— Что? — удивленно переспросил я, не до конца понимая, куда ведет собеседник.

— Ну, как же, — парень понизил голос, наклонился чуть ближе. — Мы люди простые, но понимаем: ежели ревизор пожаловал, то не для того, чтобы брюхо набить. А ради того, чтобы найти нарушения, донести…

— Куда донести? — с иронией осведомился Морозов.

— Куда полагается, — с важностью произнес распорядитель и поднял палец к потолку, словно там был сам столичный надзор. — Никто же не знает, что именно он приехал проверять. Но все понимают: из столицы просто так сюда никто не припрется. Здесь, знаете, климат не тот, чтоб в гости кататься.

Он замялся, поймал мой взгляд и виновато опустил глаза.

— Уж простите, Николай Арсентьевич, — поспешно добавил он. — Вы другое дело. Вы сюда не просто так приехали, а край поднимать. С колен, так сказать.

Я приподнял брови. Фраза звучала так, будто её заранее готовили к праздничной речи, но сейчас она показалась неуместной.

Воевода же вовремя подоспел на помощь. Он мягко, но ощутимо толкнул меня локтем под рёбра, словно прося не разводить полемику.

— Так что произошло? — голос Морозова стал таким строгим, что даже если бы рядом оказался жандарм, тот, пожалуй, вытянулся бы в струнку и начал оправдываться ещё до вопроса.

— Мы… попытались дать ему откуп, — отрапортовал парень, глядя куда-то в пол.

— Чего? — опешил я, решив, что ослышался.

— Ну, как откуп, — забормотал распорядитель, смутившись ещё сильнее. Он теребил край жилета, словно надеялся, что ткань подскажет нужные слова. — Подарок, понимаете? Скромный. Ну, чтобы человек из столицы не подумал, будто у нас здесь скупо живут. Мы… э-э… вложили в папку с меню конвертик и подали ему на стол. Всё чинно, как положено.

Морозов медленно выдохнул и, не глядя на меня, пробормотал сквозь зубы:

— Северская дипломатия во всей красе.

— А дальше? — уточнил я, уже предчувствуя неладное.

— А дальше… — парень всплеснул руками, — он подозвал официанта и вручил ему конверт обратно. Сказал, что, мол, кто-то, видимо, потерял документы. Мы сперва решили, что он ловко выдернул оттуда купюры, а конверт пустой вернул. Но нет

Распорядитель развёл руки, опустив голос почти до шёпота:

— всё на месте. До рубля. Ни одной купюры к рукам не прилипло.

Парень произнёс последнее с такой болью, будто речь шла не о взятке, а о личной утрате. Я невольно покачал головой, стараясь сохранить серьёзность.

— То есть, человек из столицы отказался от денег и честно вернул конверт?

— Точно так, — мрачно кивнул распорядитель.

— Дела… — протянул воевода, глядя исподлобья, и покосился на меня так выразительно, будто прямо приглашал: ну, княже, вот теперь твоя очередь читать нотации.

Я не подвёл.

— Не стоит давать взятки, — сказал я негромко, стараясь, чтобы звучало спокойно, без нравоучения. — Это скверная привычка, от которой стоит избавляться.

Распорядитель вспыхнул, как ошпаренный, и поспешно замахал руками:

— Да о чём вы говорите, князь? — в голосе его звучало искреннее возмущение. — Слово-то какое буржуйское — «взятка»! Да разве это она? Всего лишь скромный подарок, рублей на двадцать пять…

Он осёкся, заморгал, потом вздохнул и закатил глаза так, что стало ясно: его осенила мудрая мысль.

— Вот же я дубина… — пробормотал он с досадой. — Надо было не меньше тридцати давать, чтобы не обидеть человека.

— Великодушие в чистом виде, — усмехнувшись, не удержался Морозов.

— Да я же не про то! — замахал руками распорядитель. — Ну как этот ревизор из столицы, а ему дарят двадцать пять рублей? Проверяющий этот ведь наверняка обученный, грамотный, всё понял. Заглянул в конверт, оценил щедрость и решил, что над ним насмехаются. Вот и вернул, с обидой, понимаете?

Я медленно провёл ладонью по лицу, стараясь не выдать улыбку.

— Гениальная логика, — тихо сказал я. — То есть, если ревизор взял бы тридцать рублей, то всё было бы по совести?

— Ну… конечно, — кивнул парень, не улавливая иронии. — Тридцать — это уже уважение. А двадцать пять… сами понимаете, недостаточно для важного человека.

На распорядителя было больно смотреть. Он побледнел до мелового оттенка, губы подрагивали, а взгляд метался, не находя за что зацепиться. Казалось, что ноги его вот-вот подломятся, и он рухнет прямо на кафель.

Морозов среагировал мгновенно. Подошёл, ухватил его за локоть крепко, но без грубости, и отвёл к ближайшему стулу. Парень не сопротивлялся, а просто сел, как марионетка, у которой обрубили ниточки.

Воевода взял со стола графин, плеснул себе в ладонь воду и резким движением бросил в лицо бедняге. Капли разлетелись, ударившись о щеки распорядителя.

— Соберись, — коротко велел Морозов. Голос его был не громким, но в нём звучала та твёрдость, которой не ослушаются ни дети, ни пьяницы, ни испуганные люди.

Парень моргнул, вдохнул, и на мгновение в нём даже появилась жизнь. Он растерянно провёл рукой по лицу, убирая воду, потом опёрся на стол и выдохнул:

— Что же теперь будет?.. — спросил он глухо, почти шепотом, словно говорил не нам, а самому воздуху. — Этот приезжий ведь теперь сообщит… кому надо…

Морозов молча поднял брови, ожидая продолжения.

— И там нас не просто закроют, — распорядитель всё так же глядел куда-то вдаль. — Нас ведь и на каторгу отправить могут… А что мне теперь делать-то, господа?

— Для начала перестать паниковать, — ответил я спокойно. — Ревизор, как вы сказали, уехал сытым, судя по вашему рассказу.

Распорядитель вздохнул и пожал плечами.

— Хотел, как лучше, — пробормотал он. — А вышло как всегда.

Парень икнул и поднял на меня покрасневшие глаза. На миг в них мелькнуло что-то вроде надежды. Потом парень резко вскочил и рухнул передо мной на колени, схватив за штанину.

— Княже, спасите, — выдохнул он, сбивчиво, почти шёпотом. — Вся надежда только на вас. Не дайте супостату нас погубить… добрых людей… Помогите, не оставьте в беде.

— Да что же я сделаю, — растерянно сказал я.

— Только вы и можете, Николай Арсентьевич! — завыл распорядитель, дергая ткань. — Больше некому урезонить этого ревизора проклятущего! Видите ли, подарок ему не по сердцу. Мало ему… А ежели у нас больше никогда не бывало припасено? А ежели мы не богаты? Так за это что… на каторгу? Не дайте в обиду, княже!

На его крики из кухни высунулась пара работников. Один держал половник, другая сжимала в руке полотенце. Оба смотрели на меня с одинаково растерянным видом. С каждой секундой людей становилось больше. Все были бледные, испуганные и с той самой надеждой во взглядах, которую лучше не видеть.

Морозов нахмурился, шагнул вперёд.

— Встань. Дыши, — коротко велел воевода. — Никто вас не на каторгу не потащит. Разберёмся спокойно, без воплей.

Распорядитель всхлипнул, кивнул. Плечи его мелко дрожали.

— Князь всё решит, — уверенно сказал воевода и взял парня за плечо. — Вставай. Негоже по полу ползать, хоть он у вас и чистый.

— Чистый, Владимир Васильевич, — торопливо заверил распорядитель, поднимаясь и вытирая ладонью колени. — У нас везде порядок. И крысы здесь отродясь не водились. То кот был. Мелкий какой-то, но кот. Иначе бы моя молитва от крыс обязательно сработала бы. Никогда не подводила…

Он осёкся, поняв, что сказал лишнее, и украдкой глянул меня и воеводу.

— Мы это знаем, — спокойно ответил Морозов, словно не заметив заминки. — И после того случая с котом даже трапезничать к вам приходили, — он сделал ударение на последних словах. — А князь, сам понимаешь, никогда бы не пришёл в то место, где крысы водятся.

— Точно, — оживился распорядитель и даже чуть выпрямился. — Князь у нас порядочный. И не стал бы сюда захаживать второй раз за неделю, ежели что не так было!

Я покачал головой. Мелькнула мысль, что теперь, пожалуй, этот «второй визит князя» станет у них чем-то вроде местной легенды, а может, и рекламным слоганом на радио.

— Мы со всем разберёмся, — сказал я ровно, подтверждая слова Морозова. — И никто вас не обидит.