- Помогите! Спасите!

Пока стражники уездного главы поняли, в чем дело, пока выскочили на улицу, паля из винтовок в воздух, прошло довольно много времени, и Абая успели крепко избить. Толпа нападавших бросилась врассыпную, Абай остался лежать без сознания посреди юрты.

Как только он пришел в себя, одна-единственная мысль забилась в его израненной голове: «Зачем я еще живой? Лучше бы убили!» Он повторял это снова и снова, думая о том, что был подвержен такому наказанию, что хуже самой смерти.

Так дико и просто - замыслы коварного Оразбая и зверские желания Самена, давно скалившегося на него, все же осуществились. Днем и ночью, месяцами, годами живя в окружении ненавистных врагов, но не побоявшись, рискнув приехать в самое их логово, Абай теперь лежал весь в крови, с глубокими ранами на теле, со смертельной раной в душе.

Жители аула в Шакпаке, куда вернулся Абай, не решались поднять глаза, заглянуть ему в лицо. Взрослые и дети, родичи и соседи, все эти любящие души также испытали на себе удар, что пришелся по Абаю. Но все они еще не могли осознать, что была кощунственно попрана не только честь Абая, но и поругана честь каждого из них.

Айгерим никому не позволила встретить мужа, сама взяла под уздцы и привязала его коня, своими руками приняла камчу Абая, который молча обратил к жене усталое, израненное лицо. Последующие дни он также молчал, все больше лежал без движения, словно в беспамятстве, между жизнью и смертью. Молчала и Айгерим, тихо лила слезы по ночам, плакала и днем, если никто не мог ее видеть. Казалось, она постарела за это время: на ее лице стали ясно видны морщины, под глазами темнели сизые круги - извечные знаки печали и горя...

Отчаянно, тяжко переживал происшедшее Дармен, ни на мгновенье он не мог уйти от боли и скорби, что навалились на его душу. Войдя к себе домой, он бессвязно принялся рассказывать Макен о беде, случившейся с наставником, но не в силах говорить внятно, упал, будто в припадке, на постель, уткнулся в подушки и горько зарыдал, задыхаясь в бессильном плаче.

Макен в ту минуту, как он вошел, сидела возле постели и что-то штопала. Увидев мужа, она громко вскрикнула, в испуге отбросила рукоделие. И затем, преисполнившись сострадания, вместе с ним стала рыдать и причитать.

- Славный мой агатай!

- О, бедный агеке! Как жаль его!

- Великий агатай! Мне бы стать жертвой твоей!

- Агажан! Лучше бы мне стать жертвой твоей!

В полном смятении, растерянная, Макен то подходила к Дар-мену, обнимая его, успокаивая, то сама, теряя силы, валилась с рыданьями на подушки. И Дармен, спохватившись, то пытался утешить свою жену, то сам исходил в рыданиях. Так, то плача, то успокаивая друг друга, провели они долгое время ночи.

Когда, после всех этих мучительных часов страданий, Дар-мен пришел в себя, он понял всю подоплеку смертельного унижения Абая в Кошбике, его первопричину. Этой правдой он поделился с Макен. Дармен говорил с женой, обращался к ней, но, казалось, что слова его обращены не только к ней, но и к Абаю. Он смотрел в стену своей юрты - в сторону Большого дома, где сейчас пребывал Абай.

- Дорогой, славный агажан, учитель мой! - говорил Дармен.

- Они отомстили тебе за твое свидетельство, данное в Аркате! Которое ты дал ради чести, ради человечности, ради справедливости... И как же ты пострадал за это!

Вскоре, во второй половине следующего дня, в степи послышался шум большого кочевья. Это в Шакпак, якобы оказывая сочувствие Абаю, со своим аулом прибыл Такежан.

В тот же вечер Магаш, Какитай и Баймагамбет ехали по окраине аула и вдруг заметили коня под седлом, спрятанного под ветвями одинокого дерева.

Это был гнедой в яблоках конь, он поднял голову, заслышав стук копыт, и посмотрел на всадников. Магаш и Какитай, тотчас узнав знаменитого скакуна, насторожились. Магаш схватил гнедого за повод, из-под брюха коня тотчас выскочил человек, до сих пор хоронившийся под ним, вспрыгнул на круп и мигом оказался в седле. Это был не кто иной, как вор Кикым, приспешник Оразбая.

- Стой! - громко закричал Какитай, но Кикым, дав гнедому шенкелей, сорвался с места и, огибая крайние юрты, с быстротой молнии понесся на запад, в сторону аула Оразбая.

Этот хитрый, широко известный по всей округе вор, явно появился здесь неспроста. Несмотря на погоню трех всадников, ему удалось скрыться: все только и успели заметить длинное тело этого высокорослого безбородого человека, его крючковатый нос, когда он оглядывался на скаку. Стремительный гнедой оставил преследователей далеко позади, в клубах дорожной пыли на взмыленных конях, что просто вывело из себя Магаша и Какитая, словно бросив их самолюбивые сердца конников в огонь.

Быстроногий в белых яблоках гнедой по кличке Танбалат был раньше непревзойденным скакуном старшего брата джигитов - Акылбая, затем он переходил из рук руки: сначала коня выпросил Азимбай, потом он был подарен сватам в аул Ораз-бая. Говорили, что Танбалат трижды приходил первым на бай-гах в Есболате.

Не составляло большого труда догадаться, зачем лукавый вор Оразбая, приехавший сюда на Танбалате, хоронился от посторонних глаз за аулом. Ясно, что его послал Оразбай, и послал к Такежану и Азимбаю, чтобы они донесли через него, что происходит в ауле Абая. Какитай и Магаш ехали теперь к Абаю, с возмущением обсуждая недавнее происшествие.

Абай, и так последние дни бывший не в себе, молча сидевший в Большом доме, едва заслышав у порога шаги, встрепенулся, толком и не разглядев, кто пришел:

- Что там еще случилось? А ну, говорите скорее!

Магаш ничего не хотел скрывать от отца.

- Такежан - будь он трижды проклят!.. - сказал он и поведал отцу о случившемся.

Выслушав его, Абай решительно встал.

- Подай мой тымак! - сказал он Баймагамбету, нетерпеливо протягивая руку.

Тот, вместе с тымаком, подал и камчу. Абай двинулся к выходу, крича на ходу:

- К чему мне оставаться рядом с этими людьми!? Ядовитая змея сидит у меня за пазухой! Я ухожу. Нет меня больше, ни для кого из вас! За мной, Баймагамбет!

Рядом с Большим домом был привязан к поперечине серый иноходец Есентая, на котором Абай ездил в последнее время. Он отвязал коня, сел в седло.

- Садись на этого коня и веди меня! - сказал он Баймагам-бету, указав на скакуна Магаша. - Прочь от этих людей, от этой лживой жизни!

Абай был белым, как бумага, щетина топорщилась на его лице, так как скулы были сведены от гнева. Баймагамбет проворно вскочил в седло и вывел коня вперед.

- Куда скажете? - оглянулся он.

- Гони на запад! - крикнул Абай и, ударив стременами серого иноходца, с места рванул в карьер.

Магаш и Какитай замерли на месте, перепуганные, растерянные, не в силах даже шевельнуться.

Дробный топот копыт еще не стих вдали, как к Большому дому подъехали Исхак и Шубар. Растерянные лица джигитов насторожили Исхака.

- Что тут случилось? - встревоженно спросил он. - Не Абай ли это уехал? Зачем?

Магаш не смотрел на подъехавших: он стоял боком к этим родственникам и заговорил, обращаясь в сторону, будто сам с собой, глаза его были полны слез...

- Что такое в этом мире творится? Отец ушел. От нас, из этого стойбища. Вон, уезжает, решил более не возвращаться.

- Ойбай, да что это он надумал? - сказал Шубар, изображая сочувствие. - О, Кудай, о чем это он? Неужто так и отпустим? Исхак-ага, чего стоим, поехали!

С этим словами, нахлестывая коня, Шубар поскакал вслед за Абаем. Вместе с ним ускакал и Исхак.

Вечерело, безоблачное небо над джайлау в вышине стало густо-синим. Огромный шар медленно заходил за горизонт, желтый степной простор наливался багровой краской. Все казалось иным, странным в пору заката солнца: и горные хребты вдали, и стадо коз у степной дороги, и холки коней, быстро несущих Абая и Баймагамбета к западу.

Погоня стала ясно слышна, заглушая топот копыт их собственных скакунов. Абай, казалось, не замечал, даже не оглянулся. Баймагамбет же натянул поводья, остановив своего коня.