И вот я снова в той комнате, окутанной тьмой, куда меня бросили, когда я думала, что смогу выбраться из жизни, в которую меня втянули. Там меня ожидали мужчины из Братвы, которым приказано обращаться со мной так, чтобы я ощутила, что больше не контролирую своё тело.

Меня ждут удары плетью, удушающие приёмы, которые напоминают о том, насколько я слаба, синяки и отметины, напоминающие о моей судьбе, и боль от переломанных костей.

Я сижу на коленях, зажав руки между бёдер, моё тело вибрирует, как рельсы при приближении поезда. Мне было приказано произнести только одно слово, и, кажется, это всё, что я могу выдавить из себя.

— Простите, господин, — говорю я, опуская глаза, потому что не имею права смотреть ему в глаза, — я к вашим услугам. Склоняясь, я ударяюсь лбом об пол, чтобы он понял, что я уже наказываю себя за неуважение.

О чём я только думала, когда забыла о своих тренировках?

Это спасло меня. Я продолжала выполнять их просьбы, и избиения прекратились. Нежелательный секс тоже исчез. Больше никаких жестоких изнасилований. Они давали мне наркотики, чтобы сделать это терпимым и менее болезненным. Они заботились обо мне.

Мои шрамы зажили, а кости окрепли. По их словам, я стала лучше, потеряв свою невинность. Я стала их любимицей.

Шаги приближаются ко мне, и я стараюсь не двигаться с места, чтобы не получить ещё большее наказание.

Я сжимаю зубы, ожидая сильного удара или затрещины, когда он останавливается передо мной. Он будет морить меня голодом за то, что я была глупа и нарушала его приказы. Но это то, чего я заслуживаю.

— Что ты делаешь? — Он берет меня за подбородок, обхватывает ладонями моё лицо и приподнимает его, но я продолжаю смотреть вниз. — Посмотри на меня, — его тон настолько мягок, что можно подумать, будто я ему небезразлична. — Эй, — его хватка слегка усиливается, но лишь для того, чтобы заставить меня взглянуть на него.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. В его зелёных глазах я вижу замешательство, словно он ищет в моих глазах ответы, которые, как я полагаю, там есть.

— Что ты делаешь? — Он кажется искренне обеспокоенным и очень нежным. — Кто ты? — Он оглядывается по сторонам. — И где мой брат?

Брат?

Я моргаю, мои ресницы подрагивают, когда я пытаюсь вернуться в настоящее, но оно кажется таким далёким. Я пытаюсь напомнить себе, где я и что это такое.

Он мой хозяин. Он собирался наказать меня за мою дерзость.

— Убери от неё свои руки, — резко звучит мрачный голос, словно врезаясь в мой смятенный разум и возвращая меня к реальности. — Она моя, — говорит Этторе, спускаясь по лестнице, его тёмные глаза словно камни кремня, готовые разразиться молнией.

Я не знала, что он дома. Дом? Вот что это место значит для меня теперь? Могу ли я называть его своим домом?

Я не отрываю взгляда от величественной фигуры босоногого Этторе, который стоит на краю лестницы, уперев руки в бока. На нём чёрные джинсы и чёрная футболка с длинными рукавами. Он выглядит иначе, более буднично. Но от этого не менее страшно. И этот огонь направлен на мужчину, который всё ещё держит руку на моём лице.

— Я не буду повторяться, Чезаре, — говорит Этторе почти рычащим голосом, но самым спокойным тоном, на какой только способен.

Мужчина переводит взгляд с Этторе на меня, не убирая руки с моего лица. При каждом движении его глаз, он хмурит брови. Затем он отпускает меня и встаёт.

— Ты её знаешь, — с усмешкой говорит Чезаре. Он не спрашивает, и по его тону я понимаю, что он чем-то недоволен, возможно, моим присутствием здесь.

Я внимательно наблюдаю за ними обоими. Один выглядит смущённым, а другой — угрожающе, словно готов разорвать на части любого, кто попытается приблизиться ко мне.

— Нам нужно поговорить, — бормочет Чезаре, проходя мимо Этторе, поднимаясь по лестнице, всё ещё сжимая в пальцах пистолет.

Этторе, не говоря ни слова, стоит неподвижно, наблюдая за мной.

— С тобой всё в порядке? — Спрашивает он заботливо, но в его голосе все ещё слышится грубая нотка собственника, и это звучит пугающе.

И всё же я киваю, понимая, кто здесь главный. Я знаю, кто мой хозяин.

Он кивает в ответ, затем разворачивается и поднимается по лестнице, оставляя меня задыхаться от напряжения, тянущегося за ними.

Я беру свой карандаш, альбом для рисования и журналы, прижимаю их к груди, и моё сердце снова начинает биться. Всё кажется бессмысленным. Я в смятении и не могу понять, что только что произошло. Но я знаю, как вернуться к самообладанию, потому что я принадлежу ему, я под защитой.

Он мой спаситель, мой тотем здравомыслия, о котором я даже не подозревала, но теперь я никогда не расстанусь с ним.

И я теперь навеки связана с ним.

ВИРДЖИЛИО

Я, вероятно, уже догадываюсь, о чём он хочет поговорить, и, честно говоря, не желаю это слышать.

Я следую за Чезаре по коридору, пока он напевает ту самую песню, которая была для него словно наваждением с тех пор, как он вышел из комы много лет назад. Это та же мелодия, что звучала на заднем плане перед тем, как он потерял сознание.

Он останавливается перед дверью, которая ведёт в комнату Зои, и на мгновение замирает, прежде чем подойти к другой повернуть ручку и распахнуть её. Он заходит внутрь, и я поступаю так же, оказываясь в своём домашнем кабинете.

Мне не нравится, что он, кажется, собирается вытянуть из меня ответы, которые я предпочёл бы не давать. Он задаёт слишком много вопросов. Обычно я не возражаю, но любой вопрос о Зои вызывает у меня раздражение.

У меня уже всё чешется от этих мыслей.

Он держал её за руку. Он, чёрт возьми, прикасался к ней.

Я понимал, что сказал ей, что не хочу больше заниматься с ней сексом, но это было сказано, чтобы защитить её. Я хотел избежать осложнений. Не потому, что я не хочу её, и не потому, что мне легко воздерживаться от прикосновений к ней.

Это самое трудное решение, которое я когда-либо принимал.

Зная, что она живёт со мной под одной крышей, что она готова сделать для меня всё, что я захочу, что она так же хочет моих прикосновений, как и я... Мне очень трудно сохранять спокойствие.

Я должен думать о её будущем. О мечте, которую я у неё отнял. Мне не следовало просить её ехать в Милан одной.

Теперь, когда она рядом со мной, я стараюсь сделать всё возможное для нас обоих.

Чезаре кладёт свой пистолет на стол в углу, подходит к нему, бормоча что-то себе под нос, и раздвигает плотные шторы, чтобы впустить солнечный свет в комнату.

Не секрет, что я предпочитаю уединение. Слишком много солнечного или любого другого света кажется мне незваным гостем. Именно моя потребность в тишине и покое привела меня к покупке поместья, которое было построено таким образом, чтобы у моего брата и нашей матери были свои собственные дома, отделённые от моего. Однако расстояние между нами было достаточным для того, чтобы я мог легко добраться до них в случае необходимости, но и не настолько близким, чтобы они могли ворваться в мою жизнь без веской причины.

Я присаживаюсь на край стола и сжимаю его, ожидая, что он вот-вот сломается.

Мой брат продолжает смотреть в окно, кивая головой, сложив руки на талии и расправив плечи. Я понимаю, что ему нелегко воспринимать происходящее.

Он театрально поворачивается, подносит указательный палец к губам, кивает и делает затяжку.

Вот оно, началось…

— Ты что, с ума сошёл, Этторе? — Говорит он, подходя ближе. — Рабыня? — Он недоверчиво моргает. — О чем ты думал, покупая человека?

— Это не твоё дело, и я имел в виду, именно то, что ты никогда больше не прикоснёшься к ней, — с раздражением произношу я.

Он смотрит на меня с недоумением, как будто у меня выросли рога.

— Я пытался дать ей почувствовать себя в безопасности, или это не входит в твои правила обращения с ней? — Удивляется он.