— Добрый день, — произнес я.

Девушка оторвалась от разговора, повернулась, увидела меня — и глаза её округлились.

— Ваше сиятельство!.. — дрожащим голосом пробормотала она. — Вы… к кому?

— К главному редактору, — сказал я спокойно. — Не проводите меня?

— К-к-к-онечно, — запинаясь, произнесла девица. — Прошу за мной.

Она вышла из-за стойки и направилась к лестнице, которая вела на второй этаж. Я последовал за ней.

Меня провели по застеленному ковром длинному коридору, по обе стороны которого тянулись двери с табличками, на которых были выбиты названия отделов. Девушка остановилась у створки в конце коридора, с латунной, потемневшей от времени табличкой, на которой было выбито:

«Гл. Редактор Спесивцев Г. А».

Моя провожатая трижды стукнула в дверь, и дождавшись приглушенного «Войдите», распахнула створку:

— Прошу, Николай Арсентьевич.

— Спасибо.

Я шагнул в кабинет, остановился у входа, склонил голову в приветственном поклоне.

— К вам пришли… Геннадий Алексеевич.

— Да… — донеслось в ответ рассеянно.

Кабинет главного редактора оказался неожиданно просторным. С высокими потолками. Вдоль стен расположились шкафы, доверху набитые подшивками старых номеров. В углу тикали массивные часы с маятником, отмеряя время размеренными ударами. Всё это придавало кабинету вид не просто рабочего места, а своеобразного архива и музея сразу.

Хозяйский стол был массивный, из тёмного дуба, с потёртыми углами. На столешнице громоздились стопки бумаг и тяжёлое пресс-папье в виде бронзового орла. Чуть ближе к стене стояло обитое потемневшей кожей кресло, в котором сидел сам хозяин кабинета.

Главный редактор оказался мужчиной за пятьдесят. Седые усы, цепкие глаза, синий сюртук государевого слуги, положенный по статусу человеку, который руководил заведением, принадлежащим Империи. На переднем кармане сюртука виднелось вышитое серебряной нитью перо, знак репортерской императорской службы. Мужчина сидел, склонившись над стопкой бумаг, активно правя что-то ручкой.

— Добрый день, — произнес я от входа, чтобы обозначить присутствие.

— День… — не отрываясь от своего занятия, хмыкнул редактор. — Уж вечер близится… Чего вам надобно?

— Поговорить насчет публикации в вашей газете, — ответил я, подходя к столу. — Желательно, в ближайшем выпуске.

— Реклама? — уточнил редактор, все так же не глядя на меня.

— Можно сказать и так, — ответил я.

— Всем в ближайшем надо, — произнес редактор, черкая что-то на листах. — Если в ближайший выпуск всем ставить, газета будет как альманах. На пятидесяти страницах одни объявления о всяком барахле и скидках не обеды по пятницам. Вот.

Не отрываясь от своего занятия, он открыл верхний ящик стола, вынул блокнот и положил его чуть ближе к краю:

— Вот. Очередь на публикации. Оплата в кассе. Записывайтесь и идите оплачивать. А потом с квитанцией возвращайтесь ко мне.

Я откашлялся:

— Хотелось бы очень срочно, Геннадий Алексеевич. Дело не требует отлагательств. Можно сказать, общекняжеской важности.

— А почему не государевой и не общеимперской? — с доброй усмешкой уточнил редактор, и наконец, поднял голову. Взглянул на меня. И на лице отразилась целая буря эмоций. Недоверие, растерянность, которые, судя по побледневшему лицу, сменились страхом. Он поспешно бросил ручку на стол и вскочил. Склонил голову в приветственном поклоне:

— Добрый день, Николай Арсентьевич, — поспешно произнес он. — Простите, что не узнал…

— Оставьте, — я махнул рукой. — Вы в своем праве. Мне стоило предупредить вас о визите. Но дело и впрямь срочное.

— Чем обязан, ваше сиятельство? — мужчина приосанился и застегнул на животе пуговицу пиджака.

— Хотел бы подать материал в вашу газету, — ответил я и положил на стол перед редактором папку.

— Неужто о поисках секретаря в Управу? — осторожно осведомился Геннадий Алексеевич и добавил, заметив мое удивление, — На улицах поговаривают, что вы обещались открыть прием жалобщиков. Значит, и человека будете искать в помощники.

— Мне посоветовали не делать конкурс на эту должность, — ответил я.

— И это мудро, — кивнул мужчина, но мне показалось, что он был бы рад другому сценарию. Потому как это помогло бы газете заполучить источник интригующих новостей.

— Мне нужно разместить информацию на предмет проведения конкурса для мастеровых артелей по восстановлению порта.

— Конкурс? — растерянно уточнил Геннадий Алексеевич, и его голос дрогнул. — В нашей газете?

— Ну да, — кивнул я.

Редактор заморгал, снял очки, протёр их платком, который задумчиво вытащил из кармана.

— Такого я не видел за все годы работы на посту главного редактора, — произнес он, и в голосе звучало неподдельное изумление. — А этот кабинет я занимаю без малого двадцать лет.

Редактор открыл верхний ящик стола, принялся торопливо перебирать бумаги, бормоча себе под нос:

— Да где он… Да вы присаживайтесь, мастер-князь. В ногах правды нет.

Я сел за стол, наблюдая за Геннадием Алексеевичем.

— Ага, вот, — наконец довольно произнес он и вынул сложенную бумагу. — План газеты, с момента утверждения в Северске величайшим указом Императора «Имперской газеты». Так, что тут у нас? Новости княжества, отчет жандармерии о расследованиях, сводки… А, да.

Он оторвался от изучения макета и удивленно посмотрел на меня:

— Конкурсы на проведение государевых работ. Она просто лет пятнадцать пустовала, вот мы туда начали кроссворды с анекдотами печатать. Кстати, это решение повысило продажи тиражей на тридцать процентов.

Я вздохнул и с сожалением произнес:

— Придется сделать исключение. Мне очень нужно объявить этот конкурс.

Редактор взял папку, пролистал первые страницы и замер. Взгляд его стал внимательным, серьёзным.

— Восстановление порта? За все годы работы не слыхивал, чтобы подобные объявления печатали в газете.

— Значит, будем первыми, — произнес я спокойно. — Правила работы с государевыми объектами требуют прозрачности.

— Сделаем, — ответил редактор. — И выпустим завтра в утреннем тираже.

Я улыбнулся и встал с кресла:

— Спасибо за понимание, Геннадий Алексеевич.

— Служу князю и Северску, — ответил редактор, вытянувшись в струну. Он тотчас охнул, скривился и схватился за поясницу. — Ох…

— С вами все в порядке? — уточнил я, обходя стол и цепляя бедром угол.

Редактор позволил помочь ему вернуться в кресло. Под поясницей у него лежал старый вязаный платок.

— Иногда прихватывает, — смущенно пояснил мужчина и закряхтел. — А ведь раньше я мог часами стоять в подворотне, чтобы первым спросить у главы Совета, проходящего мимо, когда начнется ремонт объездной дороги.

— И часто эту самую дорогу ремонтировали? — будто между делом поинтересовался я.

— За все годы ни разу, — нехотя признался Геннадий Алексеевич. — Но я слышал, что в империи везде эти самые дороги в скверном состоянии. Так что нечего было ждать чудес.

— Вы правы, -согласился я.- Надо делать чудеса самим.

Редактор прищурился, явно прикидывая, как эта фраза будет выглядеть на первой полосе газеты.

— Звучит как девиз, — протянул он и хитро взглянул на меня. — Простите мою дерзость, Николай Арсеньтевич, но могу ли я попросить вас дать нашей газете интервью? Вы прибыли к нам не так давно… можно сказать, что на днях. Но уже успели привлечь внимание жителей Северска.

Я пожал плечами, делая вид, что вовсе не заинтересован в общении с репортерами. А потом словно нехотя признался:

— У меня не особенно сложились отношения с прессой. Вы наверняка наслышаны об этом.

— О чем? — с самым невинным видом осведомился Геннадий Алексеевич.

— Пресса не была ко мне благосклонна. Порой я и впрямь вел себя недальновидно. Иногда гулял и кутил, как и все студенты. И делал это напоказ.

— Кто из нас без греха? — развел руками редактор.

— Мне стоило быть осмотрительным, — мягко возразил я и добавил, — Но даже в моменты, когда я совершал достойные поступки — пресса выворачивала все наизнанку. И обвиняла меня в том, чего я не делал. Это научило меня тому, что репортерам нельзя…