Марлен упирался лишь спиной в стену — но не телом. Телом он шёл навстречу.

— Ну? — спросил он. — Что ты хочешь сделать?

Пауза.

— Покажи, что умеешь кроме хватки.

Это было хуже удара.

Нейт взвёл плечи, дыхание стало рваным, чужим.

Он чувствовал Эла где-то за плечом, как тот резко втягивал воздух. Ощущал, как внутри горит стыд чужой боли и злость на того, кто эту боль дозирует. Вручную.

— О, пошло, — Марлен едва улыбнулся. — Ты сам не сообразил, из-за чего сорвался. Всегда бросаешься на то, что не понимаешь?

Он кивнул в сторону Эла.

— Это не про него, малыш. Это про тебя.

Слово «малыш» прозвучало без насмешки. От этого было хуже.

Марлен дотронулся до его локтя — но не сбросил, а наоборот, прижал плотнее.

Заговорил мягче, медленнее, зная, что каждое слово ложится на обнажённый нерв:

— Думаешь, держишь? Это ты держишься за меня, чтобы не рухнуть.

Нейт хотел ударить.

— Ну же.

В груди жгло, в ушах звенело. Кулак взметнулся — инстинкт, ярость, стыд. Ещё миг и…

ЭЛ

Эл услышал звук — короткий удар о стену. Резкий вдох Марлена. И понял: Нейт толкнул. Сильно.

Он отдышался и поднял голову.

Марлен стоял, прижатый к стене, почти лениво, как будто сам позволил это сделать. Но в его взгляде была опасная искра — та самая, от которой холодеет внутри.

Он провоцирует. Он ведёт.

Эл почувствовал, как воздух в комнате меняется — становится плотным, горячим, как перед вспышкой.

Нейт дрожал. Не от страха — от ярости. Той самой, что ломает судьбы.

Марлен говорил тихо, тягуче — именно так он говорил всегда, когда подводил к краю.

И Нейт уже стоял на краю.

Эл видел, как поднимается рука, как сжимается кулак. Ещё миг, и он ударит...

И тогда — это уже не конфликт внутри дома. Это протокол. Это люди в чёрных перчатках.

Пульс в висках стукнул болью, холодной и ясной: Эл знал, что бывает, когда сигнал уходит за пределы дома.

Когда уже не спрашивают, кто виноват. Просто забирают.

Нейта заберут. Заберут наверняка.

Он сам прошел через тот коридор, и знал: Нейт не выдержит.

А он сам…

Неважно.

Нейт был живой. Слишком живой.

Если он останется на коленях — Нейта сломают. Встанет — сломает себя.

Выбор был простым и страшным.

Эл не успел подумать — тело рванулось само.

Колени хотели остаться на ковре — привычка. Но ноги встали так резко, что ковёр сорвался за ними волной.

Рука поймала запястье Нейта с точностью, граничащей с отчаянием. Под пальцами — горячая дрожь и разогнанный пульс.

Нейт дёрнулся — рефлекторно, горячо.

Эл удержал.

Он понимал, что делает.

И услышал, как внутри что-то ломается с тихим хрустом.

Не кость — форма.

Эл нарушил позицию. Это удар по его собственному статусу — по той единственной ценности, за которую его и держали в доме.

Безупречность формы.

Но если он не остановит — Нейт пропадёт. Вот, что было важно.

Он выровнял дыхание — так, чтобы Нейт услышал чужой ритм вместо своего.

И впервые за долгие годы посмотрел на Марлена прямо, без покорности.

Марлен встретил этот взгляд и улыбнулся.

Да. Он провоцировал обоих.

Да. Он ждал этой трещины.

То, чего он не добился годами, Нейт сделал за минуту.

Но Эл не отвёл глаз. Он уже сделал выбор — даже если это обернётся против него.

Эл мог потерять всё: доверие госпожи, место в доме. Но Нейта — он не даст. Не сегодня. Не так.

Эл сжал пальцы сильнее. Голова чуть кружилась от страха — да, страха, хоть он и не имел права на него.

Но он встал. Между ними.

Эл чувствовал, как бешено бьётся пульс Нейта, как дрожит рука, готовая сорваться.

— Конечно, — сказал Марлен, обращаясь к Нейту так, будто только что подтвердил собственную теорию. — Тебя всегда кто-то держит.

Он всё ещё провоцировал. Но теперь Эл стоял между нами.

Воздух стал плотнее.

Свет дрогнул — не так, как при обычной голограмме. Так дрожит дом, когда ему приходится выбирать сторону.

Голографическая линия прорезала воздух. Контуры сложились в фигуру.

Госпожа Айвена.

Прямая, собранная, взгляд — как сталь.

Все трое замерли.

Она не посмотрела на Нейта. И не на Эла.

— Марлен.

— Госпожа, — тихо отозвался тот.

Короткая пауза, как удар.

— Ко мне. — Голос был ровный, как лезвие.

И Марлен, который только что держал сцену, на секунду замер — как если бы ему напомнили о границе, которую он переступил слишком красиво.

Голограмма погасла так же резко, как появилась.

Комната осталась дышать тишиной.

Марлен плавно вывернулся из хватки Нейта — продуманным и точным движением. Пальцы скользнули по плечу Нейта — лёгко, как будто поправляя.

— Почти сорвался, щенок, — мягко, почти ласково. Полуулыбка короткая, демонстративная.

На долю секунды на лице Марлена промелькнуло не раздражение, а понимание: его вызвали не обсуждать, а судить.

Он не стал оглядываться на Нейта или Эла. Пальцы скользнули по вороту — нервный жест, почти незаметный.

И лишь у дверей он на секунду забыл расправить плечи и задержал дыхание — коротко, почти незаметно.

И это выдало больше, чем слова.

Марлен вышел.

Нейт опустил руку. Она всё ещё дрожала, как будто удар он нанёс — но по себе.

Комната ещё дышала остатками напряжения — будто воздух всё ещё помнил занесённый кулак.

После ухода Марлена Эл опустился на пол, опершись ладонями на ковёр. Впервые за долгое время выглядел… не собранным, а просто человеком, который пытается отдышаться. Дышал ровно, но чуть дергано — как человек, который знает, как должен выглядеть правильный ритм, но не может заставить лёгкие повиноваться. Глаза оставались покрасневшими — след от недавнего удушья.

Нейт подошёл ближе — неловко, как тот, кто ищет правильные слова и понимает, что их нет. На лице — стыд и жар, который никак не уходил.

Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Эл жестом остановил его:

— Не сейчас. Сядь.

Это не было приказом — просьба. От этого кольнуло сильнее, чем от любого приказа.

Эл провёл ладонью по лицу — жест не по форме, слишком человеческий.

Нейт сел рядом. Слишком близко, но Эл не отодвинулся.

Пауза.

Эл выдохнул, как будто собираясь с мыслями.

— Ты даже не понял, что именно сделал, — тихо сказал он.

Нейт опустил голову.

— Он же тебя…

— Марлен бы не причинил мне вреда, — мягко перебил Эл. — Он знает, как держать и когда отпускать. Это была сцена, Нейт. Не насилие.

Нейт нахмурился:

— Тогда почему ты позволяешь ему так с тобой делать?

Воздух стал тяжелее. Тишина стала почти физической — давила на грудь.

— То, что ты видел, — Эл говорил медленно, подбирая слова, — было не про меня.

— В смысле?

Эл посмотрел на него — устало и очень ясно:

— Он играл не со мной. Он играл с тобой.

Слова упали между ними как камни.

— Но… я же…

— Всё — салфетка, туфли, вино… — Эл чуть дрогнул, но продолжил. — Это было демонстрацией. Для тебя. Он наблюдал за твоей реакцией.

— Думаешь, кому он показывал эти сцены?

— Он показывал всё это тебе.

Нейт побледнел, но под кожей всё равно вспыхнул жар — тот, который не уходит, даже если щеки уже не горят.

Эл тихо продолжил:

— Марлен уже давно оставил меня в покое. Я для него… слишком ровный. Без искры. Никакой отдачи.

Он отвёл взгляд лишь на миг, но этого хватило, чтобы это прозвучало как признание:

— Это стало моим щитом.

Пауза.

— А ты… ты откликаешься. Ты вспыхиваешь. Быстро, ярко. Чувствуешь слишком живо. Это видно сразу.