Сама дивизия располагает 87 стволами полевой артиллерии и миномётов, если не считать двенадцати «Катюш», но артподготовку вели не только они, но и приданная нам для разрушения вражеских позиций артиллерия. Конечно, «классических» двухсот стволов на километр фронта достичь не получилось, но и сотни вполне хватило, чтобы мы без особого напряжения прошли два ряда траншей и немного повозились с третьим. Потери? Только среди БМП-1, которые не держат попадания даже малокалиберной противотанковой артиллерии, и в живой силе мотострелков, зачищавших траншеи. Ну, у нескольких Т-55 сорвало гусеницы на минах и повредило ходовую при обстреле польской дивизионной артиллерией, пытавшейся отсечь от нас пехоту.

Только этот обстрел полякам «вылез боком», поскольку следующей нашей целью стали именно их артбатареи, по которым наши ребята от души покатались. Прямо как в знакомо с детства стихотворенье:

И вражью пушку заодно с расчётом

Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.

Бардак я прочувствовал буквально в тот же день. Вместо того, чтобы «по-быстрому» пополнить боеприпасы, передать занятые позиции подошедшим стрелкам и продолжить прорыв, нам пришлось три часа стоять на месте, дожидаясь подхода стрелкового полка, умудрившегося нарваться на неподавленные пулемётные гнёзда и, пока гасил сопротивление без поддержки приотставшей артиллерии, потерять целую роту убитыми и ранеными. Комбат тупо гнал людей на высотку, не считаясь с потерями.

Пока то, да сё, дождались польской контратаки. На совершенно необорудованных позициях, если не считать окопчиков, вырытых нашими мотострелками. Не будь нашей бронетехники, которой мы «загасили» пяток «элтэшек», «махре» пришлось бы отбиваться от танков противника связками гранат, поскольку «сорокопятки» где-то застряли. А потом прямо на улочке хутора попали под артобстрел, пока командир батареи решал с комполка, где ставить орудия. Минус одна противотанковая пушка. Не считая нескольких убитых и раненых среди только-только принявшихся рыть окопы.

Вместо продвижения всей нашей дивизии вперёд — слёзная просьба пехотинцев помочь в отражении флангового удара, предпринятого, чтобы отсечь «голову» наступающей группировку в самом основании намеченного клина: если правый фланг прорыва принялись расширять сразу, то на левом что-то «не срослось» во взаимодействии с соседями, и поляки там атакуют. Так что роту пришлось оставить на пару часов для помощи стрелкам. А за время нашего «простоя» в ожидании сдачи позиций враг успел впереди развернуть какие-то подразделения, что привело к дополнительным потерям у разведроты с её лёгкими «бэтэшками». А вместо запланированных двенадцати километров дивизия за день смогла продвинуться всего на восемь.

Правда, лично мне пришлось принять участие и в «веселье». Отражать контрудар французской танковой дивизии, прибывшей на наш участок фронта прямиком из страны любителей пожрать лягушачьи лапки.

Увы, за неделю наступления, начатого буквально за пару суток до удара поляков, продвижение нашей дивизии вглубь занятой врагом территории составила всего 35–40 километров. Сдерживала именно пехота, которая испытывала большие трудности в расширении прорыва. Чтобы не оказаться оторванными от тылов, нам приходилось двигаться медленно. Очень медленно, позволяя разбивать головы о нашу броню тем полкам и батальонам противника, которые они кидали против нас. Пока в ночь на 15 сентября наша разведка не известила о шуме множества моторов впереди и на многострадальном левом фланге.

С рассветом по нам не ударила тяжёлая артиллерия и небо не загудело от гула множества самолётных двигателей, а после «лёгкой» артподготовки двинулись в атаку танки, ещё не встречавшиеся нами на фронте. Громоздкие, неуклюжие, тихоходные, но, совершенно неожиданно для нас, способные выдержать попадание стомиллиметрового осколочно-фугасного снаряда Т-55, которых вполне хватало для поражения любого из встречавшихся на поле боя польских танков. Мы настолько привыкли к этому, что во многих машинах не нашлось бронебойных снарядов.

Правда, и обе пушки этих монстров, как 47-мм башенная, так и 75-мм, размещённая в лобовой части корпуса, не были в состоянии причинить вред броне «пятьдесят пятых», но нашей пехоте они успели попить крови, пока их не «пощёлкала» противотанковая артиллерия. Оказалось, французские В-1бис. Шедшие за ними «Сомуа» и Д-2 хоть и тоже оказались трудной, «толстокожей» целью, но всё же не шли в сравнение с «бисами». Так что на разгром брошенной затыкать прорыв французской танковой дивизии (кого бы вы думали? Аж самого Шарля де Голля!) нам пришлось потратить целых три дня.

5

Ульрих Граф, 30 сентября 1941 года

Америка поражает. Буквально всем: столпотворением людей в крупнейших городах и безлюдьем в «глубинке», обилием и шиком автомобилей, соседством нищеты и вызывающей роскоши, огромным количеством техники на полях и безграничными просторами неосвоенных угодий, развитым авиасообщением и загрузкой морских портов, высочайшими в мире помпезными зданиями и облезлыми трущобами, в которых ютятся негры и только что прибывшие в страну иммигранты, смешением языков и обычаев. Особенно — если вспоминать Германию, так и не восстановившуюся после Великой войны, Великой депрессии и великого унижения.

Да что говорить о Германии, которую два десятилетия целенаправленно подталкивали к пропасти, не давая ей вернуться к нормальной жизни? Не самая богатая Италия, показавшаяся мне после эмиграции вполне благополучной страной, выглядит на фоне Америки оборванкой рядом с шикарной светской дамой. Хотя, конечно, даже для Соединённых Штатов Великая депрессия не прошла бесследно, и они всё ещё пытаются вернуться к уровню, которого достигли накануне её.

Да, после Канарских островов наш с Эрвином путь лежал в Новый Свет. Причём, я думал, что Роммель обязательно посетит Аргентину, где обосновалось германское правительство в изгнании, передавшее этой стране все боевые корабли, которые удалось вывести из погибающего Киля. Но он очень спешил именно в Соединённые Штаты.

Ещё я опасался того, что британцы потребуют от США выдать нас для суда. Если сумеют узнать в двух испанцах германского происхождения, которыми мы представляемся, знаменитого танкового генерала и его денщика. Ведь британская разведка считается лучшей в мире, и, как мне кажется, ей ничего не стоит докопаться до того, кто мы есть на самом деле. Но Эрвин на мои опасения ответил, что легенду о сверхэффективности Секретной разведывательной службы сочинили сами британцы, в нашем появлении в Штатах заинтересованы очень влиятельные люди, а отношения Америки и Великобритании очень испортились из-за британских зверств в Ирландии и американских претензий на распространение их экономического влияния на некоторые английские колонии. Поэтому о нашей выдаче «лимонникам» не может идти речи. Надеюсь, он не ошибается.

Нам, чья легенда гласила, что мы не какие-нибудь искатели лучшей доли, прибывшие на постоянное жительство в «страну равных возможностей», а специалисты солидной нефтеперерабатывающей компании, направленные на учёбу, не пришлось долго «сражаться» с иммиграционными службами. Так что прямо из порта нас отвезли на автомобиле в гостиницу, где уже на следующий день Эрвин встречался с представителями тех самых «заинтересованных очень влиятельных людей»: это Америка, где принцип «время — деньги» является одним из главнейших.

Потом было путешествие на поезде на полигон сухопутных войск, находящийся на большом полуострове где-то посредине между Нью-Йорком и Вашингтоном. Я запомнил название железнодорожной станции, где мы сошли: Абердин.

Пусть мы с генералом и были в гражданском платье, а встречающие нас в военной форме, никого это не смутило. О подвигах Роммеля эти люди хорошо знали, и мне тоже досталось немного лучей славы, в которых он купался. От нас (от Эрвина, конечно), ждали, что он поделится с янки своим видением перспектив танкостроения и опытом применения танков на поле боя. А ещё — оценкой существующих и перспективных моделей этого типа бронированных машин.