Если бы мы встретились при других обстоятельствах, то я бы точно влюбился. Кажется, я уже это говорил, но тогда я имел в виду только внешность. А сейчас, после прочтения истории, я словно заглянул этой пацанессе в голову и вытянул оттуда мыслей примерно на шестьдесят тысяч слов. И эти слова заворожили меня куда больше, чем внешность.
Я совсем не знаю ее, но она кажется удивительно родной. Такое чувство, будто нас с ней объединяет что-то невероятно теплое и приятное. Словно общее детство: как если бы мы пускали кораблики по ручью, вместе в сотый раз пересматривали любимый мультик и играли на одной площадке в «пол — это лава».
После прочтения книги в голове какой-то сумбур. Меня выбивает из колеи. Понимаю одно: я не хочу, чтобы Вишенка знала, что я прочитал рукопись, как и не хочу использовать ее в своих целях. Эта история что-то всколыхнула внутри меня, и я не могу этому противостоять, как бы ни хотел.
Эх, было бы здорово, если бы книга не произвела на меня абсолютно никакого впечатления. Тогда все было бы проще. А так я лишился своего козыря.
На следующий день, приехав в «Чердак», я замечаю рюкзак Вишенки и ее раскрытый ноутбук на вчерашнем месте. Самой Вишенки за столом нет. Она с растерянным видом ищет что-то на полках. И я знаю что. Подкидываю книгу на одну из полок, дожидаюсь, когда Вишенка ее найдет и вернется за свой стол, и подкрадываюсь к ней сзади.
Заглядываю в экран и вижу, что Вишенка рыскает по сайту аренды жилья. Вот тебе новости! Я точно смогу использовать это в своих целях, надо только придумать как.
Подсаживаюсь к ней. Небрежно спрашиваю, что за книжка лежит рядом. Изображаю удивление, когда Вишенка отвечает, что она автор. Отпускаю едкие шуточки по этому поводу. Некоторые слишком грубые — каюсь, где-то я перестарался.
Но я сержусь на Вишенку за то, что ее книга оставила внутри меня след. Я думал, что, прочитав ее, смогу подобрать к Вишенке ключ, а оказалось, что это она подобрала ключ ко мне. Своими грубыми репликами я показываю, что книги мне неинтересны и что я считаю писательство глупостью. Конечно, все не так. Но я боюсь, что Вика узнает правду, поэтому прячу ее за пренебрежением.
Дальше о чем-то подумать или что-то сказать я не успеваю: в горле застревает чертова эмэмдэмсина. Вишенка спасает меня. И опять меня вышибает из колеи: не так-то просто относиться к кому-то как к средству достижения собственных целей, когда он спасает твою жизнь. Так что я смотрю на Вишенку и чувствую, как в груди поднимается что-то человечное. Оно возмущается и негодует, узнав о моих корыстных планах. Я говорю Вишенке, что она удивительная. Таких больше не делают — ручная работа. И снова я и сам не понимаю, почему так сказал. По идее, это мне только в плюс: после этих слов Вишенка смотрит на меня совсем по-другому. Так, будто почти попалась на крючок. Но и это я ляпнул совершенно бездумно. Как будто даже искренне. Что-то часто у меня такое выходит, и это мне не нравится. Неужели я и правда считаю Вишенку особенной?
Я злюсь — на себя, на Вишенку и на дурацкий «Дневник неудачницы», который перевернул у меня все внутри и сделал таким уязвимым. По привычке я скрываю уязвимость за черствостью.
— Мне нужна моя удача. Верни мне ее, Вик, пожалуйста, — говорю я, и тут что-то меняется. Вишенка разочарована: это явно не то, что она хотела от меня услышать.
Я слишком поздно понимаю, что именно произошло. А когда меня осеняет, Вишенка уже уходит из «Чердака».
Я был всего в миллиметре от своей удачи! Вишенка отдала бы мне ее сама, добровольно! Нужно было просто сказать то, что она хочет, а я, дурак, был зациклен совсем на другом и не видел намеков. Меня волновало только то, чтобы Вишенка, не дай бог, не поняла, что она своей книгой сорвала с меня броню и я стою перед ней совершенно беззащитный.
Осознав, как близок я был к своей цели и как далеко меня отбросило, я роняю голову на ладони и тихонько стучусь об стол. Ну просто пикапер года! Кажется, пора начинать писать «Дневник неудачника».
— Здравствуй, Тимур, — раздается над ухом спокойный голос Арсения Ивановича. Он застает меня врасплох, и я вздрагиваю. Когда я пришел, Арсения Ивановича не было на своем обычном месте, и мы еще не виделись.
Он невысокого роста, с седыми волосами, аккуратно собранными в короткий хвост, и седой бородой, которую он постоянно расчесывает специальной расчесочкой.
Арсений Иванович одет в рубашку и жилетку с множеством карманов. В этих карманах он всегда носит кучу всяких вещей, например, ту самую расческу для бороды, помещенную в специальный чехольчик, выглаженный носовой платок, а также круглые карманные часы.
— Здравствуйте, Арсений Иванович, — мы пожимаем руки.
— Вика уже ушла? — спрашивает он.
— Кто? — не сразу понимаю я.
— Вика, девушка, которая сидела здесь.
— А, да, она ушла.
Арсений Иванович внимательно смотрит на меня.
— Я занимался делами, но успел заметить, что ты разговаривал с ней. Не знал, что вы общаетесь.
Я почему-то смущаюсь оттого, что Арсений Иванович застал нас с Вишенкой.
— Ну, просто у нас общие знакомые, пересекались кое-где.
Арсений Иванович продолжает на меня смотреть. Взгляд как рентген. Он будто проникает в голову и видит все мои мысли. Знает, что за отношения связывают нас с Вишенкой. А еще, кажется, он видит что-то, чего я сам не вижу… От этого мне неловко и неуютно.
— Ты знал, что она ходит сюда столько же, сколько и ты? — спрашивает Арсений Иванович.
— Что? Нет, не знал, — удивляюсь я. Мне странно думать о таком — что в детстве мы с Вишенкой могли находиться на «Чердаке» одновременно. Сидеть за соседними столиками, но не замечать друг друга. Я не помню ее, а она — меня.
— Да, она наш постоянный гость.
Он словно клонит к чему-то.
— Не знал, — повторяю я просто потому, что понятия не имею, что еще сказать. А еще не понимаю, зачем Арсений Иванович заговорил о Вишенке. Я перевожу тему, чтобы избежать дальнейших расспросов.
По дороге домой я снова размышляю о произошедшем и впадаю в уныние, но затем одергиваю себя. Чего я тут сопли распустил? Я потерял не все свои козыри. Есть еще один, и его мне дала сама Вишенка.
Она ищет жилье. Я мог бы сдать ей этот дом по дешевке, скрыв, что он мой, а сам с пацанами переехать куда-нибудь поблизости. Тогда не придется каждый раз тащиться в Пустовино. Да, я бы сам мог что-нибудь снять рядом с Вишенкой, но в тех краях я ощущаю себя еще более невезучим. Я уверен, что в Пустовино у меня ничего не получится, а дома, в месте, где мне сопутствовала удача, — все будет так, как я хочу.
Я больше не буду ее жалеть. Никакой «Дневник неудачницы» не пробьет мою защиту.
Эта девчонка нагло украла мою удачу. Она не пожалела меня, хотя знала, что скоро ко мне прилипнет невезение. Думала только о себе. Ну что ж. Я тоже буду думать только о себе. Соблазню ее, получу ответный поцелуй, верну свою удачу и больше никогда с ней не пересекусь. Забуду все, и мне будет абсолютно плевать, что девчонка вместо меня погрязнет в неудачах. Как-то же она жила с ними! Значит, вполне проживет и дальше. Это уже не моя забота.
Наши соседи — три подруги-студентки. Все, что мне надо, — убедить их приютить у себя на месяцок трех очаровательных парней. Тогда мы с Вишенкой будем жить через стенку. Могу выстукивать ей любовные послания азбукой Морзе, ха-ха!
Когда мы переехали сюда, девчонки уже жили по соседству. Конечно, мы раскатали губу: нас трое, их трое — лямур, все дела. Но ни у кого ничего не вышло. Одна встречается с каким-то скуфом, вторую вообще не интересуют отношения, а третья рассматривает исключительно иностранцев, чтобы выйти замуж и эмигрировать. В общем, наша троица в пролете. Обидно! Но мы с ними подружились и иногда заваливаемся друг к другу в гости. То они к нам, то мы к ним.
И вот заявляемся мы к ним с ящиком пива в очередную пятницу. За третьей бутылкой сообщаю свою просьбу. Об истории с удачей умалчиваю, говорю, мол, понравилась одна, узнал, что ищет жилье, хотел бы поселить ее у нас и так влюбить в себя.
