Нейт сжал челюсти. Внутри кольнуло — от того, что Марлен прав.

Пульс действительно участился — но именно эта открытость была его силой. Не сгореть — а гореть ровно.

Нейт коснулся места под кожей ниже ключицы — биотрекер, считывающий жизненные показатели. Марлен имел доступ. Конечно, имел.

Нейт посмотрел на него прямо, спокойно. «Я держу себя. А не ты».

Марлен скривил губы, похоже, цифры на экране замедлились.

— Умеешь выравнивать дыхание. Но тело всё равно сдаёт.

Щелчок пальцами. Девушка подошла, наклонилась, наливая вино в бокал. Смотрела не на бутылку — в глаза.

— Жаль, тебе нельзя, — продолжил дразнить Марлен. — Даже если горло горит.

Нейт промолчал. Ему действительно хотелось — но не вина.

Марлен взял виноградину, вложил девушке в рот, заставив коснуться языком его пальцев. И усмехнулся, не отводя взгляда от Нейта.

Жар в паху стал ярче, плотнее. Каждое движение девушки било по нервам.

— Горячо? — Марлен сделал глоток. — Сладко смотреть и знать, что не получишь.

Музыка подхватила её шаги, и танец стал глубже. Девушка сбросила фартук, оставшись в кружеве и чулках, и теперь её движения были не наклонами, а волнами: она то выгибалась грудью вперёд, то медленно разворачивалась корпусом, будто показывая каждую грань себя.

— Для него, — "великодушно" бросил Марлен, устроившись удобнее в кресле.

"Горничная" скользнула к Нейту — не шагом, а мягким приближением, будто воздух сам подталкивал её. Опустилась к его коленям, задержалась там, потом поднялась, окинув взглядом его тело.

Нейт оказался в ловушке. Запрет горел сильнее желания — и сводил с ума, смешиваясь с лёгким запахом парфюма и пудры.

Она провела пальцем в воздухе у его подбородка, не касаясь. На миг склонилась к его уху — тёплое дыхание обожгло кожу. Нейт едва не закрыл глаза — но знал: нельзя.

Девушка наклонилась снова. На этот раз её волосы упали в одну сторону, обнажая линию шеи, тонкую, почти хрупкую. Она будто слушала его дыхание, подстраивая своё под ритм его груди.

Губы приоткрылись — и стон, короткий и влажный, сорвался с её губ, словно нечаянно.

Сердце Нейта выстрелило вверх. Дыхание уже не подчинялось. Рывками, глубоко.

— Сто сорок, — улыбнулся Марлен. — Красиво горишь.

Она опустилась на колени, губы — в сантиметре от его паха. Выгнулась, почти коснулась губами — и отстранилась.

Нейт сорвался на хриплый вдох. Это был его срыв — не тела, дыхания.

Член был натянутым, болезненно живым. Он знал — видно.

Марлен усмехнулся:

— Сто пятьдесят пять. И стоит — как положено.

Нейт выгнул спину чуть сильнее, прикусил губу. Тело билось о собственный жар. Он держал — но край близко.

— Дрожь диафрагмы уже фиксируется, — отметил Марлен, ведя пальцем по экрану. — Госпожа увидит.

Экран чуть повернулся к нему, хотя Нейт и так знал.

— Ещё минута — и организм запросит разрядку.

Девушка прошептала:

— Такой милый… хочешь… и не двигаешься. — Лицо так низко, что он ощущал её дыхание.

И главное добавились ― стоны. Прерывистые, как будто это возбуждение, а не игра.

Нейт дышал тяжело, сердце билось слишком громко. Щёки горели, глаза блестели.

— Уровень возбуждения девяносто три процента. — Неплохо для мальчика, который только смотрит.

Девушка нагнулась к его уху — выдох длинный, горячий, тянущийся, как будто у неё самой дрожали голени. Стон прошёл по нервам, как ток.

Тело "горничной" выгнулось над ним, затем она опустилась чуть ниже, задержавшись — и стон стал глубже, почти грудным.

Пульс Нейта бился в висках. Жар под кожей стал невыносимым. Горячее дыхание скользнуло вдоль щеки. Он вцепился пальцами в подлокотники, будто это могло удержать его от падения.

Нейт ненавидел, что часть отклика была — не о девушке. Он желал оказаться перед госпожой Айвеной, где открытость не стыд, а призвание.

Внутри всё полыхало. Дрожь сорвалась вниз по позвоночнику. Он почти потерял контроль, будто шагнул в пустоту: под ногами нет опоры, воздух тянет вниз.

Ещё секунда — и…

И вдруг воздух вспыхнул светом.

В центре комнаты вспыхнула голограмма, холодная и резкая, как лезвие.

Дом подключил прямой канал. И в свете — она. Госпожа Айвена.

Простое платье. Собранные волосы. Но взгляд — прямой, острый, как скальпель. Стены будто отступили.

— Развлекаешься за мой счёт, Марлен? — её губы дрогнули — на грани улыбки. Голос прозвучал почти мягко. Почти…

Музыка оборвалась. Девушка застыла. Марлен чуть склонил голову.

— Небольшая оценка жаропрочности, госпожа.

Айвена не улыбнулась.

— С тобой мы позже.

Марлен не пошевелился, но на секунду пальцы легли на бокал слишком точно, слишком выверено. Маска, а не спокойствие.

Пауза.

Взгляд госпожи прижал Нейта к креслу.

Он сидел распалённый, дыхание рваное, мышцы дрожали.

Знал: она видела не цифры. Она видела его. И видела — кто довёл его до такого.

Это было хуже гнева.

— Нейт. Ко мне. Сейчас.

Голограмма погасла.

Полумрак снова накрыл комнату.

Нейт поднялся — тяжело, будто тело принадлежало не ему. Жар под кожей, холод в груди.

— Госпожа любит горячих,— Марлен лениво проворачивал бокал, будто это только антракт. — Удобно, да? Я как раз разогрел.

Нейт не ответил. Сделал шаг к двери. Сердце билось так громко, что отдавалось в висках.

Он горел не там, где должен был гореть. То, что принадлежало ей, раскрылось не в её руках. И это было ошибкой.

И теперь — он должен был предстать перед ней в этом состоянии: распалённым, открытым, уязвимым.

Нейт стоял перед госпожой, будто застыв между вдохом и выдохом.

В груди всё ещё гулко билось — «горничная» в полумраке танцевала слишком близко, слишком откровенно.

Айвена сидела в кресле, закинув ногу на ногу. Она молчала. Слишком долго. И это молчание давило сильнее любого крика. От ожидания у него напряглось всё тело — от шеи до кончиков пальцев.

Её голос разрезал тишину:

— Ты возбудился. С другой. Не со мной.

Не обвинение — констатация. Хуже.

Нейт не поднял взгляда. Губы пересохли, но оправдываться он даже не пытался. Бессмысленно. Она всё видела.

Айвена поднялась. Медленно обошла вокруг него. Её шаги были неторопливые, мягкие, как у хищницы, которая изучает не добычу, а степень открытости.

Нейт стоял прямо, подбородок чуть выше, но плечи выдали напряжение.

Её пальцы скользнули по шее, ключице — лёгкое касание, но тело отозвалось током.

Она видела это. Он не мог скрыть, как сердце сбилось с ритма.

— Думаешь, я не замечаю, как Марлен тобой играет?

Нейт вдохнул глубже. Хотел сказать «нет», но это прозвучало бы оправданием. Хотел сказать «да» — и это было быпредательством. У него не было ответа, который не обернулся бы против него.

Перед глазами всплыл коридор школы. Пустая койка в спальне — и взгляды мальчишек, которые отворачиваются, будто тебя больше не существует. Инструкторы могли исключить на день или два — тишиной, холодом. Но сверстники исключали надолго. Стоило донести на своего — и тебя вычёркивали. Не разговаривали, не касались, не смотрели. Живой — но как призрак. Это ломало сильнее любого удара.

Он лучше примет вину, чем предаст другого. Даже Марлена. Даже если госпожа ждёт ответа.

— Тебе нравится быть его игрушкой?

Её ладонь скользнула по груди ниже. И это был и допрос, и ласка. Он не ответил. И молчание стало признанием: он принадлежит ей настолько, что слова излишни.

Дом видит всё, а значит, она знает.

Айвена остановилась за его спиной. Её рука легла на его плечо, уверенно, спокойно, как метка власти. Тело дрогнуло, но поза осталась безупречной.

Нейт хотел сказать «сожалею о случившемся» — но это прозвучало бы жалко. Он хотел сказать, что больше так не будет; признаться, что это было глупостью; что он не собирался наблюдать за «уборкой». Но каждое слово звучало в голове как оправдание.