— Четыре минных аппарата товьсь, — приказал я, когда мы наконец вышли на атакующий курс. — Первый — пуск!..

Я выпустил все четыре торпеды и, несмотря на отсутствие сомнений в моих способностях, уверенности в том, что удастся попасть, никакой. Слишком уж неблагоприятные погодные условия. Налимов не отводит взгляда от секундомера. Я отсчитываю время на основе своего внутреннего хронометра. По мере того, как поочерёдно истекает время, отведённое на ход торпед до цели, на лице старшего офицера всё явственней проявляется выражение разочарования.

Японец идёт как ни в чём не бывало, не проявляя никакой активности, на палубе не видно ни одного матроса. Они наверняка не видят торпеды, и ничто их не пугает. Иначе была бы хоть какая-то суета. Но нет, чешут по прямой, разрезая накатывающие волны и взбивая мириады брызг. Интересно, а может, все наши мины окончательно и бесповоротно сбиты с курса волнами? Всё же лёгкие они тут пока.

Перископ снова ухнул вниз, и передо мной возник очередной водяной вал. А в следующее мгновение до меня донёсся гулкий звук разрыва. Панорама вновь поднялась на очередном гребне, и я увидел, как у носа корабля опадает высокий водяной столб.

— Попадание в нос японского вспомогательного крейсера «Киншу-Мару»! — возвестил я по внутреннему переговорному устройству.

Мы ещё какое-то время наблюдали за кораблём. Он остаётся на плаву и держится довольно уверенно, взяв курс к берегу. Увы, но добить его нечем, минные аппараты пусты. Даже если вплыть и активировать дымогенератор, толку от этого никакого. Из-за высокой волны и, как результат, сильной качки две ещё имеющиеся в запасе торпеды нам попросту не зарядить.

Таранить? Ну, такая возможность вроде как предусмотрена, и даже таран имеется. Но я всё же воздержусь от подобного опыта. И вообще, если это не дань существующей концепции строительства военных кораблей, то цель для нас должна быть не больше миноносца с его тонкостенными бортами, но никак не крупный пароход.

Практически сразу после атаки наш радист услышал передачу в эфире незнакомым кодом. Наверняка японец сообщает о том, что подвергся торпедной атаке подводной лодки. Жаль, прежние коды уже не актуальны, а то бы знали, о чём именно вещает. Ну и пусть его передаёт.

У нас, конечно, достаточно мощная радиостанция, но я не вижу смысла в том, чтобы ставить помехи. Во-первых, незачем самураям знать о том, что у нас серьёзный беспроволочный телеграф. Во-вторых, нам ведь на руку шумиха, и чем громче, тем лучше. Пусть сейчас вопят военные моряки, но шила в мешке не утаишь, и слухи расползутся сами собой. И хорошо, что недостоверная информация, а людская молва, имеющая свойство обрастать пугающими подробностями и раздуваться до размеров слона…

За два часа до рассвета обогнули мыс Сирия, а с первыми лучами солнца уже были у входа в Санграский пролив. Вообще-то, опасно проходить через территориальные воды Японии, мы ведь одни, а не в составе отряда крейсеров. Идти ночью проливом с довольно быстрым течением чревато, может и на скалы снести. После рейдов владивостокцев маяки не включают, а всё судоходство в ночную пору тут прекращается.

Поэтому я решил пройти его днём. Было бы неплохо, окажись течение попутным. Однако тут нам не везёт, оно встречное, и имеет скорость в три узла, что ставит крест на возможности преодолеть пролив в подводном положении. У нас не хватит заряда батарей, чтобы достаточно долго выдерживать полный подводный ход. Поэтому пойдём в полупогруженном положении, рискуя быть обнаруженными.

Можно, конечно, вернуться в Шанхай, пополнить топливо и пройти уже Корейским проливом. Но меня не отпускает ощущение, что запас прочности нашей лодки подошёл к своему пределу, и будет большой удачей, если мы сможем без происшествий дойти до Владивостока. Тьфу. Тьфу. Тьфу.

Три часа мы шли, уверенно выдерживая десять узлов, на деле выдавая против течения не более семи. Но это нормально. Зато и шанс, что заметят едва выглядывающую из-под воды рубку, не так велик.

— Пожар!!! — раздался крик, полный паники.

— Охолонь! — рыкнул Харьковский на заметавшегося матроса.

— Горим!!! — не унимался тот.

Боцман, больше не произнеся ни слова, врезал паникёру в челюсть так, что его отбросило на переборку. У второго матроса паника только заплескалась во взоре, но Харьковский не стал дожидаться выплеска эмоций, коротким замахом отправил в отключку и его.

— Огнетушители! Едрить вашу в качель!

Следующего матроса, пытающегося выскочить из носового отсека, он пинком отправил обратно. Потом сорвал с переборки порошковый огнетушитель и скользнул в проём, откуда уже валил едкий чёрный дым, сквозь который были заметны всполохи пламени.

Я сделал шаг вперёд и захлопнул дверь, через которую Налимов едва успел закинуть внутрь ещё один огнетушитель. Провернул запоры, отрезая отсек. Больше десятка человек. Либо они, либо все вместе. Тяжкая арифметика подводников.

— Как же так, ваш бродь, — растерянно произнёс Казарцев, сжимающий в руках ещё один огнетушитель.

Конструкция достаточно простая. Разве только вместо химического порошка я использую песок. Ничего умнее придумать попросту не было времени, слишком поздно спохватился. Но и так вполне нормально получается. На безрыбье…

Электромоторы остановились, я приказал отрубить всё электричество и включить аварийное освещение от независимых аккумуляторов. Если активно расходовать, то надолго их не хватит, но это ведь временная мера.

— Продуть балласт, всплываем.

Не успели мы подняться на поверхность, как в запертую дверь постучали. Без паники, размеренно так, деловито. Я отчего-то не усомнился, что это Харьковский. Сразу понял, что с пожаром они управились, а вот дышать там наверняка нечем.

— Казарцев, открой, — приказал я.

— Есть, — с готовностью отозвался тот.

Едва появилась щель, как в неё тут же повалили клубы дыма, а наружу начали вываливаться надсадно кашляющие матросы. Нам тоже сразу стало несладко, объём у «Ската» небольшой, так что задымление быстро добралось до самых дальних уголков.

— Как там, Андрей Степанович? — борясь с резью в глазах и першением, спросил я.

— Н-гхы-рмальнхы. Не хгорит, — пытаясь справиться с кашлем, с трудом выдал боцман.

Ещё минута и мы открыли люки, благо качка уже не такая серьёзная, и я погнал наружу сигнальщиков. Как ни крути, а мы в территориальных водах Японии. Одновременно с этим приставил пару матросов к вороту ручного редуктора крыльчатки вентиляции. Подключать электрооборудование у меня сейчас никакого желания.

— Иванов, отруби электромоторы от сети, запускай двигатели и самый полный вперёд, — приказал я бывшему машинисту, а ныне кондуктору мотористу.

— Есть отключить электромоторы, запустить двигатели и самый полный вперёд.

А как только двигатели бодро заревели, уже к рулевому:

— Курс двести тридцать.

— Есть гкхы курс двести тридцать, — кашлянув, хрипло отозвался тот.

— Андрей Степанович, ты как?

— Нормально, ваше благородие. Горло пёрхает, обжёгся малость, а так в порядке.

— Разберись с людьми.

— Есть.

— Дубовский, — позвал я ныне уже кондуктора гальванёра.

— Я ваше благородие, — отозвался тот из носового отсека.

— Как понимаю, электрощитовая полыхнула? — пройдя в провонявшее гарью помещение, спросил я.

— Так точно, ваше благородие, — копошась в щитовой, ответил тот.

— Сколько нужно времени на починку? — не стал я акцентировать внимание на встрече командира не во фрунт, а откляченным задом.

— Пока не знаю.

— А ты узнай, братец. Мы тут, как буй, торчим посреди японских вод. Так что поспешай.

— Есть поспешать, — отозвался тот, с помощью фонаря рассматривая внутренности ящика.

— Ваше благородие, вас на мостик кличут, — сообщил прибежавший матрос.

— Иду.

Едва поднялся в ходовую рубку, как Казарцев указал мне на приближающийся миноносец. На носу которого вспухло облачко, а через считанные секунды в полукабельтове от нас рванула граната, взметнув столб воды.