После обеда заходит мужчина средних лет, в пальто, которое помнит дожди ещё девяносто шестого.

— Добрый день, — говорит он. — Мне бы все книги про железные дороги.

— Все?

— Да, все. Я не спешу.

Мы собираем ему целый вагон литературы. Он просматривает семнадцать штук подряд и берёт тонкую с паровозиком.

— Вам точно эту? Ей три плюс.

— Мне тридцать, — спокойно отвечает он. — Но я работаю на железке. Иногда полезно напоминать себе, что можно тянуться в горку, даже если маленький.

Вера сияет:

— Вот, мудрость в простоте. У меня, кстати, в восьмидесятом был любовник, замминистра железных дорог СССР. Так вот, он говорил то же самое. Железка.

Я прикусываю язык, чтобы не засмеяться. Мужчина уходит.

— Вера, вам нужен подкаст, — говорю.

— Зачем подкаст, если у меня ты, — отвечает она и уходит сортировать буклеты.

Она уходит громко ступая кроссовками и, конечно, через минуту возвращается: истории у Веры долго не держатся внутри.

Иногда, когда в магазине тихо, я вспоминаю, как сюда впервые зашла. Тогда я была просто прохожей, мокрой, уставшей, с кофе из автомата и ощущением, что жизнь идёт без меня. На витрине стояла открытка, женщина на диване, голая, в стиле импрессионистов. Ничего пошлого, просто тело, которое не извиняется за себя. Я смотрела на неё, будто на подсказку: можно быть вот такой, живой, без фильтров и планов на пять лет.

И тут за спиной:

— Вам нравится одиночество или просто привыкли?

Я обернулась, Вера. Тогда ещё в берете и огромных бусах, похожих на спасательный круг от реальности.

— Простите?

— Вы так смотрите, будто узнаёте себя, — сказала она. — Обычно так смотрят те, кто живёт один, но ещё не смирился.

Я притворилась, что не поняла, но внутри всё ёкнуло.

— Наверное, просто устала.

— Усталость — это форма одиночества, — кивнула она. — Но у нас есть вакансии. Хотите поработать с книгами? Они тоже одиночки, пока их не возьмут.

Так я и осталась. Без собеседования, без плана. Просто решила задержаться «на время», а время не любит быть временным.

С тех пор каждое утро я открываю дверь «Софии», а Вера говорит: «Добро пожаловать домой, Вика, только кофе не забудь».

На днях клиентка вернула роман: «Не могу, пахнет чужой жизнью».

А Вера вздохнула: «Все книги пахнут чужой жизнью, деточка. Это и есть смысл».

И я подумала: я тоже так, стою на чужих страницах, надеюсь, что хоть одна перепишет мою.

Перед закрытием я смотрю на ту самую открытку у кассы. Женщина по-прежнему лежит на диване и никуда не спешит. Может, однажды и я научусь просто быть, а не спасаться.

Вечером дом пахнет пиццей, мандариновыми свечками и чем-то подгоревшим. Нина в блёстках, как вечеринка в человеческом виде.

— У нас гости, — говорит она. — Не будь монахиней.

— Я просто устала.

— От чего, от жизни? Мы все от неё устали, но налей вина, сухого-полувкусного.

Я делаю глоток. Гости приходят шумно, кто-то с бутылкой, кто-то с идеями. Среди них Стас. Чистые кеды, белые носки, и всё бы ничего, но я думаю: зря. Пол просится на швабру, и носки станут серыми через пять минут. Придётся мыть полы. Когда-нибудь.

Стас садится рядом:

— Я в дизайне интерфейсов. И немного в дегустации.

— Что?

— В дегустации вкусов. У меня тонкое восприятие запахов. Например, у тебя шампунь с манго, верно?

— Верно, — говорю. — И тонкое восприятие границ, да?

Он улыбается и начинает рассказывать про «чистые ароматы тела». С каждой фразой энтузиазм испаряется. Через десять минут он обсуждает форму лопатки для пиццы:

— Отличная эргономика. Видно, не из масс-маркета.

Я смотрю на него и понимаю, что обсуждать кухонную утварь на вечеринке — пик тоски. Даже в баре официанты веселее. Стас держит лопатку, как будто она ответит на вопрос: «Что я делаю со своей жизнью».

Я достаю телефон и пишу Игорю: «Сегодня не смогу. Извини». Отправляю и сразу жалею. Потому что в этот момент Стас начинает сравнивать ножи по толщине стали.

— Ты зря с Игорем не пошла, — говорит Нина. — Он милый.

— Милый — да. Только немного… кровавый.

— В этом городе это даже романтично.

— Спасибо, эксперт по романтизму в блёстках.

Домашние вечеринки — это попытка есть икру, когда денег только на майонез. Пока ставишь дешёвое игристое в морозилку и надеешься, что оно станет шампанским, кто-то уже обсуждает форму лопатки для пиццы. На кухне весело, пока вас двое: одинаковая пауза после шутки, один плед на двоих, кружка звенит как точка. Но когда людей больше, воздух делится на доли, кислорода не хватает даже холодильнику.

Кто-то сидит в ванной с котом и объясняет ему жизнь, кто-то ищет шапку на балконе, кто-то моет посуду, потому что так проще держать себя в руках. Все делают вид, что близость — это толпа, хотя на самом деле близость — это когда можно молчать и всё равно не одиноко. Домашние вечеринки придуманы, чтобы прятаться от дождя, но иногда стоит просто выйти под него вдвоём, без посуды, без розеток и без майонеза.

К полуночи гости расходятся. Нина с Олегом уходят в комнату, за стеной смеются. Я собираю бокалы, вино устало быть вином. Посудомойка урчит, как метро, будто тоже переваривает события дня. Иногда мне кажется, что она понимает меня лучше любого мужчины: шумит, пока боль не утихнет, и через час всё чисто.

Телефон мигает: «Вика, спасибо за помощь сегодня. Буду рад реваншу, когда перестану быть героем носовых платков». Я улыбаюсь. Пишу: «Реванш принят. Только без крови и картошки».

Открываю заметки. Пальцы уже знают, что дальше.

Запись № 177. Никаких паровозиков на свадьбе. И стихов про картошку тоже.

В комнате тихо. За стеной — смех. А я стою в кухонном свете и думаю, что, может быть, когда-нибудь у меня будет вечер, где не нужно никого спасать, только просто быть. И, возможно, ответ уже мигает на экране.

Если вам понравилось — добавьте книгу в библиотеку

Это очень помогает истории расти.

И пишите, что чувствуете — я читаю всё.

«София» жила своей обычной жизнью: книги дышали пылью, лампы теплом, а мы — остатками терпения. За витриной снова моросил дождь, Петербург включал свой стандартный фильтр «Серое всё».

Вера сортировала каталоги, Игорь переставлял ценники строго по линейке. Я как раз раскладывала открытки — голые дамы, цветы, чайники — когда дверь звякнула, и в магазин вошел мужчина в клетчатом пальто и с фотоаппаратом наперевес.

— Здравствуйте, — улыбнулся он слишком уверенно, чтобы быть обычным покупателем. — Я фотограф. Делаю серию портретов про «людей, которые пахнут книгами» в Санкт-Петербурге. Можно вас снять?