Я зашла на кухню как раз когда Рустам открывал окно, чтобы вытянуть всю вонь и гарь.

— Может подождёшь в спальне или в столовой? — Рустам обернулся ко мне. — Простынешь.

Хотя он уже явно возвращался в своё привычное состояние спокойного и холодного контроля, но я услышала в его словах заботу. И она была настолько искренняя, что уйти сейчас просто не смогла бы. Иначе это сама для себя могла посчитать предательством. Не смертельным. Но всё же.

Каким бы сильным он ни был. Но вот именно сейчас проявилась его теплота и любовь по отношению ко мне.

Поправив на груди немного разошедшийся толстый халат, я села на стул за кухонным столом.

— Я не уйду. И дело совсем не в завтраке.

— Хорошо. Я буду готовить, а ты можешь спрашивать.

Легко сказать "можешь спрашивать"! Я вообще не представляла, как и с чего начать расспросы.

Хотя всё же нет. Не легко. Для него это было совсем не легко. Это сначала могло показаться, что для него это просто. Но на самом деле, не надо было быть умудрённой жизнью женщиной, чтобы понять.

Не легко.

И вот именно сейчас нужно быть очень осмотрительной в своих словах. Ведь разговор может привести к непредсказуемым последствиям.

А теперь я и сама поняла, так как он, ко мне вряд ли кто-то будет относиться. И пускай сам Рустам всячески прячет свои чувства. Но он их точно способен испытывать. И максимально ярко показал это только что.

— Я не знаю, что можно спрашивать, — честно призналась я, пока он доставал из шкафа чистую сковородку.

— Ты можешь спросить о чём угодно, — он не поворачивался.

Это одновременно заставляло на него злиться. Но при этом словно намекало. Для него это всё ещё больная тема. И возможно сам он старается тем самым дать себе пространство. Дистанцию. Возможность защитить себя от чего-то.

— Как её звали?

Вопрос даже для меня был неожиданным. Но Рустам ответил почти сразу.

— Жасмин.

— Красивое имя. Это такой кустарник с белоснежными цветами? — я постаралась вспомнить, как он выглядит.

— Да. Именно он. Возле дома растёт. Один единственный куст. Как напоминание.

Мне трудно было задать следующий вопрос, но и не задать его я просто не могла.

— Ты её всё ещё любишь?

Понимала, что своими расспросами сейчас тревожу старую рану в его душе. Но мне просто необходимо было понять, что произошло.

— Я бы соврал, если бы ответил нет. Но это тёплое чувство внутри, при воспоминании о ней. Оно отходит куда-то глубоко внутрь. Остаётся где-то там, — он снова замолчал.

— А она... - я всё же боялась спросить прямо.

— Умерла. Да. Ты правильно поняла.

Его руки будто действовали независимо. Мыли овощи и крошили их в салат. Пока на сковороде поджаривался бекон. А за ним яйца.

При этом было видно, Рустам старается отвлечь свои мысли этими простыми действиями. А я сидела за столом, положив на него руки с переплетёнными пальцами. Сами пальцы то напрягались, то расслаблялись. Было трудно сидеть без движения и обсуждать такие тяжёлые вещи.

— Как? То есть, что произошло?

Я готова была провалиться сквозь землю за своё любопытство. И вместе с тем, просто не могла прекратить расспросы. Попытка вчера вечером получить ответы на важные для меня вопросы от Диляры, провалилась. Сестра моего будущего мужа могла болтать о чём угодно. Но стоило хотябы коснуться его прошлых отношений, и она мастерски переводила тему разговора.

— Это не так просто объяснить.

Рустам разложил завтрак по тарелкам и стал расставлять на столе. Его лицо оставалось непроницаемым, как и всегда. Но теперь мне удавалось различить сдерживаемые переживания. Потом он подал столовые приборы и сел на стул напротив меня.

Но есть не начинал, хотя и взял в руки нож и вилку. Я тоже не торопилась приступать. Ощущала, что это будет кощунством. По отношению к памяти о Жасмин.

— Мы очень хотели детей. Много. Чтобы наполнить дом детским смехом. Это была наша общая мечта. И мы стремились к её осуществлению. Мы любили друг друга и занимались любовью в любую свободную минуту.

У меня щёки запылали от смущения, а Рустам продолжил. Его уже не нужно было спрашивать. Он и сам решил, что именно мне рассказать. Тем более, что я сама вряд ли смогла бы прямо спросить.

— Молодость такое дело, секса не бывает много. И мы старались, — он ненадолго замолчал, я замерла, боясь спугнуть его откровенность. — Но ничего не получалось. Начались бесконечные исследования. Походы по врачам. Нам говорили, что есть шансы. И про искуственное зачатие думать рано. Ещё есть время, — Рустам воткнул вилку в кусок поджаренного бекона и со скрипом о тарелку, отрезал кусочек ножом. — Всё, что я мог заработать уходило на строительство дома для нас, и на врачей. Жасмин стала всё чаще уходить в себя. Хотя и старалась отвлечься на обустройство дома. Я видел эти изменения, но не понимал, как ей помочь.

Рустам покрутил перед собой наколотый на вилку кусочек бекона. Он смотрел на него с внутренней болью. А я даже руку к нему боялась протянуть. Не знала, как он отреагирует. Но внутри было сильное желание прижаться к его груди. И разреветься из-за обиды на этот жестокий мир.

— А потом она забеременела. Нашему счастью не было предела. Мы танцевали без музыки, словно безумные. И не могли остановиться. Это было высшее счастье.

Лицо Рустама засветилось, отражая наружу его эмоции. Я и сама заулыбалась. И даже не сразу поняла, что лицо Рустама снова стало безжизненным. А взгляд погас.

Страшная догадка появилась в мозгу. Закрыв рот ладонями, я сдерживала подступающие слёзы.

— Мы потеряли ребёнка, — взгляд Рустама остекленел.

— Прости, — прошептала я из-за прикрывающих рот ладоней. — Мне так жаль. Прости.

— Тебе не за что просить прощение. Это только моя вина.

Такого признания от Рустама я точно не ожидала. Да и не могла себе представить, как он мог быть виноват. В его любви не могло быть никаких сомнений.

Рустам смотрел на меня. А я сдерживала слёзы. Сама не могла понять, почему меня так зацепила эта тема. Видимо это было, что-то природное, врождённое, инстинктивное. То что происходит помимо сознания. Помимо воли.

— Почему? — смогла я выдавить из себя через боль.

Его дыхание было медленным и глубоким. Глядя на его сдержанность, мне и самой хотелось обладать такой выдержкой. Способностью сдерживать эмоции.

— Краснуха, — ответил он одним словом.

— Краснуха? — спустя несколько секунд и не дождавшись продолжения, переспросила я.

— Уже потом нам врач объяснил, что всё именно из-за этого. Первым заразился я. А уже от меня Жасмин, — он снова замолчал, но я побоялась подталкивать. — У болезни долгий инкубационный период. И никто из нас не знал, что мы уже заразились. А потом стало поздно.

Рустам положил ладони на стол, и медленно и аккуратно протянула свою руку к его руке. Коснулась кончиков пальцев. Мне хотелось словно через провод передать ему мою энергию, теплоту и нежность. Показать заботу.

— У неё поднялась температура. Высокая. Почти 39. Мы и так были вымотаны физически, но психологически испытывали подъём. Уже примеряли на себя роль родителей. Готовились скупать детские вещи, после паузы он добавил. — Скорая ехала долго. Слишком долго, — Рустам поднял на меня взгляд и посмотрел прямо в глаза. — У Жасмин случился выкидыш.

— Боже мой... Мне так жаль, — прошептала я. — Мне так жаль вашего ребёнка.

— Жасмин положили в больницу. Но я не оставил её в бесплатной. Перевёз в хорошую платную. Думал там врачи лучше. Они и оказались лучше. Поставили её на ноги. И мы вернулись домой. Физически Жасмин была в порядке. Но я всё равно проводил с ней всё время. Оберегал. Успокаивал. Чтобы она видела мою заботу. Чувствовала поддержку.

Рустам замолчал. В комнате повисла тяжёлая звенящая от напряжения тишина. Я даже примерно не могла себе представить, что должна была в это время чувствовать Жасмин. Что чувствовал сам Рустам.