Выехав из Арката, Оразбай прямо проследовал в аул Са-мена. Жителей этой местности со стороны называли «жаман Тобыкты»⁷⁹, сами же они себя причисляли к роду Жокен. Именно жокенцы и составляли большинство населения Коныркокше. Кроме них здесь жили люди из рода Мамай, и совсем немного - из Кокше.

Остановившись у Самена, Оразбай в три дня собрал всех аткаминеров Жокена, пригласив вдобавок баев Мырзы - самой большой семьи рода Мамай.

С именем Аллаха на устах и призывая духов предков, Ораз-бай произнес свою обычную бесноватую речь, на чем свет стоит ругая Ибрая, Кунанбаева сына.

- Именно Ибрай, - говорил он, - унизил, опозорил тобык-тинцев на сходе в Аркате, положил нас на лопатки перед родом Уак. Вот увидите, на предстоящих выборах этот самый Ибрай привяжет вас к стремени какого-нибудь безродного бедняка из рода Кокше!

В тот день были зарезаны несколько баранов, затем и серая кобылица, с этой жертвой и произнесли слова клятвы, заверяя друг друга в согласии. Так, используя все свое влияние, Ораз-бай перетянул на сторону Самена всех мырз Жокена, окончательно повязав их словами клятвы.

Недели через две после того на жокеновском джайлау Акша-тау были поставлены юрты, на стойбище Кошбике готовились к выборам. За три дня до их начала к Оразбаю, тем временем вернувшемуся в свой аул, на двух сменных конях прискакал вестник. Вот что сообщал через него Самен: «Если выборы пройдут по шарам, то победа за мной. Однако сюда собирается приехать Абай. Он может помешать, коль скоро снюхается с уездным чиновником и толмачом. Приезжай сам, никак нельзя без тебя. Оразеке, приезжай немедля, как и обещал!»

Получив такую весть, Оразбай тотчас сел на коня, как всегда, взяв с собой Есентая, своего постоянного спутника, и еще двух джигитов. Есентай был грузным, тяжеловесным, толстым, словно тот черный шокпар Оразбая, однако стоило ему слово сказать, как он бессловесно следовал за ним. Сев на коней, несмотря на свои годы, они пустились быстрой рысью, как в прежние времена, когда барымтачили вместе по всему краю.

До Кошбике добирались с одной ночевкой, хоть путь был и не близкий. Остановку предполагали в ауле Такежана, чтобы вместе обсудить свои замыслы. Первые версты на своем белогривом медлительном коне Оразбай преодолел неспешно, затем, разогнавшись и перейдя на быструю дорожную рысь, ватага в сумерках прибыла на место ночевки. По распоряжению Ораз-бая, Такежан приступил к делу, едва допив чай: он вызвал из соседнего аула Шубара, взял с собой Азимбая. Вскоре все трое иргизбаев и Оразбай удалились в степь и, совещаясь долго, до самой полуночи, тайно замыслили свое неслыханное злодеяние. В завершении разговора Оразбай, как обычно, наседая в присутствии Такежана на Азимбая и Шубара, сказал:

- Ваши отцы не простые люди, каждому из них в имени дали одно и то же слово - берды!⁸⁰

Говоря так, он разумел Кудайберды, отца Шубара, и Такежа-на, отца Азимбая, чье имя по рождению было Танирберды.

- Вы, стоящие рядом со мной, - продолжал Оразбай со значением, - прямые потомки Оскенбая, дальнего вашего предка, и хаджи Кунанбая, предка ближнего. И вы оба - единомышленники мои! От имени этих двух великих духов я приношу в жертву Ибрая, вычеркнув его из их потомков!

Произнеся свое страшное заклятие, он умолк, глядя по очереди на трех иргизбаев, в ожидании, что скажут они. Все трое молчали, возражений своих не высказали. Казалось, кровавое решение, прозвучавшее из уст Оразбая, даже не заставило поморщиться этих людей. Лишь едва заметно кивнул Шубар, как только Оразбай пронзительно посмотрел на него. Ничего не сказал вслух, не выразил свое согласие словами, но по виду было ясно: все принимает... А в Азимбае и Такежане Оразбай не сомневался и без всяких слов.

- Так и порешили! - отрезал он, как только заметил кривым своим глазом скупой кивок Шубара, быстро встал с места, опираясь на камчу. Крикнул в темноту, где ждал верный Есентай:

- Подводи коня!

Он приехал в аул Такежана в сумерках, под покровом ночи и уезжал, дабы избежать лишних свидетелей этой встречи.

Оразбаю было на руку, что эти трое иргизбаев затаятся до поры до времени, пусть никому в голову не придет, что между ними сговор. Не дожидаясь рассвета, даже не отужинав, лишь вдоволь напившись кумысу, он сел в седло. Как в молодые годы, бодро пустился в путь, гоня быстрой рысью своего медлительного белогривого коня. Темной ночной степью свита Оразбая во главе с ним двинулась на Кошбике.

Абай также направлялся туда, двигаясь с другой стороны, со своими четырьмя товарищами. Если Оразбай ехал ночь и объявился на рассвете, то Абай прибыл на место выборов лишь во второй половине следующего дня.

Он не мог спокойно усидеть дома, вновь услышав о жестоких деяниях Самена в отношении людей родов Кокше и Мамая. Абай твердо решил быть на этих выборах и всеми силами бороться за то, чтобы сняли с должности жестоких, ненасытных волостных.

- Хотя бы малость облегчить существование беспомощным людям! - с горечью сказал он Какитаю, которого взял с собой в поездку.

Преданный джигит был единственным близким товарищем в его сопровождении - остальные трое были просто соседями.

Спешившись со своими спутниками у отдельного дома, предоставленного здесь ему, Абай узнал, что на место выборов только что прибыл и уездный глава. Наспех попив немного кумысу, Абай собирался к Маковецкому.

Он и не догадывался, что джигиты, приставленные к нему в этой юрте, были людьми Самена. Подавая кумыс, один из них слышал разговор Абая с Какитаем и понял, куда пойдет вскоре мырза. Тайный соглядатай незаметно выскользнув наружу, где ждал его другой, рыжеволосый и щербатый молодой джигит.

- Иди, передай, - шепнул один шпион другому, - Абай сейчас собирается к оязу!

В соседних юртах, закрытых наглухо, тихо сидели атками-неры, человек пятьдесят-шестьдесят озлобленных людей, возглавляемых Саменом. Не только камчи были у них в руках - некоторые поигрывали шокпарами, кое у кого даже поблескивали на поясах кинжалы. По сообщению молодого соглядатая, вся эта толпа вмиг окружила юрту, где остановился Абай. У самого порога откуда-то появился Есентай. Он отвел Самена в сторону и, уперев руку ему в грудь, исподлобья уставившись на него своими маленькими, выпучившимися от волнения глазками, сказал назидательно:

- Нельзя быть батыром лишь духом своим! Действуй крепче руками, бей смелее.

Он взял из рук Самена тонкую плетку, взамен вручил ему свою толстую, из телячьей сыромятины, восьмижильную камчу.

- Вражина достал нас до самых костей, - продолжал Есен-тай. - Будь жесток, не жалей и самого себя. Поручаю тебя духу твоего Жокена!

Дух Жокена был, похоже, очень злобным духом, а его черная кровь, бурлившая в жилах Самена, немедленно призвала его к действию. Самен широко распахнул двери и быстро вошел в юрту, за ним, не скрывая своего оружия, теснясь толпою, устремились и остальные. Абай не испугался - скорее, опешил от неожиданного вторжения. Самен подошел к нему широким шагом, произнеся на ходу грубое ругательство. Вскричал, с ненавистью глядя на Абая:

- Ты отстанешь от меня или нет?!

Эти слова не были вопросом и не требовали ответа: Самен тут же с размаху ударил Абая камчой по голове. Абай потерял равновесие, его грузное тело покачнулось. Тут же со всех сторон на него посыпались удары, Абай упал наземь, не удержавшись на ногах. Дико вскрикнул Какитай...

Вдруг из толпы налетчиков вывернулся кто-то и бросился на Абая, но не с целью нападения. Кто-то еще метнулся. Еще кто-то. Их оказалось несколько человек: неизвестные из среды нападавших, они упали на него, прикрывая своими телами - то ли из сострадания, то ли просто испугавшись, что на этом месте, с их участием, будет совершено убийство. Но другие, не сумев достать Абая плетями, кинулись на тех, кто был с ним в доме - Какитая и других джигитов. Какитай, не помня себя от страха, закрывая голову от ударов, успел выскочить наружу и бросился в сторону юрты уездного главы, отчаянно взывая о помощи, громко крича по-русски: