Шустер с женой держались чуть особняком — за столиком ближе к окну. Бернд не любил массовые мероприятия, но не прийти не мог — президент ожидал присутствия всех ключевых игроков. Он кивнул мне издалека, поднял бокал. Я ответил тем же. Немец был странным человеком — гениальным на поле и замкнутым за его пределами. Но уважение между нами было взаимным.

Карраско, Роберто, Алешанко, капитан Барселоны в прошлом сезоне который всё еще никак не мог выйти на поле из-за затянувшегося восстановления после травмы, все были здесь, все с семьями. Круифф стоял у окна с одним из своих помощников, они о чём-то тихо переговаривались, глядя на зал. Тренер даже на вечеринке оставался тренером. Наверняка обсуждали тактику на послезавтрашний матч с «Реалом». Йохан никогда не выключался.

Я подошёл к Заварову у бара.

— С наступающим, Сань.

— С наступающим, Слава. Знаешь, странно всё это. — Он оглядел зал. — Новый год в Барселоне. С испанцами, англичанами, немцами. Оркестр играет, жёны в бриллиантах, шампанское рекой. Год назад я и представить не мог.

— Год назад я тоже.

— Ой да ладно тебе прибедняться. С тобой как раз всё всегда было понятно.

Мы взяли ещё по бокалу. Потом подошёл Гари, потом Алешанко, потом кто-то из тренерского штаба. Разговоры о футболе, о сезоне, о предстоящем матче с «Реалом». Второго января — Эль Класико. Никто об этом не забывал. Даже в новогоднюю ночь, даже с бокалом шампанского в руке.

К одиннадцати начался праздничный ужин. И тут нас ждал сюрприз.

Когда официанты вынесли закуски, на столе среди хамона, сыров и морепродуктов стояли два до боли знакомых салата. Оливье — с горошком, морковкой, солёными огурцами, всё как положено. И крабовый — но не тот что в будущем, а другой, настоящий. И он даже смотрелся на испанском столе очень и очень уместно.

Катя посмотрела на меня, потом на салаты, потом снова на меня.

— Это ты?..

— Я попросил Нуньеса, — признался я. — Сказал, что в СССР есть традиция — без этих двух салатов Новый год не Новый год. Он передал шеф-повару. И мы же с тобой обсуждали то что Новый Год должен быть с оливье

Ольга Заварова засмеялась:

— Господи, оливье! Настоящий оливье! — Она тут же положила себе щедрую порцию. — Слава, ты гений.

— Это что? — спросила Мишель, с подозрением глядя на салат.

— Русский новогодний салат, — объяснила Катя. — Без него у нас праздник не праздник. Картошка, морковка, горошек, яйца, солёные огурцы, — я наколол на вилку парочку кусочков и попробовал. Бочковые! ну надо же! — колбаса и майонез.

— Майонез? — Мишель поморщилась. — С картошкой?

— Попробуй, — сказал Гарри, который уже наложил себе полную тарелку. — Это похоже на американские картофельные салаты, — он закинул в рот салат и выдал вердикт, — только лучше.

Мишель осторожно попробовала. Задумалась. Попробовала ещё.

— Странно. Но… вкусно. Очень сытно. Мне такое нельзя.

Испанские жёны смотрели на оливье с недоумением. Для них это было что-то совершенно инопланетное, салат из варёных овощей с майонезом посреди их хамона и морепродуктов. Но некоторые всё же рискнули попробовать. Реакция была разной — от интересно до это преступление.

Шустер попробовал крабовый салат, кивнул одобрительно и положил себе добавки. Немцы, видимо, ближе к русской кухне, чем испанцы.

— В следующем году попроси их сделать холодец, — шепнул мне Заваров. — Вот тогда посмотрим на их лица.

— Не хочу доводить до международного скандала.

Катя сидела, ела оливье и улыбалась. Маленький кусочек дома посреди Барселоны. Маленькая традиция, которую мы привезли с собой.

К половине двенадцатого оркестр заиграл громче, танцпол заполнился. Катя вытащила меня танцевать, медленный танец под что-то из репертуара Хулио Иглесиаса. Я танцевал плохо, она знала это, но ей было всё равно. Она положила голову мне на плечо, и мы просто покачивались в такт музыке.

— Интересно как там Сашенька? Я переживаю

— Спит, — ответил я, — Катюш, Александр Ярославич спит и ему точно хорошо сейчас. Не переживай.

— Не могу.

Нуньес подошёл ближе к полуночи. Улыбался, что для него было редкостью в официальной обстановке. Обычно он был серьёзен, деловит, сдержан. Типичный каталонский бизнесмен, для которого улыбка это инструмент, а не выражение эмоций. Но сегодня праздник, и даже он позволил себе расслабиться.

— Слава, Кейт. Могу я вас на минуту?

Мы отошли в сторону, к окну с видом на ночной Пасео-де-Грасия. Нуньес достал из внутреннего кармана пиджака конверт.

— Это вам. Небольшой подарок от клуба. — Он протянул конверт мне. — Откройте.

Внутри были ключи и сложенный вдвое лист бумаги. Я развернул.

Документы на дом. Адрес: Сан-Кугат-дель-Вальес.

— Это… — начал я.

— Дом в Сан-Кугате, — сказал Нуньес. — Хороший район, тихий. Двадцать минут от «Камп Ноу». Сад, бассейн. Не квартира, настоящий дом. Для вас и вашей семьи.

Катя посмотрела на меня, потом на Нуньеса.

— Сеньор Нуньес, это слишком щедро…

— Ничего подобного. — Он покачал головой. — Слава — один из лучших игроков в истории клуба. Четыре Золотых мяча, правда Барселоне от них не очень много пользы но я верю что всё вперпеди. Человек, который приведёт нас к победам, которых мы давно не видели. «Барселона» хочет, чтобы он остался здесь надолго. Очень надолго. А для этого нужен дом, а не съёмная квартира.

Я смотрел на ключи в своей руке. Тяжёлые, с брелком в форме кулибланковского креста, символа «Барселоны».

Дом. Свой дом в Барселоне.

Я понимал, что для Нуньеса это не просто подарок. Это инвестиция. Он был девелопером, причём крупнейшим в Каталонии. Строительный бизнес, недвижимость — его основной источник дохода. Ему такие подарки обходились дешевле, чем другим. Но всё равно — жест был серьёзный. Нуньес не разбрасывался домами просто так. Это означало, что он видит во мне будущее клуба. Не на год, не на два. На много лет вперёд.

— Спасибо, — сказал я. — Большое спасибо.

Нуньес кивнул, пожал мне руку, поцеловал Катину. И ушёл — к другим гостям, к другим разговорам. Президент клуба не может долго стоять с одними людьми. У него десятки рук, которые нужно пожать, десятки улыбок, которые нужно раздать.

Катя взяла ключи из моей руки, повертела.

— Дом, — сказала она тихо. — Свой дом.

— Да. Мы и так собирались покупать его. Можно сказать что сэкономили.

— Поедем смотреть?

— После Реала. Договорились?

— Да, так правильно.

Она улыбнулась. И мы вернулись к остальным встречать полночь.

Без пяти двенадцать всех позвали к большому экрану, где транслировали бой курантов с Пуэрта-дель-Соль в Мадриде. Традиция, под каждый удар съесть по виноградине, загадывая желание. Двенадцать ударов, двенадцать виноградин, двенадцать желаний на каждый месяц нового года.

Я вспомнил, как читал об этой традиции в будущем. Двенадцать виноградин удачи. Традиция появилась в начале двадцатого века, когда виноградари из Аликанте придумали способ продать излишки урожая. Маркетинговый ход, ставший национальным обычаем. В будущем испанцы будут делать это перед телевизорами, в семейном кругу. Но сейчас, в восемьдесят седьмом, это ещё было чем-то особенным.

Официанты разнесли маленькие блюдца с виноградинами. Двенадцать штук на каждого зелёные, без косточек, но всё равно довольно крупные.

— Это невозможно, — сказала Катя, глядя на свою порцию. — Как можно съесть двенадцать виноградин за двенадцать секунд?

— Практика, — ответила Мишель. — В прошлом году я успела только семь. Гари — четыре. Он потом весь январь ворчал, что год не задался.

— Потому что год и правда не задался, — буркнул Гарри, напомнить на каком месте мы финишировали?

— Может, надо было быстрее жевать, — хмыкнул я.

— У нас в СССР под куранты шампанское пьют, — сказала Ольга. — Это как-то… более по взрослому.