Я закрываю дверь, прижимаясь к ней всем телом, чтобы защитить себя. Я знаю, что он попытается прорваться через неё, чтобы добраться до меня. Моё сердце бешено колотится, и я чувствую слёзы, когда он стучит в дверь.

— Выходи, или будет только хуже, — кричит он.

Я оборачиваюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы загородить дверь, но вместо этого я вижу людей… Мужчины сидят за длинным столом в углу комнаты. Свет не настолько яркий, чтобы разглядеть их лица, но он достаточно яркий, чтобы отразиться от металла пистолетов в их карманах-кобурах.

У меня подгибаются колени, когда глаза одного из них встречаются с моими. Затем он произносит что-то на итальянском, а другой отвечает по-русски, что-то похожее на ругательство.

Мой отец — полицейский. Я узнаю плохих парней, когда вижу их, и я только что наткнулась на логово гангстеров, у которых была частная встреча.

Моё сердце бешено колотится в груди от мощных ударов кулаков отца по двери. Он с трудом открывает её, и я падаю на пол.

Он входит, и я пытаюсь встать на ноги и отойти от него подальше. В этой суматохе я слышу, как кто-то кричит:

— Он гребаный коп! — Затем раздаётся выстрел, и тело моего отца падает на пол.

Я закрываю глаза и зажимаю рот рукой, чтобы подавить крик.

Из-за стола доносится голос с сильным итальянским акцентом:

— Что ты здесь делаешь, малышка? — Он застрелил моего отца, и из его пистолета всё ещё валит дым.

— Я... Я... Я пыталась убежать от него. — Говорю я, глядя на безжизненное тело отца. На мгновение меня охватывает чувство облегчения, но оно быстро исчезает, сменяясь ужасом от моей ситуации.

— Это не имеет значения, — произносит он с явным раздражением. — Ты слишком много видела. — Он направляет на меня пистолет, и я, словно перепуганная крыса, забиваюсь в угол комнаты, готовясь к неминуемой смерти.

— Подожди, — слышу я незнакомый голос с сильным акцентом, но пока не могу понять, чей он. — Мы можем использовать её. — Говорит человек, с теперь явно слышным русским акцентом.

— Я не люблю, когда концы с концами не сходятся, — огрызается в ответ итальянец.

— Я всё исправлю, если это необходимо, — обещает русский и щёлкает пальцами.

Я слышу шаги, приближающиеся ко мне. Я слишком оцепенела, чтобы поднять голову и увидеть лица тех, кто стоит передо мной. Настолько, что даже когда их руки обхватывают меня за плечи, я не пытаюсь сопротивляться.

Я жива, и пока это всё, что имеет значение. На мгновение мне показалось, что это конец. Я думала, что умру так же, как мой отец.

Они тащат меня за руки, и мои чёрные ботинки становятся слишком тяжёлыми для меня. В белом платье я чувствую себя ягнёнком на заклание.

Мой взгляд падает на тело моего отца в полицейской форме, которую он использовал как прикрытие для издевательств надо мной все эти годы, той самой формы, из-за которой его только что убили.

По крайней мере, в мире стало на одного монстра меньше.

ЗОИ

Он такой же пугающий, как и холодный.

— Я знаю, кто ты такая, Зои.

Я заставляю себя продолжать есть, но с каждой секундой мне становится всё труднее.

Он знает меня.

Но как?

Что он может знать обо мне? Моё прошлое? Даже Братва не знает об этом. Оно погибло вместе с моим отцом в тот роковой день. Даже после своей смерти он продолжает наказывать меня самым жестоким образом. Он делает всё, чтобы я каждый день сожалела о том, что покинула дом в поисках лучшей жизни.

Я жалею, что не послушала его, когда он говорил мне отказаться от своих глупых мечтаний.

Дрожащей рукой я беру стакан с водой и подношу его к губам, избегая встречаться взглядом со своим хозяином. Он может казаться непохожим на остальных, но это не так. Рядом с ним я чувствую себя в безопасности, но это не значит, что он не может сделать меня несчастной. Не значит, что он не купил меня, чтобы я стала его рабыней. Не значит, что у меня есть свобода.

— У тебя есть вопросы по поводу нашего соглашения? — Спрашивает он с невозмутимым видом, словно не он только что предложил мне стать его служанкой.

Я качаю головой и ставлю стакан на стол, затем беру вилку, словно собираясь продолжить есть. Но я устала притворяться, что наслаждаюсь едой. С такими людьми, как он, всегда приходится платить свою цену.

— Значит, всё понятно? Ты осознаёшь своё место? — Продолжает он.

— Да, Этторе, — отвечаю я, нанизывая картошку фри на вилку и отправляя её в рот, чтобы избежать дальнейших вопросов.

— Тебе совсем не интересно моё предыдущее заявление? — Удивляется он, указывая на меня пальцем.

Я снова качаю головой, не желая признаваться ему, что внутри меня всё сжимается от попытки понять, что он имел в виду.

— Я могу назвать множество правил, Зои, но самое важное из них — никогда не лгать мне, — он наклоняется вперёд, я невольно сжимаюсь и моя вилка выскальзывает из руки. — Ты не должна лгать ни словом, ни взглядом, ни поступками.

Он пугает меня. Но, несмотря на это, я также чувствую, как во мне просыпается желание, чтобы он защитил меня.

— Пахан рассказал мне о твоём таланте швеи и показал твой альбом для рисования, — он откидывается на спинку стула, с интересом глядя на меня.

— Он показал тебе мой альбом для рисования? — Мои глаза поднимаются, чтобы встретиться с его пронзительным взглядом, и он слегка пожимает плечами. — Без моего разрешения? — Я знаю, что это звучит странно, потому что они говорили мне, что я принадлежу им и они могут делать со мной всё, что захотят.

Он смеётся над моей дерзостью:

— Я купил тебя.

Простая фраза, напоминающая мне, что я — всего лишь его собственность, и он может распоряжаться мной по своему усмотрению.

Создание костюмов для ночных клубов было для меня способом укрыться от суровой реальности, в которую я была погружена. Это было моё счастливое место. Пока я продолжала создавать красивые костюмы, они никогда не беспокоились о моём альбоме для рисования. На самом деле, это было единственное, на что они никогда не заставляли меня зарабатывать.

Услышав, что они показали его ему, я почувствовала, как меня охватывает страх.

— Это было личное, — я хлопаю рукой по столу, на мгновение теряясь, прежде чем прийти в себя и сжаться от страха.

Он не дрогнул. И его невозмутимость поразила меня.

Он устало выдыхает, как будто ему надоела моя вспышка гнева:

— Мне нужен костюм через неделю.

Он что, шутит?

— У меня намечается важное мероприятие, — продолжает он, не замечая, как мои ресницы трепещут от потрясения.

— Это невозможно, — усмехаюсь я. — Я не могу сшить костюм за одну неделю.

— Я не спрашивал, можешь ли ты, Зои, — отрезает он.

Что с этим человеком? Теперь я шью костюмы в сжатые сроки. Это что, какой-то тест или что-то в этом роде?

— Но я не могу, мне нужно время, чтобы... чтобы... чтобы... — Я с трудом подбираю слова, чтобы объяснить, почему сделать это за неделю невозможно.

— Ты бы предпочла вернуться к стриптизу? — Он облокачивается на стол и пристально смотрит мне в глаза.

— Нет, — резко отвечаю я, и моё тело вздрагивает при мысли о возвращении туда. — Не возвращай меня туда, — паника начинает подниматься по спине. И снова меня вытаскивают из той комнаты, я слышу вдалеке звуки музыки, вижу подиум и понимаю, что у меня никогда не будет такой мечты.

И я начинаю энергично качать головой, развеивая свой морок.

До этого момента я и не подозревала, что во мне есть это. До этого момента я не знала, сколько вреда причинила мне Братва. И у меня такое чувство, что чем дольше я буду держаться от неё подальше, тем больше вреда обнаружу.

Возможно, непоправимого.

— Я буду стараться изо всех сил, — выдыхаю я прерывисто, — я приложу все усилия.

— Одна неделя, — он встаёт, — и ни минутой больше, — с этими словами он уходит.