— Конечно, серьёзно. Там, кроме книжных полок, много ещё чего понадобится. Работы хватит. Подходи, записывайся, поставим на довольствие.

Прежде чем он успел спросить, куда надо подходить, я извлёк из инвентаря стол интенданта. Моя секретарша привычно за него села и занялась своими обычными делами — оформляла новых бойцов.

К первому почти сразу присоединились ещё трое. Правда, оказалось, что мебельщиков среди них вообще нет — один столяр и два плотника, но мы взяли всех. Мебельщику в любом случае понадобятся помощники. Я ведь собираюсь не просто полки из свежеструганных досок сколотить — такое любой сможет. Нет, я намерен делать очень серьёзные книжные полки, которые не стыдно поставить в особняке олигарха. Если материалы добудем и если специалисты справятся.

Гравёр, как ни странно, тоже нашёлся. И тоже какой-то невзрачный, как и мебельщик. Специалисты — они все такие? Или специалисту не обязательно быть красивым и представительным, за него говорят его труды?

Оформлялся народ пока на обычных листах бумаги. Кстати, ещё одно задание для гравёра — нужно будет отпечатать солдатские книжки или что-то в этом роде. Моя дивизия — это серьёзно. И документы будут, и много ещё чего. Даже если пока звучит совсем несерьёзно.

Если список вакансий выслушивали с некоторым обалдением, то на оформление смотрели с ещё большим удивлением. Я же удивился другому. Наша армия не просто Красная, но ещё и рабоче-крестьянская. И кузнеца в ней встретить как-то ожидаешь больше, чем гравёра, а оказалось наоборот.

Народ немного приходил в себя. Среди толпы простых солдат нашлось и несколько командиров. Обычно немцы их держат по отдельности, а тут не знаю — то ли ещё не успели отделить, то ли эти прятались. Я даже выяснять не собирался.

У одного из них хватило наглости потребовать у нас документы. Наглость — это хорошо. Я тоже умею быть наглым. Только у меня ещё и пулемёт есть. Вместо парабеллума в руках появился немецкий МГ-34. Да, я тренировался: заранее встаёшь в нужную позу, сгибаешь как надо руки и вызываешь из инвентаря. Хотя есть и другой способ. Можно самому отправиться в пространственный карман, взять там оружие, встать в красивую позу и вернуться уже вооружённым. Результат, в принципе, одинаковый.

— У тебя самого, придурок, документы есть? Нет? А вот он — мой документ, — сказал я, показывая пулемёт.

— Да как ты с комиссаром разговариваешь! — возмутился он.

— Ах, комиссар? Тогда другое дело. Повторяю: вот мои документы, пулемёт называется. Слышал такую пословицу: «На любой ваш вопрос наш найдётся ответ — у нас есть пулемёт, а у вас его нет»?

Он даже хотел что-то ответить, но не успел. Очередь под ноги заставила этого придурка заткнуться. Да и другие присмирели, уже видели, что церемониться не настроен. На поражение стрелять не стал — всё-таки не уголовник. После чего объяснил собравшимся, что они никто и звать их никак. Ну или военнопленные, что в принципе то же самое.

Хотят вступить в дивизию — будут её бойцами. Не хотят — ну и не надо. Я, конечно, раздам какое-то количество оружия и обмундирования. Но не всем, и вот этому дебилу точно ничего не причитается. И вовсе не потому, что он комиссар, а потому что тупой. Против комиссаров ничего в принципе не имею, а вот тупые мне не нравятся.

Окружающие впечатлились? Да я сам охренел от необдуманности своего поступка. Вы когда-нибудь пробовали стрелять стоя из пулемёта? Вот и я не пробовал. Но почему-то уверен: попытайся я сделать нечто подобное раньше, до прихода Системы, — то либо сам свалился от отдачи, либо эта самая отдача у меня оружие из рук вырвала, либо расстрелял часть толпы. Как в том анекдоте: «Не бойтесь этого пулемёта, он ручной». Ну так вот, слово «ручной» там явно значит немножко другое. И именно для такого использования абсолютно не предназначен.

А я прямо встал, как терминатор, и давай палить. И ведь получилось! И на ногах устоял, и попал туда, куда целился, и вообще не чувствую в этом ничего особенного. Ничего очень простого — тоже, но и невыполнимого не чувствовал.

Наверное, только сейчас понял, что обозначают циферки в характеристиках, — а не тогда, когда пытался мешок с зерном поднимать. И не тогда, когда красовался перед Орловой, подкидывая пудовую гирю. Мало того, что мои собственные характеристики на самом пике развития, так ещё ведь и с прибавкой. Вот эта прибавка и дала о себе знать. Да и потом, сила в понимании Системы — это не просто килограммы, которые ты можешь поднять, а нечто гораздо больше. Я и раньше это знал, потому как она связана и с живучестью, и с ловкостью, и с выносливостью (которые, кстати, у меня все выше самой силы). Но знать это одно, а осознавать немножко другое. Значит, нужно не забывать качать Силу. Если такое могу со всего лишь пятёркой, то что будет с шестёркой!

И что на меня такое нашло? Это я теперь понимаю, что так, в принципе, могу, но ведь вначале сделал — и только потом понял. И чего ещё от себя самого ждать? А если в следующий раз также не получится? Надо бы сначала думать — и только потом делать, а не как сегодня.

Глава 23. Мы в ответе

Моя расправа над бывшим комиссаром произвела впечатление, даже большее, чем недавняя над уголовниками. Если до этого никто из простых бойцов не стремился записываться в дивизию, то теперь такие нашлись. Аж целый десяток человек, на самом деле даже одиннадцать. И что я со всеми ними буду делать? Нет, так-то изначально собирался организовывать именно дивизию. До того, как столкнулся с реальностью. А теперь не представляю, как и десяткам человек руководить буду.

Это я не представлял, а Любовь Орлова без всяких проблем оформляла их в штат дивизии. Она даже собственноручно изготовленные солдатские книжки делать начала, пока я ерундой занимался и с самозваным комиссаром разбирался. Какой-то картон на складах набрала, теперь вырезала из него обложки, вставляла страницы и на обложке красивым почерком выделяла: «Солдатская книжка Первой Краснознамённой Партизанской Дивизии Имени Товарища Грозного, Ивана Василича», а дальше в скобках: «временная». И что характерно, все мне на подпись отдавала.

Понятно, что стол у неё — не просто доска‑столешница и четыре ножки. Там множество выдвижных ящиков, каждый на своём месте, каждый с чёткой функцией. Я давно отдал в ведение своей секретарши всю свободную бумагу, папки, писчие принадлежности и много чего ещё. Да и она сама добавила — сначала на складах, потом на схроне у контрабандистов. Так что было откуда доставать и из чего делать.

Глядя, как Любовь Орлова прямо на месте мастерит временные книжки красноармейцев, я вдруг вспомнил: в офицерской палатке охраны лагеря был какой‑то архив — или просто россыпь документов. Настроился на свой инвентарь, напряг воображение, мысленно сформулировал запрос: «книжки красноармейцев».

Сразу возникло несколько засветок, и не «несколько», а очень много, гораздо больше, чем я ожидал, причём в самых разных местах. Видимо, попадались и раньше, но я не обращал внимания.

Напряг разум, сузил поле зрения до офицерской палатки и попробовал ещё раз. Получилось. Небольшая стопочка документов — гораздо меньше, чем было военнопленных в лагере. Видимо, далеко не всех доставили сюда с бумагами. Просмотрел то же место внимательнее и обнаружил ещё и комсомольские билеты. Вынул и то, и другое.

Обе стопки выложил на стол. Объяснять моей заместительнице ничего не потребовалось. Она сразу проверила, нет ли среди документов кого‑нибудь из бойцов нашей дивизии. К сожалению, ни одного не нашлось. Тогда она принялась искать среди остальных — не передала командиру, чтобы он сам разбирался, а вызывала по списку и выдавала, если кто‑то откликался. Этим, считай, повезло: вернуться к своим уже с документами.

А вот с самодельными солдатскими книжками пришлось повозиться. Не только подписывать, но и толкнуть речь. Рассказал, что мы не совсем стандартная партизанская дивизия. Партизаны ведь от английского слова «парт» — то есть часть. Часть регулярной армии, действующей в отрыве от основной, в тылу врага. Мы скорее народное ополчение. То есть сами по себе, ни от кого не зависим и никому не подчиняемся. Никому, кроме меня.