— Караван, — сказал кто-то. Лео увидел повозки — крошечные с такого расстояния, расставленные кругом вокруг чего-то тёмного в самом центре Чаши. Вход в пещеры, понял он. Или не пещеры — что-то древнее, построенное задолго до того, как огонь превратил эту землю в стекло.

— Стой! — скомандовала Мать Агнесса, поднимая руку. Колонна остановилась. Сотня всадников замерла на краю Чаши, глядя вниз, на то, что ждало их внизу. Лео прикусил губу, глядя вниз. Тела. Десятки тел, разложенных кругом вокруг повозок. Не брошенных как попало, не сваленных в кучу — расположенных с геометрической точностью, руки раскинуты, ноги вместе, головы повёрнуты к центру. Живые так не лежат. И мёртвые так сами не падают.

— Архангел пастырь мой, — осенила себя знамением Триады одна из Сестер.

— Жертвоприношение, — произнесла Мать Агнесса ровным голосом. Ни страха, ни удивления — только холодная констатация факта. — Он вызвал что-то наружу, чтобы защитить вход. Сам сейчас внизу, готовит главный ритуал.

— Сколько их? — спросила Клара, прищурившись и приподнявшись на стременах.

— Примерно… две сотни. Две-три… — Агнесса повернулась к офицеру, командовавшему солдатами. — Капитан Вернер. Нам нужна ваша помощь. Внизу — одержимые.

Капитан — седой, с лицом, испещрённым шрамами — окинул взглядом Чашу профессиональным взглядом мясника, оценивающего тушу.

— Спуск крутой, но проходимый. Враг внизу, позиция невыгодная. Арбалетов или луков я отсюда не вижу. Их конечно больше, но больше не значит лучше. — он пожал плечами: — бывали расклады и похуже, Преподобная.

Агнесса кивнула.

— Строй клином. Пробиваемся ко входу, зачищаем то, что он вызвал, спускаемся вниз. Сёстры — в центре. Леонардо Штилл…

Лео вздрогнул, услышав своё имя.

— … держись рядом с Бенедиктой. Не геройствуй, не лезь вперёд. Твоя задача — показать нам, кто пленник, а кто — союзник Северина. Если выживешь — будешь свидетельствовать на суде.

— Спешиться! — скомандовал капитан Вернер. — Строй клином! Щиты вперёд, копья во вторую линию! Арбалетчики — прикрывать фланги!

Все-таки пехота, подумал Лео, конечно, пехота. Гребаная пехтура. Сотня воинов двигалась слаженно, как единый механизм. Лошадей отвели назад, оставили под охраной десятка солдат. Остальные выстроились клином — щиты сомкнуты, копья торчат над головами, арбалеты взведены. Три Сестры заняли место в центре строя, окружённые телохранителями в тяжёлой броне. Мать Агнесса — впереди них, и Лео видел, как воздух вокруг неё мерцает, словно от жара, хотя Покров Странника должен был защищать от зноя.

Сила, понял он. Она готовится, копит энергию, размещая ее в эфирном плане. Мать Агнесса вышла вперёд, встала перед строем. Сотня воинов замерла, ожидая.

Она подняла руки к небу и заговорила. Лео не понимал слов — древний язык, тот же, на котором Бенедикта творила свои заклинания, но звучавший иначе. Не просьба — приказ, обращённый к чему-то, что слушало из-за грани мира.

Благословение, понял он. Видел такое раньше, при осаде Вардосы, когда священники благословляли защитников, а в лагере Короля-Узурпатора — благословляли атакующих. Но то была бледная тень по сравнению с тем, что он видел сейчас.

Воздух вокруг Преподобной Матери начал светиться. Не ярко — едва заметное золотистое сияние, как отблеск солнца на полированной меди. Сияние расползлось от неё волнами, коснулось первого ряда воинов, потекло дальше — ко второму, третьему, охватывая весь строй.

Лео почувствовал, как волна дошла до него. Тепло, но не жар — что-то мягкое, успокаивающее, проникающее под кожу. Тревога, которая грызла его изнутри с тех пор, как он увидел тела внизу, вдруг отступила. Появилась твердая уверенность и решимость. Жаль что никто не дал ему оружия.

— Lux Aeterna vobiscum, — закончила Агнесса, опуская руки.

— Et cum spiritu tuo, — ответили сотня голосов в унисон. Капитан Вернер поднял копьё.

— Вниз! Держать строй! Шаг — по команде!

И машина пришла в движение. Спуск занял несколько минут — медленных, мучительных минут, когда Лео казалось, что каждый шаг длится вечность. Строй двигался как единое существо. Первая линия — щиты сомкнуты, образуя сплошную стену металла. Вторая — копья выставлены над головами первой, три метра смерти с отточенной сталью на наконечниках, ощетинившиеся жала. Третья линия — ещё копья, ещё щиты, резерв на случай прорыва. Арбалетчики на флангах, готовые бить по команде.

Лео шёл в центре, рядом с Сёстрами, чувствуя себя бесполезным. Никто не дал ему оружия, впрочем, оно и понятно — он незнакомец, он и сам бы такому не доверил бы клинок, вдруг в спину ударит… но сейчас остро хотелось ощутить в руке что-то помимо собственной уверенности. Например, рукоять доброго меча. Или боевого молота. Или… да чего угодно. Хоть палки.

— Ускориться! Сомкнуть щиты! — прокричал команду капитан Вернер, как только отряд спустился вниз и поверхность под ногами выровнялась. Грохот тяжелых, подбитых железными шипами ботинок доброй сотни пехотинцев, вбивающих ноги в стеклянную твердь Пустошей, тяжелое дыхание справа и слева, пыль, вздымающаяся в воздух.

Одержимые стояли перед ними. Их было много — две сотни, может больше. Бывшие паломники, бывшие охранники, бывшие люди. Теперь — просто мясо, управляемое чужой волей. Они стояли неровной толпой между повозками и входом в пещеры, и когда строй Инквизиции начал спуск, они двинулись навстречу.

Молча. Без криков, без угроз, без бряцания оружием. Просто пошли — дёргано, неуклюже, как марионетки на невидимых нитях.

— Стоять! — скомандовал Вернер, когда до одержимых осталось метров десять. Щиты ударили о стеклянную землю. Копья опустились, превращая строй в стального ежа. Сто человек замерли, ожидая. Одержимые приближались. Тридцать шагов. Двадцать. Десять.

Лео видел их лица — пустые, неподвижные, с остекленевшими глазами. Видел оружие в их руках — топоры, ножи, дубинки, просто палки. Видел, как некоторые из них спотыкаются на ровном месте, как другие идут, волоча ноги.

Смазка для копий, вспомнил он слова Курта.

— Работаем! Три-пять — шаг! — рявкнул Вернер. Щиты поднялись, чуть-чуть, только для того, чтобы шагнуть вперед. Три-пять — шаг. Первая цифра — сколько шагов сделать. Вторая — скорость. И команда «работаем»…

Копья ударили.

Это не было похоже на бой. Это было похоже на работу — монотонную, ритмичную, безжалостную.

— Барра! — прокричали сотни луженных глоток и копья ударили, уничтожая первую шеренгу нападающих. Те попадали словно куклы с обрезанными ниточками, а пехотинцы рванули копья на себя и нанесли удар снова! Первые ряды, щитоносцы, стояли как скала, давая остальным возможность ударять копьями снова и снова…

Одержимые не останавливались, не отступали, не пытались обойти строй с флангов. Просто шли вперёд, напарываясь на копья, падая, и их место тут же занимали следующие. Пелена Майи лишила их разума, страха, инстинкта самосохранения — но она же лишила их способности воевать эффективно, они просто наваливались на копья, умирая.

— Два-два шаг! — рявкнул Вернер. Щиты снова поднялись. Два шага вперед. Строй двинулся. Щиты толкнули груду тел, отбрасывая её в стороны. Копья снова ударили. Ещё десяток одержимых упал.

— Два-два шаг!

Ещё десяток. Через двадцать минут всё было кончено. Две сотни одержимых лежали на стеклянной земле — изрубленные, пронзенные, растоптанные. Строй Инквизиции прошёл сквозь них, как раскалённый нож сквозь масло, не потеряв ни одного человека. Несколько воинов получили лёгкие раны — царапины, ушибы, один вывихнул плечо, когда одержимый вцепился в его щит — но ничего серьёзного.

Боевая машина работала именно так, как была задумана — эффективно и безжалостно. Именно поэтому сейчас не принято атаковать таранным ударом конницы — из-за тяжелой пехоты Гельвеции, что в свое время изменила все расклады на полях битвы. Дисциплинированная тяжелая пехота в броне, с длинными копьями, прикрытая магами и арбалетчиками — страшная сила.