В те дни к Дармену песенные волны прилетали легко, сами собою: когда он стоял в кругу друзей и запевал новую, на их глазах рождающуюся песню, все они замолкали и слушали его, словно завороженные. И каким же чудным был его вдохновенный облик, сколь одухотворено его смуглое, красивое молодое лицо, с черными изящными усами, с ясными, излучающими свет глазами. Именно в те дни душа поэта распустилась вся, как впервые распускается в саду юное деревце, выросшее из упавшего когда-то с неба таинственного семени.
В родном ауле Макен в маленькой серой юрте жила ее одинокая мать. У бедного вдовьего очага и выросла, стала видной красавицей Макен. Когда в одной из первых поездок, навещая ее, Магрипа с Абишем завезли в ее аул Дармена, то степенная, благовоспитанная мать девушки, овдовевшая уже давно и оставшаяся одна, была очарована благовидной внешностью, искусной речью и приятными манерами джигита. С того вечера как жених Магыш с дружкой гостили у матери Макен, и сама вдова, и все соседи, видевшие и слышавшие песни молодого акына, не могли забыть Дармена и поминали его самым добрым словом. Бедному аулу уж очень приглянулся этот молодой, скромный, незаурядный джигит.
Словом, неизвестно, в какой из тех двадцати дней зародилось их взаимное чувство, - но и днем, и ночью, и в шумном кругу веселья, и в уединении вдвоем - вилась та волшебная шелковая нить любви, что свела в одном потаенном коконе нежности их сердца.
Молодой акын много пел из сочинений Абая, а девушки, Ма-кен и Магыш, старательно их заучивали. Когда Дармен запевал «Ты - зрачок глаз моих», изливал горестные чувства в песне «Душа моя угнетена», посылал радостный зов к возлюбленной в «Привет тебе, Каламкас!» - сердце Макен замирало в сладком восторге. Из уст Дармена девушка бесконечно готова была слушать «Не просветлеет в разбитом сердце моем», - когда он пел, не отрывая своих нежных, умных, любящих глаз от нее.
Несомненно, и песни Абая окрыляли их любовь!
Но приближалось время расставания молодых влюбленных. Скоро будут проводы невесты, ее увезут к жениху, а Макен останется в ногайском ауле. Думая только об этом, Дармен не находил себе места. Уже не скрываясь ни от кого, он брал в руки домбру, садился против нее и начинал петь... И на удлиненном, тонком лице Макен вспыхивал румянец, словно отсвет алой утренней зари.
У юных и чистых, в сердцах которых впервые зарождается большое чувство, бывает пора, когда они и сами не понимают до конца, что с ними происходит. Им кажется, что возникающие между ними чувства никому не ведомы, кроме них самих, в то время как все друзья уже давно сочувственно посматривают в их сторону и понимающе переглядываются между собою. Стараясь содействовать их сближению, друзья усердно упрашивали Дармена спеть еще и еще, когда на вечеринке присутствовала Макен. Но при этом осторожно присматривались к тем, кто находился рядом: к младшим братьям, к ровесникам и ровесницам, опасаясь, что желания влюбленных вдруг могут вырваться слишком открыто.
Абиш видел, что эта девушка, хоть и охвачена сильным чувством, вполне способна держать его при себе, не раскроется никому. И вся Макен - тоненькое, сильное, гибкое ее тело, длинные красивые глаза с густыми ресницами, затаенная страстность, скрытый ум, - она смотрелась особинкою в среде пышных, цветущих волооких ногайских девушек. Абишу вспомнилось, что в одном из читанных им романов автор рассуждал, что женщины высокие, худощавые и стройные способны на великую верность в любви. И, наоборот, - у дородных, обильных телом женщин редко проявляется постоянство чувств. Абиш не пытался применить эти знания при оценке и определении женщин степи, но в отношении Макен - с удовольствием характеризовал ее для себя по определению автора того романа. И он радовался за Дармена, которого любил такой пламенной братской любовью, что порой даже спрашивал себя: «Е, не любишь ли ты названого брата Дармена больше, чем обожаемого родного брата Магаша?» А любил он беспредельно Дармена не только за его талант, за благородство подлинного джигита, но и за необыкновенную беспорочную, незапятнанную чистоту его молодости. Пожалуй, после отца Дармен был для Абдрахмана духовно самым близким человеком.
Наблюдая за тем, как развиваются чувства друзей, Абиш испытывал радостное волнение за двух своих очень любимых людей, и от всей души уповал на их будущее счастье. И в то же время ясно понимал, какие тяжелые преграды их ожидают. Но все равно, если бы они пришли вдвоем к нему за советом, что им делать, он без всяких колебаний искренне пожелал бы им всегда оставаться вместе и ни за что не отступать, если даже на пути у них встанет грозная стена огня. Абиш останется самым верным пособником их любви и добрым спутником на жизненном пути Дармена и Макен. Однако при всей ясности своего отношения к ним, Абиш не представлял, каковы подлинные сложившиеся отношения между ними, к чему они пришли, на что надеялись, - все это оставалось неясным, невысказанным, невидимым, как подернутые пеплом горящие угли в костре.
Но вот однажды этот скрытый огонь вырвался все-таки наружу.
За три дня до отъезда Магрипы из родного аула произошло следующее. Как обычно, молодежь под вечер отправилась гулять в степь, все вместе - и небольшими разрозненными кучками. Магрипа шла вместе с тоненькой, гибкой Макен, обнявшись, взяв подругу под свой шелковый чапан. Джигиты шагали рядом. Чуть позже, когда взошла круглая луна, Абиш забрал от Макен свою Магыш и увел в сторону. Оставшиеся - Дармен, Алмагам-бет и две девушки пошли дальше. Дармен развлекал их какими-то веселыми байками, девушки звонко хохотали. И вдруг на них налетел, словно выскочив из-под земли, некий темный громадный всадник, круто окоротил перед ними своего коня. Это был рослый, дородный карасакал, человек уже в возрасте.
- Есть ли среди вас Макен? - раздался его грубый низкий голос. - Вот, вижу теперь, это ты стоишь, Макен! Не отворачивайся, поверни голову ко мне! Подойди сюда!
Молодые люди были озадачены, увидев этого человека и услышав его слова, произнесенные весьма устрашающим голосом. Они не знали, что и подумать. Решили пока молча выжидать.
Но Макен узнала этого человека. Неторопливо, ступая с достоинством, она направилась в его сторону. Остановилась перед его конем.
- Ступай отсюда! Иди за мной! - приказал карасакал и махнул камчой перед собою.
Как оказалось, это был аменгер для Макен, старший брат ее умершего жениха Даир. Близкий родственник Оразбая. Пять лет тому назад у Азима, отца Макен, Даир высватал его дочь для своего младшего брата, Каира. Вдруг умирает Азим, глава аула, и его очаг, содержимый теперь одной вдовою, впал в бедность. Обнищавший аул вынужден был брать скот на зимний согым у богатых сватов, а также и дойный скот на летние месяцы.
Макен никогда не видела Каира, своего умершего жениха, но его старшего брата Даира видела на сватовстве. И вот в прошлом году, когда Каир упал с лошади и разбился насмерть, этот сорокалетний Даир, имевший здоровенную, как медведица, супругу и больших детей, объявил себя женихом вдовы-невесты своего младшего брата. И не прошло еще и года после его гибели, как Даир стал засылать своих посланцев в аул Азима, требуя скорейшей отправки вдовы к себе. «Младший брат умер, но жива его невеста, жив и я, ее аменгер. На Макен женюсь сам. Пусть готовятся к ее проводам этим летом, под осень».
Но с тех пор, как в ногайский аул приехал Абиш в качестве зятя, Даиру не стало покоя. До этого Даир, отправившись на Кояндинскую ярмарку, был в неведении о появившейся в нога-ях иргизбаевской молодежи. Вернувшись с ярмарки, был ошарашен новостью: «Макен уже значительное время проводит в гуляньях с молодежью из аула Абая». Еще до его возвращения с ярмарки две усердные женге из его аула наслали соглядатаев в ногайский аул, чтобы те проследили за поведением Ма-кен. Посмотрев, понюхав, соглядатаи вернулись и доложили, что смело можно предположить о преступной связи Дармена и Макен. Тогда Даир, предварительно переговорив с Оразбаем, немедленно сел на коня. Примчался в ногайский аул, полный яростного желания уличить, обличить, наказать.
