Слово “уютно” оказалось острым и не моим.

В животе будто звякнула пустая баночка та, где раньше жили надежды, аккуратно уложенные слоями, как селёдка под шубой. И вот теперь шуба слетела, осталась только соль.

Я поставила лимон на подоконник, рядом с отражением дождя.

«Смотри, — подумала я, — мы теперь оба немного сморщенные, но ещё держимся».

На улице сверкнула молния коротко, как напоминание: всё, что яркое, редко бывает тёплым Села за стол, открыла заметки. Пальцы двигались сами, будто давно знали текст, который я всё это время не решалась написать.

Запись № 188 Уют — это когда никто не знает, что тебе больно.

Я положила телефон. Экран погас, как будто тоже устал быть свидетелем.

В комнате стало темно не внезапно, а плавно, как будто свет не ушёл, а просто притворился спящим.

Снаружи дождь стучал по подоконнику: упрямо, с чувством, будто тоже хочет что-то сказать, но не умеет подбирать слова. Этот звук был честнее любых признаний. Он не лгал, не оправдывался просто был, как факт существования.

Я тихо сказала:

— Добро пожаловать домой, Кирилл.

Дождь усилился. Подоконник дрожал от его ритма будто время хлопало в ладоши,

прощаясь с чем-то, что не дожило до финала. Я закрыла глаза, и на миг показалось: если прислушаться, можно услышать, как шепчет город «не плачь, завтра снова будет утро».

Я легла, не выключая свет. Сон пришёл, как уставший кот, и устроился рядом без слов. В этом молчании впервые не было боли. Только дыхание. И немного надежды, что завтра я проснусь в своей роли.

Если вам понравилось — добавьте книгу в библиотеку

Это очень помогает истории расти.

И пишите, что чувствуете — я читаю всё.

Утро началось с грохота посуды, будто кто-то решил устроить музыкальный фестиваль под названием «Моя нервная система». Я открыла глаза, услышала звон ложек и поняла: покой официально закончился.

На кухне стояла Лера в белой футболке с огромной надписью be kind. Футболка сидела на ней идеально, как будто kindness у неёврождённое. На ней были короткие шорты цвета капучино и высокий хвост, который держался лучше, чем мои отношения с реальностью. Лера двигалась уверенно, как человек, который не живёт “у кого-то”, а “вдохновляет пространство”.

— А ты… зачем? — спросила я, выбирая между «убей» и «улыбнись».

Она даже не обернулась, только привычно откинула волосы и ответила:

— Так удобнее. Теперь всё ближе к раковине.

— Ага, ближе к сердцу, — сказала я. — Только я привыкла к старому порядку.

— Привычки — это вторая кожа. Иногда стоит менять гардероб.

Мы улыбнулись. Вежливо. По-женски. С мягкой ядовитостью, как будто в воздухе пахло мятой и ревностью одновременно.

На столе стояла моя любимая кружка с жирафом. Она смотрела на меня с высоты своего фарфорового роста и, кажется, тоже осуждала происходящее.

Кружка с жирафом, единственная вещь, которую я привезла из той жизни, где Кирилл был просто Кирилл. Тогда он ещё снимал видео для свадеб, и однажды мы ждали невесту, которая опаздывала уже на два часа.

Мы сидели в кафе у Зоопарка, и он сказал:

— Видишь? Жираф — идеальный символ терпения. Ест, молчит и всё видит сверху.

А потом купил мне кружку, “чтобы напоминала, что всё проходит, даже дурные женихи.” С тех пор я пью из неё всё: от кофе до самоиронии.

И вот теперь эта кружка стояла рядом с Лерой, а её надпись be kind казалась персональным издевательством.

— Ну раз тебе так удобно, — сказала я, — пусть будет по-новому.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Я чувствую — мы с тобой подружимся.

Подружимся.

Я мысленно записала это слово на список “вещей, которые звучат как угроза”.

Кухня пахла кофе и нарушением личных границ. Солнечный свет пробивался через жалюзи полосками, как будто делил комнату на зоны влияния. Моя сторона холодильник и стол. Её мойка и всё остальное.

В этот момент на сцену вышел Кирилл. С кружкой в руке, в футболке цвета усталости и с видом человека, который верит, что кофе решает любую мировую войну.

— Что тут? — спросил он, хмурясь.

— Ничего, — ответили мы одновременно.

— Отлично, — усмехнулся он. — Только без битвы за жирафа, ладно?

Я посмотрела на него спокойно, с тем самым выражением “всё нормально, просто ты сейчас между двумя вулканами”.

— Пока только за территорию, — сказала я.

Он не услышал. Или сделал вид, что не услышал. Отхлебнул кофе и сказал бодро:

— Главное, чтобы все живы.

И ушёл. Миротворец с кофеином вместо щита, оставив нас вдвоём в поле боевых действий под названием “кухонный порядок”. Я посмотрела на жирафа.

Он стоял невозмутимо, как наблюдатель ОБСЕ, и молчал.

— Вот видишь, — сказала я ему, — даже тебе здесь тесно.

Жираф ничего не ответил. Но, кажется, мысленно покачал головой. Да, уж, Вика, да.

Вера сидела за прилавком и листала каталог свадебных сценариевтех, где обещают «жить долго и счастливо», а мелким шрифтом добавляют: при наличии терпения и бюджета.

— Ну? С кем сегодня дралась?

— С привычками.

— Своими или чужими?

— Обеими.

— Отлично. Значит, взрослеешь. Раньше бы плакала, а теперь моешь тарелки с достоинством.

— Вера, можно без философии до обеда?

— Нельзя. Философия — мой завтрак. Кофе?

Я рассказала про утреннюю перестановку.

— Влюбиться — не преступление, — сказала Вера. — Преступление — мыть за него посуду, пока он живёт с другой.

— Я не мою.

— Пока, — вздохнула она. — Не трогай их, пусть сами обожгутся. А ты держи огнетушитель.

— Какой прагматизм.

— Опыт, — усмехнулась Вера. — Я тоже когда-то жила с мужчиной и его девушкой. Только девушка была я, а мужчина — не мой.

Мы обе рассмеялись. В «Софии» даже смех звучал с эхом будто книги поддакивали.

Ближе к вечеру дверь магазина звякнула, и я узнала его по походке. Фотограф который был в магазине. Зачем он тут? Впрочем зачем тут я? Теперь он стоял передо мной с той же камерой и улыбкой, как будто вспомнил кадр, который не успел сделать.

— Привет, — сказал он. — Забыла меня?

— К сожалению, нет

— Зря, а бы еще хотел тебя пофоткать.

Я моргнула.

— Это приглашение на свидание или к фотосессии?

— А разве нельзя совместить?

Слева от полки послышалось тихое покашливание. Игорь стоял у входа в пальто, с коробкой книг, как обычно. Он явно услышал последние слова.

— Какая романтика, — сказал он сухо. — Съемка при свете совести.

— Привет, Игорь, — сказала я, — не знала, что ты веришь в фотоэнергию.