Морозов подошёл к окну, отдёрнул занавеску и выглянул наружу. Свет падал на его лицо так, что невозможно было понять, о чём он думает.

Размышления прервал доносящийся из столовой громкий голос Никифора:

— Обед готов!

Я подошел к Гавриле, положил руку на его плечо и мягко произнес:

— Идемте.

Парень поспешно закрыл блокнот, едва не выронив ручку, вскочил на ноги и торопливо сгладил руками жилетку, будто собирался на официальный приём. Его уши покраснели, как у гимназиста, которого позвали к директору.

— Идёмте, — сказал он, пытаясь выглядеть уверенно.

И мы вместе с воеводой направились к столовой.

— Вы… — уточнил парень, когда мы уже подходили к дверям комнаты, — не злитесь, что я сделал слепок? Без предупреждения? Я понимаю, что поступил немного дерзко. Но времени на сомнения решительно не оставалось. Я понял, что могут сделать это именно в тот самый момент. Это было как… наитие.

Я усмехнулся.

— Если бы я злился, вы бы это заметили. Воевода бы тоже. Да и мастер Дубов, думаю, не держит на вас зла.

— Он… — Гаврила замялся, — смотрел так, будто видел меня насквозь.

Я кивнул.

— Вы сегодня сделали то, что не смогли бы сделать многие. И это было правильно.

Гаврила поднял голову. Некоторое время смотрел на меня, словно пытаясь понять, шучу я или говорю серьезно, а затем кивнул.

В столовой уже все было готово и накрыто. На столе стояли глубокие миски с томленой крупой, зелёным луком, кусочками жареной оленины. Никифор поставил на центр стола огромный глиняный чайник, от которого поднимался пар с ароматом зверобоя и земляники.

Где-то со стороны дверного проема на кухню раздался стук крохотных коготков по полу. Наверняка, Мурзик уже планировал очередной набег на чашку с чаем. И стоило проследить, чтобы наш гость случайно не опоил питомца. Потом ведь белы не оберешься. Хоть я сам и не видел результатов злоупотребления Мурзком коварного напитка, но не сомневался, что все может обернуться неприятностями для всего дома.

— Ешьте, — скомандовал Никифор

— Спасибо, — поблагодарил я домового. Воевода же молча кивнул. И мы расселись в свободных креслах:

— А Вера? — уточнил я, заметив, что секретаря за столом нет.

— Заработалась она, — буркнул домовой. — Говорит, скоро подойдет время окончания подачи заявок, пора списки формировать. Так что обедайте без нее. Я в кабинет секретарю обед подам. Не извольте беспокоиться: барышня не останется голодной.

Я только кивнул, понимая, что со всей этой суетой совсем забыл, что сроки уже подходят к концу.

Гаврила осторожно взял ложку, попробовал первый кусок. Затем второй. И вдруг тихо выдохнул:

— Это… лучше того омлета.

— Безусловно, — важно кивнул домовой, будто это и так само собой разумеется. — Я старался.

И впервые за весь день он посмотрел на ревизора без иронии. Скорее, с лёгким, почти тёплым одобрением. Словно впервые Никифор признал его не обузой.

Мы ели молча. И только когда тарелки показали дно, а отвар был разлит по кружкам, а Никифор собрал со стола пустую посуду, Морозов откинулся на спинку стула и довольно произнес:

— Ну что же. День удался.

— Да… — тихо ответил Гаврила и взглянул на часы. — Мне срочно нужно вернуться в столицу. А поезд…

— Владимир Васильевич доставит вас на вокзал, — успокоил я паренька. — Успеете, можете не сомневаться.

Дроздов перевел взгляд на воеводу, и тот невозмутимо кивнул.

— Жаль, что вы прибыли всего на день и не смогли увидеть всех красот Северска. Особенно его лесов… — начал было он.

— О, я только передам информацию, сдам копию собранных образцов в канцелярию и зарегистрирую бумаги на объявление лесов заповедной зоной, — поспешно перебил воеводу парень. — И обязательно вернусь.

Морозов улыбнулся:

— Вам понравится Северск, — заверил он и встал с кресла. — Только в следующий раз предупреждайте о визите.

Гаврила кивнул:

— Непременно, мастер-воевода.

— Вот и хорошо, — одобрительно произнес Морозов и направился к выходу. — Пойду подгоню машину.

С этими словами Владимир вышел, и в столовой воцарилась тишина.

— Спасибо вам, Николай Арсентьевич, — произнес Гаврила после паузы. — Если бы не вы…

Он нервно поправил жилетку, вдруг разгладил ее ладонью и поднялся из-за стола.

— Спасибо вам… Вы… отнеслись ко мне лучше, чем я ожидал.

Он немного помолчал, а затем неохотно добавил:

— Да и вообще лучше, чем кто-либо в ведомстве. И… — он смутился, но закончил, — я не забуду этого. Никогда.

— Все хорошо, — заверил я гостя. — Вы сделали все правильно.

Гаврила стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу. В его взгляде смешались благодарность, волнение, лёгкий стыд и какое-то новое, тихое достоинство, которое появилось в парне после встречи с оленем. Он ещё не осознавал этого, но я видел: этот день изменил столичного гостя.

— Идемте, — мягко произнес я.

Затем опомнился и быстро перевернул на пустое блюдце чашку гостя. Совсем близко послышалось нечто похожее на возмущеннное фырканье. Мурзик бдил. И новая неудача не сломала его боевой дух.

Гаврила замешкался, словно собирался что-то сказать, но затем просто кивнул. И мы вышли в гостиную, где у подлокотника кресла уже стоял рюкзак парня. Дроздов неуклюже подхватил его, и я заметил, как сильно гость сжал лямку. Глубоко вздохнул, медленно поднял голову. И впервые за весь день его взгляд был прямым, открытым, почти взрослым. Парень вздохнул, решительно тряхнул головой и зашагал к двери. У самого порога он обувь свои ботинки, а те, что дал ему Никифор бережно придвинул к стене.

— До встречи, мастер-князь, — произнес Гаврила уже у выхода, а затем открыл дверь и покинул поместье.

Створка хлопнула. Я же остановился у окна, глядя, как парень спустился по ступеням. Морозов перехватил его рюкзак и убрал его в багажник. Гаврила же сел на переднее сиденье. Машина медленно тронулась по гравийной дорожке.

Я стоял в дверях и смотрел, как авто выезжает с территории.

— Поможет гость? — послышался за спиной голос Никифора.

— Обещал, — не оборачиваясь, ответил я.

— Это хорошо, — довольно заметил домовой. — Такие люди, если к ним отнестись по-человечьи, в лепешку расшибутся, но помогут.

Я кивнул, глядя, как авто скрывается из виду. А затем повернулся. Никифор стоял в паре шагов от меня, скрестив на груди руки:

— Таким Северск только на пользу пойдет, — продолжил он. — Вон каким приехал, робким да растерянным. А стоило разок в лес прогуляться — и не узнать человека. О ковер не спотыкается, глаза огнем горят…

Я улыбнулся:

— Точно подмечено, Никифор.

Домовой вдруг застыл, задумчиво почесал затылок, взъерошив волосы, а затем произнес:

— Я чего пришел-то. Вас Вера искала. Сказала, нужно что-то по поводу заявок, но что я так и не понял. Больно много умных слов.