— Конечно, на мышках, — усмехнулся тот, — но из людей я буду первым, кто пойдёт на апробацию. Уж лучше чувствовать боль, но получить шанс на излечение, чем продолжать существовать овощем.

К тому времени Иван пришёл в себя и продиктовал целых пять металлов, с близкими характеристиками к орхилю и арконию, и споры разгорелись по новой, обсуждая, какие из предложенных вариантов избрать для прототипов.

Откровенно говоря, во время этих споров моё присутствие уже даже не было нужно. Всё, что необходимо на данный момент для изучения, я им прочитал. Схемы и визуальные иллюзии так и остались висеть перед ними в воздухе, поддержка их существования не стоила мне практически ничего в плане магии. Мне же необходимо было слегка отдохнуть. Хоть завтра мне и не нужно было идти на службу, у меня имелось ещё одно неразрешённое дело — а именно, кицунэ.

Я осторожно покинул наше высокое собрание и уже планировал отправиться к японке, когда за мной следом в коридор вышла Эльза.

— Юр, подожди! — позвала она меня.

Я замер, ожидая, чем порадует или опечалит меня сестра. Она же при мне принялась закатывать рукав и доставать пару листов из папки, зажатой в руках подмышкой.

— Что-то случилось? — я напрягся от подобных приготовлений.

— Ты знаешь, да! Я наконец-то разобралась с татуировкой, которая появилась у нас с тобой после обмена клятвами. Не мог бы ты поднять рукав своей рубашки, чтобы я проверила свою догадку?

Подход меня заинтересовал, поэтому я расстегнул запонки и также поднял манжет рубашки, демонстрируя татуировку Эльзе.

— Вот! Так я и думала! — победно улыбнулась лекарка и уставилась на меня абсолютно счастливым взглядом.

— Поведай же мне, о прекрасное создание, чем ты так обрадована? — улыбнулся я, поскольку при взгляде на сестру невозможно было сдержаться.

— Да, я всё думала, какая же татуировка нас с тобой связала, какова же связь… — при этих словах у Эльзы на щеках появился румянец. — И переживала, что за нас всё решили, предначертали, лишив права выбора.

Я прислонился к стене, не перебивая сестру и слушая дальше её пояснения. Оказалось, что это такой тип очень близкого братания, когда человек всей душой и сердцем берёт на себя ответственность за жизнь другого человека, однако же без всяких кхм… романтических или брачных последствий. Но поскольку первая привязка прошла у нас с тобой…

— Ты насмерть испугалась, что теперь обязана будешь за меня выйти замуж? — улыбнулся я и подмигнул сестре чисто из желания её смутить. — Я вроде бы не такой страшный.

И у меня получилось. Эльза залилась румянцем и отвела взгляд.

— Ты очень даже нестрашный! Но это как-то неправильно. Мы же всё-таки с тобой практически как брат и сестра. И вообще, должно же быть право выбора!

— Не переживай, никого ни к чему подобному я бы принуждать не стал, — успокоил я Эльзу. — И уж тем более не стал бы принуждать тебя к браку против твоей воли. Собственно, мы недавно с княгиней обсуждали этот вопрос. Решили, что по возможности дадим тебе выбор — всё-таки связать судьбу с человеком, который будет тебе как минимум не противен, а по возможности — приятен.

Мне кажется, румянец разгорелся на щеках лекарки с новой силой, при этом продолжая затапливать её шею и, кажется, перемещаясь в район груди.

— Спасибо, конечно! Но поняла я несколько иное, когда увидела подобные татуировки на запястьях у троих наших подопытных ветеранов. Они идентичны моей от ритуала кровного братания. Теперь нужно проверить, появились ли у тебя новые татуировки или же видоизменилась старая. Я могу рассмотреть твою поближе?

Я подставил запястье Эльзе, и та принялась вертеть мою руку, разглядывая мелкие детали.

— Так я и думала! — был её победный вердикт. — Моя татуировка и ветеранские — идентичны. А вот твоя, имея структуру так называемого плюща. Каждая новая клятва на этом плюще добавляет тебе завитушку, либо очень похожую на какую-то странную руну, как будто бы от одного дерева расходятся разные ростки. Ну или же корни. Поэтому я хотела, чтобы ты знал.

Эльза кивнула и опустила взгляд в пол.

— Спасибо тебе, милая Эльза, — кивнул я. — Ты действительно большая молодец, и спасибо тебе за наблюдательность.

Эльза кивнула и юркнула обратно в кабинет, на ходу приводя какие-то лекарские контраргументы в споре и опровергая чьи-то доводы.

Я же отправился к кицунэ. Из-за двери в её комнату лились волшебные звуки струнной мелодии. Боясь спугнуть, я осторожно приоткрыл дверь. В маленькой комнатке заметил, как азиатка лёгкими движениями пальчиков перебирает струны на музыкальном инструменте, чем-то напоминающем арфу. Судя по характерному отливу, он был иллюзорным и соткан магией.

Юмэ с закрытыми глазами тихонько мурлыкала под нос какую-то нежно-романтичную песню, а, возможно, это была колыбельная. Пальцы нежно касались струн, сплетая в мелодия ласку и печаль, горечь и радость, усталость и любовь, страх и надежду.

Отчего-то эта мелодия затронула во мне нечто в глубине души. В памяти всплыло лицо совершенно другой женщины — тоже с азиатскими чертами и глубокими вишнёвыми глазами. Она нежно улыбалась, склоняясь надо мной, и пела нечто похожее, покачивая колыбель.

Лишь краткий миг, краткое воспоминание — и оно тут же развеялось дымом. Пришлось сглотнуть, чтобы сбросить с себя оцепенение. Будто что-то родное и близкое коснулось души — и вновь исчезло, растворившись в реалиях здешнего мира.

Дождавшись, пока кицунэ завершит мелодию, я спросил:

— Что это за песня?

— Это колыбельная. Мама всегда пела мне её в детстве, когда мне снились кошмары. Говорила, что она убережёт от любых бед.

Выходит, с колыбельной я угадал. И, скорее всего, просто случайно уловил эмоциональное состояние Юмэ. А лицо женщины, склонившейся над колыбелью, было лицом её матери.

Момент был безусловно трогательный, а потому зацепил даже меня. А я-то размечтался, что вспомнил что-то из прошлой жизни… Выходит, нет. Да и вишнёвого цвета глаза тоже свидетельствовали о том, что это была мать вишнёвой кицунэ, не говоря уже про азиатские черты. У меня, как никак, в роду вроде бы индусы отметились. Хотя родословной из прошлой жизни я знать не мог, но совпадений с Юмэ было гораздо больше, чтобы приписывать воспоминание себе.

— Пришёл сказать тебе, что архимаг Кагэро покинул столицу. Пока ты в безопасности и можешь покинуть своё место «заточения».

Юмэ кивнула, но выражение лица у неё не изменилось. Она молчала, что было ей не свойственно. То ли меланхоличное настроение после колыбельной на неё так повлияло, то ли сидение взаперти… Но от дерзкой, раскрепощённой и местами даже нахальной девицы не осталось и следа. Эту девушку хотелось оберегать от невзгод мира.

Юмэ подняла на меня взгляд и тихо произнесла:

— Я очень не хочу быть для тебя обузой, Ярите. И, здраво подумав, я решила написать письмо жрецам храма, чтобы они помогли мне. А это значит, что нам нужно приняться за твоё обучение как можно скорее, поскольку, когда за мной приедут братья и сестры, я уже не смогу тебя учить.

Надо же, а ведь я сам шёл к Юмэ с предложением, чтобы она написала в храм. Однако же умная девочка — она прекрасно осознавала, что живёт у меня на птичьих правах, и в любой момент дед мог затребовать её обратно. А вот против храма, видимо, он пойти бы не смог, как и предупреждала бабушка.

— Тебе нужны письменные принадлежности?

— Нет, — покачала головой кицунэ, развеяв арфу. — Создам сама. Ну и, если ты свободен, проведём с тобой ещё один урок.

— Для вас, мой прекрасный сэнсей, я всегда свободен.

Та только криво усмехнулась и сказала:

— Я однажды напомню тебе эти слова, Ярите.

Одна фраза, и передо мной вновь стояла дерзкая соблазнительница, а не нежная и ранимая девушка. Она сбросила на пол несколько подушек и грациозно уселась на них, указав мне на одну из них напротив.

Тусклый свет артефакторных ламп мерцал на стенах спальни Юмэ, отбрасывая зыбкие тени, которые вдруг начали то сжиматься, то растягиваться, будто дышали в такт её словам. Кицунэ обвила босые ступни собственным хвостом, как живым покрывалом. Тёмная прядь волос, выбившаяся из причёски, медленно обвивалась вокруг её пальца, будто живая.