Негромко все это выговорив, Дармен подошел к девушке, взял ее за руку и повел к коновязи. Остальные бесшумно последовали за ними. Стройная, высокая девушка Макен была невестой Дармена, с которой он бежал от погони. Их сопровождали в побеге верные друзья Дармена - жатак Абди, акыны Какитай, Мука, маленький Алмагамбет.
Вскоре небольшая ватага всадников торопливо проскакала дорожной рысью в сторону Иртыша по безлюдным улочкам слободки. Беглецам - юному джигиту Дармену и девушке Макен, до сих пор ни разу не покидавшей материнского очага, предстояло найти приют и укрытие на другом берегу, в большом городе.
Они преодолели просторы степи, теперь была перед ними преграда - воды ночного Иртыша, через который надо переправиться на лодочном пароме. Лодочники из городского жатака, занимавшиеся перевозом людей и гужевого скота, шабашили с закатом солнца, и всякая связь между двумя берегами прерывалась до утра. Беглецы упустили время для переправы, но Абай направил Дармена к паромщику Сеилу, своему давнему доброму знакомцу, с тем, чтобы тот помог бегущим от погони путникам. И Сеил, живший в одиноком, на отшибе, домике без крыши, на высоком обрывистом берегу Иртыша, вышел на стук в ворота, поговорил с Дарменом и вскоре уже шагал впереди всадников по дороге, направляясь к месту переправы, где стоял его небольшой паром. По пути он зашел в два дома и позвал с собой своих помощников с веслами. Все это Сеил безоговорочно делал, повинуясь лишь имени и просьбе Абая-ага.
У парома стало ясно, что всем на нем не переправиться, вместительная посудина мала для стольких лошадей, и пришлось в нее сесть только Дармену, Какитаю, Абди и Макен - с единственной ее лошадью, гнедым иноходцем. Двое джигитов, Алмагамбет и Мука, повели остальных лошадей в поводу к знакомому дому в слободе, где раньше не раз уже останавливались.
Но по слободе об эту пору беспокойно рыскали еще с десяток других конников, - явно в метаниях нетерпеливого поиска. Взмыленные лошади грохотом своих копыт нарушали тишину сонных улочек и, наконец, пресеклись, сгрудившись перед воротами дома Кумаша, где остановился Абай. Это были степняки из Тобыктинского края, они гнались за беглецами. Возглавлял их Даир, могучий джигит с огромным носом и ощеренными зубами, жаждавший расправы над преследуемыми, которые могли найти прибежище у Абая.
Но врываться с шумом и со скандалом в дом, не имея точных сведений, Даир не решился, и он для начала стал обходить двор, заглядывать в лабаз, осмотрел конюшню. Тут он встретил бредущего через двор мелкого, оборванного человечка, это оказался сторож на подворье, простоватый и недалекий, но весьма словоохотливый. Такой именно и нужен был Даиру, - не понимающий подоплеки всего происходящего, сторож с готовностью отвечал на все вопросы и рассказал, что здесь происходило поздно вечером, совсем недавно. Шесть человек, мол, заехали во двор, спешились, один заходил в дом, вышел через короткое время, затем все сели на своих коней и уехали. Должно быть, хотели заночевать, но их не пустили, - предполагал сторож. Ускакали вниз по улице, к реке
Получив эти сведения, Даир поспешно выскочил со двора, запрыгнул на взмыленного бело-серого скакуна и молча пустился с места галопом вниз по улице. Остальные дружно последовали за ним.
У многоопытного Даира, хорошо разбиравшегося в степных делах и в городских, сразу возникла догадка, что беглецы не станут останавливаться на ночь в слободе, где могут их настигнуть преследователи. Поэтому они постараются перебраться на другой берег, в Большой Семипалатинск, где окажется гораздо безопасней для них.
Отъехав немного от дома Кумаша, Даир остановил отряд и распорядился, чтобы трое поехали к дому войлочника Сейсеке, у которого обычно останавливался Оразбай, и обо всем случившемся доложили ему.
Даир был родственником Оразбая, к тому же близким ему человеком и товарищем. Преследуемая им девушка Макен была жесир, невеста-вдова его умершего младшего брата, который погиб, упав с лошади. И теперь Даир, будучи ее аменгером, мог жениться на ней. Впрочем, такая возможность существовала и для Оразбая - по родственным связям. Но ее умыкнули, и отнял у них невесту-вдову, выходит, не столько бездомный Дар-мен, как его покровитель, защитник и учитель Абай, их ярый враг. Даир просил передать Оразбаю через своих гонцов: пусть поможет отомстить за нанесенный им позор. Сам же Даир не успокоится, не остановится, пока не накажет врагов или не падет от их рук.
Трое гонцов все передали Оразбаю и высказали предположение Даира, что беглецы переправились через реку в Большой Семей. Но кто помог им переправиться ночью, какой лодочник взялся этому способствовать? Все можно было теперь выяснить, набравшись терпения и подкараулив паром при возвращении на слободской берег. С такой целью Даир и затаился в засаде со своими джигитами, возле пристани на Иртыше. А через своих посланцев попросил Оразбая связаться с городским баем Сейсеке, который имел влияние на всех паромщиков города.
Услышав весть от Даира, старый Оразбай вскочил с места, безумно вращая единственным глазом, как шаман-бахсы, одержимый бесами. Страшные проклятья и черные поношения посыпались из его уст на голову Абая. Все это происходило в дальней комнате дома Сейсеке, куда крадучись, словно кот, вошел гонец Даира - чернобородый, рябой джигит по имени Жем-тик. Оразбай и Сейсеке сидели там за круглым столом, рядом с толстым рыжеволосым аткаминером Есентаем. Войдя в комнату и сразу же опустившись на пол у двери, Жемтик оробело смотрел на баев.
Есентай был огромен, толст, с отвислыми щеками и узкими, заплывшими жиром глазами. От своей уродливой тучности он казался человеком мрачным и нелюдимым. Ему даже трудно было разговаривать. Он был сверстником Оразбая, происходил из большого рода Сармырза, аткаминером которого являлся на сей день. Самый близкий друг Оразбая, Есентай всегда оказывался рядом во время скандальных свар или запутанных тяжб своего одноглазого друга. Ходили слухи, что в молодости они промышляли вместе, разбойно угоняя чужой скот. Два этих человека хорошо дополняли друг друга, хотя были совершенно разными по характеру и свойствам натуры. Оразбай был скор на гнев, крик, не сдержан на язык, мог выматерить любого и на любом собрании способен взорвать его благопристойный ход, вызвать самую свирепую свару и скандал, внезапно нападая на кого-нибудь с самыми несуразными обвинениями. Есентай же, обычно молчавший, спокойно выжидал, когда выговорится его друг Оразбай, и любил выступить с заключительным словом, когда уже все, считай, передерутся и накричатся до хрипоты. И своим выступлением он всегда только усугублял раздор, по новой сталкивал лбами спорящих и натравливал друг на друга, - любил он поиздеваться над людьми вздорными, глуповатыми, желчными и самолюбивыми. Но когда собрание завершалось спокойным образом, споры разрешались полюбовно, гороподобный, рыхлый Есентай терял всякий интерес к общему разговору и ленился даже рот раскрыть.
Тогда каменною казалась его громадная голова идола, и не понять было, может ли на этом каменном лице выразиться обычное человеческое чувство, хотя бы и чувство гнева. Но зато имело это лицо еще одно, почти чудесное, колдовское свойство - оно вызывало у окружающих чувство великого доверия к этому человеку. Казалось, он просто не может, не способен обманывать людей. Ему все верили, даже тогда, когда он явно издевался над кем-нибудь и выставлял его на посмешище. (Был у него ученик и горячий поклонник его особенной школы скрытого злословия - это Азимбай, сын Такежана.)
Сейчас Есентай сидел в доме Сейсеке и хладнокровно наблюдал за неистовыми метаниями и прыжками Оразбая и вращением единственного глаза своего наперсного друга, с явным удовольствием выслушивая его хулы на головы врагов. Оразбай клялся, что велит «изловить обоих беглецов, притащить их, набросив им арканы на шеи, поставить на колени, заставить каяться, а потом пустить лошадей по степи, - убить нечестивцев! А Ибраю пресловутому я вцеплюсь в ворот вот этими руками и немедленно призову его к ответу! Брошу его также на колени, затем втопчу в землю! Е-ей, кто считает себя моим сторонником, пусть не посрамит себя и достойно последует за мной!»
