— Здрасти, гости понаехали, — в сердцах выдал Казарцев.

— Боевая тревога! Комендоры, к орудиям! Ложкин, к кормовой пушке! — бросаясь к площадке с носовым орудием, приказал я.

— Есть, — коротко отозвался тот.

— Пётр Ильич, на вас управление кораблём. Маневрируйте.

— Есть, — не менее лаконично отозвался старший офицер.

Ну а что делать-то. Я самый лучший наводчик… да, пожалуй, что и во всём мире. А потому мне сам бог велел встать к основному нашему оружию. Увы, но минные аппараты сейчас не зарядить. А вообще, хорошо хоть, пожар случился не в кормовом отсеке, и двигатели исправны. Иначе мы превратились бы в неподвижную мишень.

Не успел снять орудие со стопора, как загрохотала кормовая револьверная пушка. Дистанция для неё великовата, снаряды долетают на пределе, да ещё и нас качает. Так что строчка снарядов пробежалась по воде слева от миноносца и далеко в стороне. Но Ложкин и не думал отчаиваться, отправив в противника очередную очередь на десяток снарядов. На этот раз перечеркнув японцу курс. Наверняка попал, отсюда не рассмотреть. Наши гранаты закончились, а стандартные болванки они и есть болванки. Впрочем, гулкий удар по металлу наверняка пройдётся по нервам самураев.

Японцы успели сделать ещё по два выстрела из носовой трёхдюймовки и двух баковых малокалиберок. Заодно сократили разрыв между нами минимум на кабельтов. Если так пойдёт и дальше, вскоре они окажутся в весьма комфортных для себя условиях. Вот уж чего я никак не могу допустить.

— В стволе, — доложил Будко, тронув меня за плечо.

Я приник к прицелу, поймал момент и нажал на педаль. Орудие гулко громыхнуло, выметнув назад струю газов, а из ствола сноп огня и гранату, ушедшую к цели. Скорость у неё небольшая, но японец всё же не успел среагировать. Похоже, стремился как можно быстрее сократить дистанцию.

А вот как тебе полтора кило ружейного пороха на бак? Одно- единственное попадание, и все три орудия вышли из строя, как и миноносец лишился управления. Ну, потому что на таком кораблике всё рядом. Да, это ненадолго. Но кто сказал, что я собираюсь почивать на лаврах. Едва отгремел взрыв, как меня вновь легонько толкнул в плечо Будко.

— В стволе.

Опять грохнуло. Орудие снова лязгает затвором с соплом, звенит выпавшая в корзину гильза, шуршит очередной снаряд, загоняемый в казённик. А я наблюдаю через прицел за тем, как следующий снаряд рванул на этот раз на ходовом мостике. Похоже, кораблик какое-то время без управления. А вот и очередная строчка снарядов простучала по надстройкам и дымовым трубам.

— В стволе.

Б-бах!

Я нажал на педаль спуска, едва пальцы комендора коснулись моего плеча. И снова в цель! Да я сегодня в ударе! Нет, в себе-то не сомневаюсь, но у орудия ведь есть эллипс рассеивания, и никуда-то ты от него не денешься. А тут третий выстрел и третье попадание. На этот раз прилетело в основание передней трубы, разорвав её кожух в лоскуты, отчего палубу заволокло чёрным дымом. В разлуку ещё парочку гранат.

А вот теперь можно и оставить его в покое. Позади появились дымы на горизонте, наверняка кто-то быстрый и смертоносный поспешает по наши души. Но до нас они доберутся ещё нескоро. А ведь, похоже, получив сообщение от подбитого нами крейсера, японцы решили перекрыть Сангарский пролив, справедливо полагая, что иного пути у нас нет.

— Право сорок пять! — выкрикнул Казарцев.

«Скат» повело в сторону в очередном манёвре, я сорвал орудие со стопора и начал спешно разворачивать в сторону появившегося очередного миноносца, выскочившего из-за скал. Дистанция двадцать пять кабельтовых. Не то чтобы в упор, но и не так уж далеко. Впрочем, японцы не спешат открывать огонь.

— Будко, шрапнель, трубка десять.

— Есть шрапнель, трубка десять, — отозвался тот и кинулся извлекать из ствола уже заряженную гранату.

Не факт, что получится попасть, как в прошлого, перевшего напролом, как бык на случку. Всё же снаряды у этого орудия летят медленно. А вот у шрапнели с моим замедлителем есть все шансы накрыть этого торопыгу, который идёт как раз зигзагами.

Как и предполагал, накрыл роем чугунных пуль первым же выстрелом. Вторым добавил хаоса. А уж третьим отправил уже гранату. Четыре попадания, и на борту занялся пожар. И тут неподалёку от нас рванула очередная граната от пришедшего в себя первого миноносца, взметнув водяной столб. Я сноровисто развернул орудие и выстрелил в ответ, но на этот раз промахнулся. В смысле снаряд упал рядом с корабликом, но взять под накрытие не равно попаданию.

К этому времени выхлопные трубы достаточно прогрелись, чтобы активировать дымогенератор. Ну вот не входит в мои планы артиллерийская дуэль. А скорость у японца сильно просела, глядишь, и оторвёмся.

Так и уходили, время от времени вырубая завесу, чтобы понять, насколько далеко от нас противник. Ну и пока тот нас не успевал рассмотреть, я отправлял в самураев шрапнель. С гранатами как-то не задалось, да и сами японцы активно маневрировали. Так что теперь пошли промахи, и в цель попадал хорошо как каждый четвёртый снаряд. Впрочем, главное, что по нам ни разу не прилетело. А вот наша шрапнель отрабатывала на раз. Правда, под удар теперь попадала только артиллерийская прислуга, командир и рулевой укрылись в боевой рубке.

— Олег Николаевич, Дубовский докладывает, что неисправность устранена, электропроводка восстановлена, — сообщил Налимов, всё это время управлявший кораблём с ходового мостика.

— Вот и славно. Задробить стрельбу! Орудия по-походному! Приготовиться к погружению!

Всё, хватит с нас. Слава богу, пока играли в кошки-мышки, успели выйти из пролива, и теперь сильного течения можно не опасаться, а до глубинных бомб тут ещё не додумались. Поэтому ныряем и тихой сапой под водой подальше от этих кровожадных коротышек.

Большие планы

Я плеснул на камни немного пива, и парную тут же заполнил аромат свежеиспечённого хлеба. Ч-чёрт, аж голова кругом. Вообще по жизни я мясоед, но если, учуяв запах жареного мяса, сразу просыпается аппетит, то едва почуяв вот это благоухание, ощущаю головокружение. Ну чисто пьяный и счастливый.

Опустился на полок и, откинувшись на горячую бревенчатую стену, с наслаждением вдохнул разогретый воздух. Спину обжигает, но я терплю, и вскоре боль сменяется теплом, которое словно ввинчивается в тело, прогревая его до самых косточек. Хорошо-о-о.

— Я гляжу, ты прям блаженствуешь, Олег Николаевич. Любишь, поди, баньку-то, — не спрашивая, а утверждая, произнёс Суворов.

Крепко скроенный мужик сорока пяти лет, аккуратная посеребрённая ранней сединой борода клином, несвойственная купеческому сословию. Им полагается иметь окладистую, эдакую лопату, красу и гордость. Но Михаил Иванович разительно выделяется из общего ряда. И одеваться предпочитает в костюм, а не расхаживать в кафтане. Впрочем, купец он неправильный, потому что не менее половины его активов это различное производство. Причём поставленное на широкую ногу, с использованием самого современного оборудования. Если мои планы осуществятся, то вскоре он и вовсе превратится в настоящего промышленника.

— Не поверишь, Михаил Иванович, но баньку я не жалую. Мне куда ближе горячий душ, потому как от помывки мне нужна только помывка и ничего больше.

На «вы» с Суворовым бесполезно. Я пытался, но тот только разозлился. Нет, если с кем иным, то не вопрос, проявит себя как получивший достойное воспитание и образование, будет вежлив и обходителен. Но если кого принял за своего, так сказать, допустил к сердцу, то тут уж только на «ты», как с близким. Но и без панибратства, непременно по имени-отчеству. И как нетрудно догадаться, я попал в число таких вот счастливчиков.

К слову, у него с этими обращениями вообще целая система. К обычным работягам он просто по имени. Если бестолочь, то в пренебрежительной манере, если толковый, то в уважительной. Захочет кого выделить и выказать ему особый авторитет, то по батюшке, но без имени. Тот ещё хитрован психолог. Но что самое примечательное, это работает, и люди к нему со всем уважением.