Мне не нравятся рабыни.

Мне нравится лишь она.

ВИРДЖИЛИО

Я стараюсь не касаться Зои, когда открываю дверцу своей машины у въезда на VIP-парковку, чтобы она могла сесть внутрь. Я не могу отвести от неё взгляд. У неё такие же голубые глаза, как у сверкающего океана в солнечный день. Волосы русого цвета, длиной до подбородка, стали чуть тусклее, чем я помнил, но они всё те же.

Зои стоит у двери, и её нерешительность словно выстрел из рогатки, нацеленный на дверь темницы моего разума, где я запер воспоминания, которые стали основой моих ночных кошмаров. Когда я видел её в последний раз, она тоже колебалась. Возможно, мне следовало прислушаться к её словам. Она не хотела доводить дело до конца, хотя в глубине души понимала, что это необходимо для её же блага:

— Ты уверен? — Спрашивает Зои, набивая рот арахисом, как всегда делает, когда волнуется, а сейчас она очень нервничает.

— Да, — снова отвечаю я. Неважно, что она задаёт один и тот же вопрос с тех пор, как мы приехали сюда. Я буду продолжать давать один и тот же ответ, пока мы не покинем это место навсегда. — Ты полюбишь Милан, — добавляю я, потому что видел фотографии, но это не значит, что мы уезжаем только из-за любви к этому городу.

Зои осуществляет свою мечту стать модельером, а я — свою мечту увидеть, как она добивается успеха. Мы так близки к тому, чтобы оставить всё позади, и каждый шаг, который мы делаем, держась за руки, по направлению к терминалу аэропорта, кажется шагом к обещанию нового начала для нас обоих.

Она оставляет своего жестокого отца позади, и я тоже.

Вся тяжёлая работа, которую она проделала над дизайном, и то, что я был её моделью, принесли свои плоды, когда она была выбрана одним из ведущих дизайнеров для демонстрации своей коллекций под руководством Валери Мур на Неделе моды в Милане в этом сезоне.

— Мы больше никогда не вернёмся, — с улыбкой произносит она, и в её рот отправляется ещё один арахис прямо из пачки.

Она больше не будет скрывать свои синяки под косметикой, и больше не будет притворяться счастливой, скрывая боль. Теперь она может жить по-настоящему, свободно. Ей сделали предложение, и я благодарен за возможность быть рядом с ней в этот важный момент.

Мы пробираемся сквозь толпу, и я чувствую её волнение, просто взглянув на её лицо краем глаза.

— Ты не забыл взять зубную щётку? — Спрашивает она, не останавливаясь, как обычно, когда вспоминает о забытом.

— Да, — усмехаюсь я, — но я уже говорил тебе, что нам не нужно летать через все страны с зубными щётками. — Я сопротивляюсь желанию облизать зубы. — Мы можем купить всё на месте.

— Лучше перестраховаться и быть наготове, — она теребит карман своей выцветшей толстовки с капюшоном цвета меди, моей толстовки, которую она никогда мне не вернёт. В руке она держит упаковку арахиса и достаёт смятую бумажку, которая служит нашим списком дел: — У тебя появляется сыпь, когда ты не пользуешься мылом. Ты хотя бы взял с собой кусок?

Теперь я смеюсь, радуясь, что она помнит так много важных вещей для нас обоих:

— Я в любое время готов отправиться с тобой в Милан...

— Ты взял мыло, Вирджилио? — Она хмурится, и я встаю перед ней, отступая назад, чтобы подарить ей свою лучшую ободряющую улыбку и заверить, что всё под контролем.

Но тут я замечаю его вдалеке.

Холод пробегает по моим венам, и кожа покрывается мурашками, которые видны на тех участках моих предплечий, которые не прикрыты подвёрнутыми рукавами моего свитера цвета слоновой кости.

Офицер Джозеф Грей.

Её отец, и что ещё хуже, он в полицейской форме, а это значит, что его не остановить. Всё, что ему нужно сделать — это предъявить свой значок и предупредить охрану аэропорта, что Зои — его дочь.

Я не могу позволить ему победить. Мы так близки к свободе. Возможно, не мы, а она. Она может уехать в Милан, и я всегда смогу догнать её. Но если он получит её сейчас, я сомневаюсь, что он когда-нибудь снова отпустит её.

— Мне нужно в туалет, — я вытаскиваю свой рюкзак и протягиваю его ей, заставляя её замереть от тяжести и силы. — Зои, — я сохраняю хладнокровие, насколько могу, наблюдая, как офицер Грей встаёт и разговаривает с охраной аэропорта. — Ты иди и не оглядывайся назад.

Она фыркает:

— Ты идёшь в туалет, почему бы мне не подождать тебя?

Я улыбаюсь ей, нежно проводя большим пальцем по её щеке.

— Иди на посадку в самолёт, — говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать её в губы. Я наслаждаюсь этим моментом, понимая, что всё никогда не будет таким, как я мечтал... Я хотел, чтобы наш первый поцелуй состоялся в Милане.

Она следует за моим взглядом и замечает своего отца позади меня. Её голубые глаза расширяются от паники.

— Нет, я не оставлю тебя, Вирджилио, мы сделаем это вместе, пожалуйста, — говорит она, сжимая мой свитер, а мой рюкзак оказывается зажатым между нами. — Ты не можешь остаться здесь один с ним. Он убьёт тебя.

— Послушай, он не должен тебя видеть. Если он это сделает, всё пойдёт прахом, — я кладу руки ей на плечи. — Улетай в Милан, и я буду рядом с тобой, обещаю. — Я знаю, что, возможно, никогда не смогу сдержать своё обещание, но я всё равно его даю. — Уходи, сейчас же! — Говорю я.

Она прижимает к груди мой рюкзак, в котором хранятся все наши сбережения, и в её глазах, теперь наполненных слезами, мелькает сомнение. Она кивает, а затем проскальзывает мимо меня и исчезает в толпе. Я делаю крюк, чтобы Джозеф, если он меня увидит, не посмотрел прямо мне за спину и не нашёл её. Я направляюсь к нему, и он переводит взгляд с охраны аэропорта на меня.

— Где она? — Спрашивает он. Его брови сходятся в прямую линию, а на лбу выступают капельки пота. Его голубые глаза и волосы того же цвета, что и у неё, но, кроме этого, у них больше нет ничего общего. Я видел фотографии её матери, и, слава богу, она пошла в неё.

Он сокращает дистанцию и пытается проскочить мимо меня, но я прижимаю его к земле со всей силой, на которую способен. Прямо сейчас лучшая форма защиты — это нападение.

Он крупный мужчина, а я высокий парень, но с его телосложением и ростом у меня нет ни единого шанса.

Он резко меняет направление, переворачивает меня, и его удары обрушиваются на меня, словно порыв ветра. Куда бы он ни попал, мне невыносимо больно, и я кричу от отчаяния, а из моих ран сочится кровь, но он продолжает наносить удары.

Боль мне знакома, я пережил её с отцом, но сейчас она ощущается совсем иначе. С каждым ударом я думаю о том, как тяжело приходилось моей матери в такие времена.

Даже когда кто-то пытается оттащить его от меня, ему удаётся отбросить их, чтобы продолжить своё нападение. Я сопротивляюсь изо всех сил. Вокруг меня собираются люди, начинается хаос, и это идеальный способ выиграть для неё время. Ещё немного, и...

Объявляют посадку на наш рейс, и я сдаюсь. Моё избитое тело требует отдыха, прежде чем я зайду слишком далеко и меня вынесут из аэропорта в бессознательном состоянии.

Я бы хотел умереть за неё, но она нуждается во мне живом.

Я падаю на пол, но уже всё в порядке. Звук объявления о посадке на наш рейс заставляет меня улыбнуться, и я чувствую, как моё тело и разум погружаются в состояние оцепенения.

Она уже в пути. У неё всё получилось. А значит, и у нас всё получится.

ЗОИ

Моя? Почему?

Я смотрю на спальню, которую мне выделили в поместье моего нового владельца, и тереблю в руках его рубашку, ту, которую он снял, чтобы отдать мне, когда заметил, что мне холодно в его машине.

Зачем он отдал мне свою рубашку?

Я также удивляюсь, почему он ничего не говорит и не просит меня что-то сделать, чтобы опробовать его покупку, размышляя о том, что никогда не принадлежала никому дольше, чем на несколько ночей, а теперь он каким-то образом купил меня для себя. Для жизни с ним… Навсегда.