— Доверять? — уточнил редактор с мрачным видом.

— … показывать себя настоящего, — заключил я с тяжелым вздохом.

— Настоящего? — осторожно произнес мужчина.

В его глазах полыхнули огоньки профессионального интереса.

— А если мы с вами договоримся? — он подался вперед, и тут же поморщился, видимо, от боли в спине.

— Не хочу лгать и что-то придумывать, — я покачал головой. — Уж простите, но нравится людям я не умею.

— Вы себя недооцениваете, — живо возразил Геннадий Алексеевич. — Вы молоды, амбициозны. Быть может, не каждое ваше решение удачное…

Он замолк под моим проницательным взглядом.

— Тоже поверили слухам? — тихо уточнил я и покачал головой.

— О чем вы? — тут же встрепенулся редактор и машинально взял в пальцы карандаш.

— Не смею вас задерживать, — сухо отозвался я и коротко поклонился. — У меня много дел, которых никто не заметит сразу. Спасибо вам за содействие в публикации. Это важное для нашего края событие. А теперь я пойду оплачивать в кассу. И вернусь к вам с квитанцией.

— Да что вы, князь, — махнул рукой Геннадий Алексеевич. — Не нужно…

Но я широко улыбнулся и покачал головой:

— Нет, все необходимо делать по правилам.

Я развернулся и вышел из кабинета до того, как Геннадий Алексеевич успел возразить. Когда оказался в коридоре, едва смог сдержать торжествующую улыбку. Теперь редактор главной газеты Северска заинтересован в интервью с князем. Мне удалось его заинтересовать. А значит, у меня появился шанс выиграть в начатой Осиповым информационной войне.

Я спустился на первый этаж и остановился в холле на пару мгновений, давая глазам привыкнуть к переменившемуся освещению. Вверху коридоры казались строгими и деловыми, а здесь, на первом этаже, воздух был иной, будто легче. С прищуром огляделся по сторонам, высматривая нужное мне место. Поиски заняли меньше минуты: взгляд сразу зацепился за аккуратное окошечко с табличкой, где крупными буквами красовалось заветное слово «КАССА». Простое, понятное и явно обнадёживающее, особенно для тех, кто, как я, сегодня успел порядком устать от чужих кабинетов.

Ловольно улыбнулся и бодрым шагом направился в нужную сторону. Подошёл ближе, постучал костяшками пальцев в стеклянную створку, стараясь, чтобы стук вышел вежливым, а не требовательным. Хотелось показать хотя бы видимость лёгкости, чтобы произвести правильное впечатление.

Некоторое время за стеклом не происходило ничего. Тишина была такая, будто по ту сторону окошечка весь мир вымер, и только я своей настойчивостью нарушал гармонию вселенского покоя и слияния с бесконечным вечным. Пришлось постучать повторно. Вышло чуть громче, но всё ещё с той самой учтивостью, за которую меня, наверное, впору было бы номинировать на премию «Самый терпеливый посетитель года».

Окошко со скрипом нехотя приоткрылось, словно обиделось, что его тревожат без веской причины. В проёме показалось лицо женщины лет неопределенного возраста. Ей могло быть как двадцать четыре, так и шестьдесят восемь. Полное лицо покрывал густой слой тонального крема, присыпанного пудрой. Губы привратника кассы были щедро намазаны ярко-красной помадой, которая по оттенку напоминала пожарный стенд. Тёмные волосы торчали вверх, как ежовые иглы. Создавалось впечатление, что дама каждое утро начинала с прикосновения к розетке, как телефон, и теперь хранила в себе полный боевой заряд.

Во взгляде читалась готовность к схватке, и без того хмурое лицо мгновенно излучало стойкое недовольство самим фактом моего существования.

— Ну и чего стучим? — процедила она со злостью, как будто я не в кассу постучал, а в сердце этой строгой дамы. Причем сделал это грязным ботинком. — Табличку не видим?

И тут же, не дожидаясь моего ответа, выставила палец с облупленным красным лаком, ткнув им в сторону висевшей рядом картонки. Я пригляделся и понял, что это была крышка от набора шоколадных конфет, сильно пожелтевшая от времени. На ней жирными буквами красовалось написанное карандашом единственное слово: «Обед».

Ни тебе часов, ни указания интервала, сколько именно продлится сия гастрономическая медитация. Просто «Обед», как философская категория. Вечный процесс, почти как смена времён года: начался, а когда закончится -одному Всевышнему ведомо.

Поэтому я, стараясь сохранить спокойствие и ту самую вежливость, которая обычно спасает от лишних драм, поинтересовался:

— Долго у вас длится обед?

— Час! — отрезала она так, будто я только что посягнул на её священные права. Веки хлопнули густо накрашенными ресницами, и этот жест получился скорее как удар плёткой, хлёсткий и демонстративный. — Или я, по-вашему, должна давиться и приобретать желудочную хворобу?

Я открыл было рот, чтобы вставить хоть слово в оправдание своего присутствия, мне попросту не дали этого сделать. Женщина с видом полководца, только что выигравшего генеральное сражение, резко захлопнула окошко. Стекло дрогнуло, будто само согласилось: победа одержана.

И остался я стоять в холле, глядя на пожелтевшую картонку с гордым словом «Обед», словно это был флаг, водружённый над поверженной крепостью.

Я глубоко вздохнул, отступил в сторону, решив не мешать святому таинству. Не стоило привлекать к себе внимание репортеров, которые из любого пустяка способны раздуть сенсацию. Потому я принялся с ленивым интересом осматривать холл. Глаза скользили по стенам, старым креслам с чуть протёртыми подлокотниками, по черно-белым фотоснимкам в рамках, которые, казалось, висели здесь со времён основания Империи. Взгляд на миг задержался на девушке, что провожала меня в кабинет главного редактора. Она всё так же стояла у стойки, оживлённо беседуя с дружинником, будто у них было тысяча общих тем и ни одной заботы.

Заметив, что я смотрю в её сторону, девушка легко повернула голову, что-то сказала своему собеседнику, и уже через секунду заскользила ко мне. Подошла без лишней суеты, будто знала, что её присутствие здесь вполне естественно. Затем слегка наклонила голову. В её глазах блеснуло искреннее участие, то самое редкое выражение, которое не спутаешь с вежливой дежурной улыбкой.

Только теперь я разглядел её как следует. Высокая, статная, будто сама уверенность решила прогуляться по коридорам. Рыжеватые волосы аккуратно уложены: не слишком строго, но и без намёка на беспорядок. Лицо мягкое, но при этом с чётким силуэтом: высокие скулы придавали облику лёгкую аристократичность. Небольшой прямой нос добавлял строгости, которую, впрочем, моментально уравновешивали мягкие губы, тронутые деликатной улыбкой. Казалось, что девушка знала больше, чем собиралась сказать.

Глубокие карие глаза с золотистой искрой смотрели цепко и внимательно, будто сразу искали в собеседнике что-то настоящее, а не поверхностное. В этом взгляде чувствовались и ум, и скрытая доброта, и вызов окружающему миру. А лёгкий румянец на скулах оживлял лицо, оно будто само светилось изнутри. Всё это вместе создавалo ощущение спокойной силы и внутреннего равновесия, при котором невольно хотелось доверять. Или хотя бы притворяться, что доверяешь.

Мне подумалось, что если есть ведьмы, то эта дама — точно их полная противоположность.

На девушке было простое синее платье с кружевным воротником, из тех, что так любили преподаватели музыки, которые считалось, будто строгость и гармония идут рука об руку. На шее висела длинная цепочка с небольшим кулоном, который то и дело поблёскивал в свете ламп, словно старался подчеркнуть её сдержанную элегантность.

— С вами всё в порядке? — участливо уточнила она, и в голосе слышалась не дежурная забота, а настоящее желание убедиться, что я не свалюсь в обморок прямо посреди холла.

— В полном, — заверил я и махнул рукой в сторону окошка. — Осматриваюсь здесь. Ну и жду, пока у кассира закончится обед. Надеюсь, что осталось недолго. Точного времени нигде не указано.

Я развел руками, всем своим видом давая понять, что не знаю, как долго я буду еще ходить по холлу редакции.