— А теперь прошу меня простить. Мне надо отдохнуть.

Вера кивнула:

— Доброй ночи, мастер-князь.

Я направился к лестнице, отметив, что секретарь торопливо собрала все листы в стопку, и открыла ежедневник, переписывая туда всю информацию.

Я добрел до комнаты, где меня ждал нехитрый ужин из похлебки с мясом и грибами, свежего хлеба и ватрушки с творогом. Быстро поел, разделся, принял душ и рухнул в кровать. И моментально провалился в черное забытье без сновидений. Проснулся же я, когда за окном рассвело. Солнце, просачиваясь сквозь плотные облака, золотило карнизы и отбрасывало длинные тени на мокрые дорожки. Видимо, ночью прошел еще один дождь.

Я некоторое время лежал в кровати, глядя в потолок, затем с неохотой встал, добрел до ванной, где быстро привел себя в порядок и оделся. А затем покинул комнату.

Морозов уже ждал меня в гостиной, сидя в кресле, с чашкой дымящегося отвара. Рядом с ним лежал свежий, сложенный пополам утренний номер газеты.

— Сегодня в «Имперской газете» вышло объявление о начале проведения конкурса, — произнес он, как только я вошел в гостиную.

— Значит, через две недели можно будет подвести итог и начать строительство, — заключил я. Сел в кресло, налил в пустую чашку настоявшийся отвар.

— Сегодня опять в город? — повернувшись ко мне, уточнил Морозов.

— Ближе к обеду, — ответил я. — Вчера приходили лесовики. Митрич хочет встретиться.

Воевода нахмурился:

— Зачем?

Я пожал плечами:

— Но наши интересы совпадают, — честно ответил я. — Потому что мне тоже нужно с ним кое-что обсудить. А еще хорошо бы узнать, зарегистрировался ли водяной в Синоде. Сегодня Курносов официально откажется от должности. Пора бы Илье уже легализовываться. Иначе потом его сложно будет протащить в кресло.

Морозов кивнул:

— На встречу с Митричем вы пойдете один? — на всякий случай уточнил он.

Я сделал глоток отвара и кивнул:

— Думаю, раз он прислал гонца, дело срочное, но не представляет для меня смертельной опасности. Иначе вместо гонца из чащи пришли бы три десятка лесовиков, которые попросту сравняли бы поместье с землей.

— Ну, может, и не сравняли бы, — покачал головой воевода. — Но знаки бы были.

— Вот и я о чем, — согласился я, в несколько глотков допил чай, перевернул чашку и встал с кресла. — Скоро буду.

Я накинул куртку и вышел на улицу. Утренний воздух бодрил, лёгкий ветер трепал воротник. Я пересек задний двор и вышел к опушке леса, по дороге вынул из кармана телефон и набрал номер представителя Синода.

Трубку взяли не сразу. Наконец, в динамике сквозь шипение, треск и помехи, послышалось:

—. ое…у…о,…язь.

Я нахмурился, взглянул на экран. В верхнем углу красовалось только две черточки приема сигнала. Я завершил вызов, убрал телефон в карман. И шагнул под сень деревьев.

Здесь пахло мхом, хвоей и свежестью. К моему удивлению, висевшие на низких ветках капли дождя не стремились попасть мне за шиворот, а штаны не стали мокрыми от высокой травы.

— Не иначе, как магия Митрича, — пробормотал я себе под нос, оглядываясь по сторонам. Потому что только теперь осознал, что не имею ни малейшего понятия, где искать лешего. Да и леса окрестного я не знаю. И если я сойду с тропы, то легко заблужусь между тремя деревьями.

Так я шел какое-то время. Пока сбоку, из-за деревьев не вынырнул силуэт в камуфляже. Он молча склонил голову в приветствии, а затем сделал знак, чтобы я следовал за ним. И я направился в указанную сторону.

Вскоре провожатый вывел меня на полянку, в центре которой стояла покосившаяся, вросшая в землю избушка. Крыша кое-где провалилась, окна забиты досками, дверь держалась на одной петле. Казалось, вот-вот и строение сложится под тяжестью лет.

— Туда, — коротко произнес лесовик, кивнув на дверь.

— Спасибо, — поблагодарил его я и шагнул к домику.

Серые доски обветшалых ступеней крыльца жалобно заскрипели под подошвами ботинок. Я открыл дверь и шагнул внутрь.

В помещении пахло травами, старым деревом и почему-то печным теплом. Несмотря на то, что от стоявшей в центре дома печи уже давно остался один остов. В углу, у окна за столом сидел Митрич.

— Доброе утро, мастер-леший— поприветствовал его я от порога.

— И вам, княже, — отозвался он. — Проходите, садитесь. В ногах правды нет.

Он сделал приглашающий жест, я прошел к столу, опустился на скрипучий табурет и огляделся:

— Скажите, Митрич, почему вы, старший народ, так любите заброшенные дома?

Леший усмехнулся. Достал из кармана кисет и трубку и принялся набивать чашу:

— Это не для нас, — ответил он прищурившись. — Это для людей. Вы же назначаете встречи в домах? Вот и мы так делаем, когда с человеком поговорить надо.

— Дань уважения нашим традициям? — догадался я, и леший кивнул. — А я думал, это что-то вроде напоминания. Что природа все равно свое берет. Вот был этот дом крепким когда-то, а теперь и крыша провалилась, и стены мхом поросли. Еще несколько лет — и поглотит эту избушку лес. Даже воспоминаний о ней не останется.

Митрич хитро прищурился и усмехнулся. Но промолчал по поводу моей теории. Только раскурил трубку.

— А зачем вы меня искали? — уточнил я.

Старик помрачнел. Его голос стал ниже, глаза потемнели.

— А затем, мастер-князь, что на границе с землями Иволгина появились браконьеры. И скорее всего, именно Иволгин их на мой участок пропустил. Или навел.

— Браконьеры? — растерянно уточнил я, и леший кивнул:

— Причем непростые, — пояснил он негромко.

— Это как? — не понял я.

— Лес чует шаг всякого зверя и человека, — принялся объяснять хозяин дома. — А эти… шли, как будто тени. Словно кто-то их прикрывал. Со знанием дела.

Я нахмурился, начиная понимать:

— Среди браконьеров был природник высокого ранга?

Леший кивнул:

— Природник, которого слушает лес. Среди человеков такие нечасто встречаются, но все же бывают. Знаю точно, что пришли они с владений Иволгина.

Леший покачал головой, будто мысли его были спутаны, как старые корни под землёй. Помолчал, словно собирался с духом, потом посмотрел на меня. Взгляд его был направлен не столько на меня, сколько сквозь меня, далеко, вглубь прожитых лет, мха и памяти.

— Не каждый, кто рождён лешим, становится взрослым, — сказал он негромко. — Мы растём, как дубы, медленно. Не в днях наша мера, а в дыхании леса. Иногда… мы забываем, что живы. Просто теряем в себе желание двигаться. Остановимся и всё. Врастаем в землю. Становимся частью чащи.

Он выдохнул, и воздух словно сгустился от слов, как туман от дыхания в холодном лесу.

— Если однажды вы встретите огромное дерево, с корявыми ветвями и корой, как старая кожа, — знайте: это может быть леший, который решил заснуть. И… не проснуться. Мы называем таких братьями. Дремлющими. Их не трогают, мимо них ходят тихо, в их присутствии говорят шепотом. Им оставляют под корень ягоды и сушёные листья. Мы их почитаем. Но каждый раз, когда я вижу такого…я скорблю. Потому что это значит: один из нас больше не хочет быть в этом мире, потому что он увидел в нём слишком много.

— Они сами приняли это решение, — тихо предположил я, глядя на лешего.

— Знаю, — кивнул он, голос его стал ровным, почти шепчущим. — И, знаете… иногда я им даже завидую. Что может быть прекраснее, чем стоять в глубокой чаще, молчать столетиями, ловить ветвями ветер, слышать, как мох растёт у корней, как совы переговариваются над головой… Лучшая доля для каждого старика. Нет хлопот, нет решений, нет времени… лишь лес. Вот только часто и молодые лешие поступают так же. Не дожидаясь ни зрелости, ни цели. Просто отказываются от будущего… и замирают. Становятся ещё одним волшебным деревом в глубине. Кора их гладкая, без узоров жизни. Красивые и пустые. Стоят в тени, где ни зверь о них не трётся, ни птица не поёт.