— Чувствует даже малейшее внимание, — сказала Айвена. — Отклик — это его природа, — добавила она тихо, почти с нежностью, как о чём-то редком.

Гостьи переглянулись; в их смехе слышалось не насмешка, а любопытство — будто они разглядывали новую игрушку.

Айвена убрала руку и вернулась к разговору. Внимание скользнуло мимо, как будто его и не было. После этого о нём почти забыли. Он знал: именно в этом — точность формы. Когда на тебя перестают смотреть, но ты всё ещё дышишь для них.

Вскоре Нейт перестал видеть гостей напрямую: маска срезала обзор, тело лежало у ног госпожи, как живая скульптура. Но слух работал. Обрывки фраз, смех, звон бокалов.

Разговор уходил то в дела, то в чужие дома — незнакомые имена мелькали одно за другим. Иногда он ловил отдельные фразы:«провалили открытие», «слишком много вложили», «ей всегда мало».

Время от времени Эл появлялся с подносом, разливал вино — лёгкие шаги, касания стекла.

Он не смотрел на Нейта, но дыхание их пересекалось в тишине, словно между ними был невидимый отклик, знакомый только им двоим.

Гостьи говорили о клубах, о новой выставке, о какой-то сделке — Нейт слышал обрывки, но не цеплялся. Для него это не имело значения.

Значение имела только госпожа Айвена. Её рука, то коснувшаяся его волос, то задержавшаяся на шее. Иногда пальцы скользили ниже, к внутренней стороне бедра — не требовательно, а лениво, будто между словами.

— Красивый, — Айвена чуть улыбнулась, не прерывая разговора. Это был не смех, а жест собственности. Не на него — на момент.

Нейт тихо выдохнул, подался чуть ближе, но Айвена убрала руку. Он вздохнул и продолжил быть неподвижным элементом вечера, живой декорацией.

Мир сузился до ровного дыхания. Мысли растворились — осталась только форма, как будто тело само помнит, зачем оно здесь.

Нейт знал: для кого-то статика казалась пыткой. Для него же это была привычная практика, даже безопасная. Ничего не требовалось, кроме дыхания и ровной линии тела.

В телесной линии их учили ждать часами, неподвижно. Тело должно было само стать пространством.

Иногда пальцы госпожи скользили по его плечу или по шее — легко, лениво, словно отмечая, что он ещё здесь,её.Эти прикосновения выделялись среди шума голосов, делали его не просто вещью, а её вещью.

Так прошёл час, может, больше. Для гостей он был украшением, для неё — подчинённой формой, живым дыханием в интерьере власти. Для него самого — привычная тишина.

Когда гости засмеялись громче, он понял, что вечер почти окончен.

Когда смех затих, Айвена, не глядя, поставила каблук ему на плечо — как ставят точку в тексте.

Холодный край подошвы, запах лака, лёгкая тяжесть — мгновенное, безличное прикосновение. Но тело знало: это не случайность, это знак.

Он откликнулся почти невидимо — лёгким сдвигом дыхания, тонким током под кожей.

В этом отклике не было покорности — только знание своего места. Внутри всё ещё стояла тишина — та, что остаётся, когда тебя видели.

Когда она чуть надавила, он понял: форма замкнулась.

Где-то глубоко — ровный отголосок голоса Мадам Морвен, тихий, как дыхание под кожей:«Не теряй отклик.»

Он не терял. Он дышал.

И мир, наконец, стал ровным.

Свечи вытянулись в тонкий коридор света. Музыка растворилась до прозрачного шёпота. В этом свете каждое движение имело цену.

Каблук, который недавно поставил точку, стал началом новой сцены.

Айвена по-прежнему сидела в своем кресле, локоть на подлокотнике, бокал между пальцев — так легко, что стекло казалось продолжением её руки.

— Сядь, — сказала она.

Нейт опустился на колени у её ног. Спина ровная, ладони раскрыты, пальцы вытянуты, подбородок — чуть выше стандарта. Маска перекрывала половину мира, но не её.

Внутри было жарко от того, что здесь нельзя прятаться.

— Хотите почувствовать его отклик? — лениво обронила госпожа, не меняя позы.

Женщины переглянулись и улыбнулись так, как улыбаются перед тем, как коснуться утонченного наряда — боясь порвать и всё равно желая прикосновения.

Он уже знал эту тишину: в школе телесной линии его учили держать форму перед несколькими парами глаз.

Первой пересекла линию света темноволосая, с высокой причёской. Она подошла ближе и провела кончиками пальцев по плечу Нейта. Он вдохнул глубже, но держал дыхание ровным — столько, сколько мог.

За ней — младшая, в платье цвета вина, с оголённым плечом. Она опустила ладонь на бедро и медленно скользнула выше, не нарушая дозволенного — но вблизи, тонко, почти дразняще.

— О, живой! — произнесла последняя, та, что с жемчужным браслетом, подходя к ним. — Смотри-ка, дрожит.

— Он чувствует всё, — сказала Айвена спокойно. — Даже то, что вы ещё не сделали.

Гостьи встали полукругом вокруг кресла госпожи, оценивая Нейта, словно выставочный экспонат.

Нейт не отводил взгляда от Айвены. Глаза снизу вверх держали её, как держит повязку узел. В это мгновение их смех казался громче воздуха. Не издёвка. Игра. Они смотрели на него, перешёптывались. Воздух стал плотнее.

— Можно? — спросила младшая и чуть подняла бровь.

Айвена кивнула, подобно королеве, которая даёт ход фигуре на доске.

Пальцы гостьи прошли по груди вниз, ноготь едва отметил линию, не касаясь соска — слишком близко, чтобы забыть.

Нейт удержал руки на бёдрах, раскрытые пальцы едва заметно подрагивали. Пульс подскочил. Кожа горела от прикосновения.

— Он прямо из-под руки живёт, — сказала третья, ещё не коснувшись, а лишь рассматривая дрожь. — Как ты его учишь, Миррель? Он будто слышит твоё молчание.

— Я просто отбираю правильный материал, — ответила Айвена. — А потом шлифую до зеркального блеска.

Они засмеялись. Он слушал их голоса как фон, но внутри был только профиль госпожи и строгий выдох в конце каждой фразы. В этом мире ничто не казалось случайным: даже их смех — с её разрешения.

Первая женщина взяла из вазы гроздь винограда, переглянувшись с Айвеной. Та едва заметно кивнула.

— Сладкий, — гостья медленно вытянула ногу, касаясь носком туфли ковра между ними. — Подойдёшь?

Она оторвала одну виноградину и вложила её между пальцев.

Нейт поднял взгляд — не выше, чем позволено, — и плавно сдвинулся вперёд, из плеч и бёдер, пока подол ее платья не коснулся его плеча.

Нейт замер перед гостьей. Дышал ей на руку. Та вложила виноградину между пальцев и протянула ему.

— Угощайся.

Нейт взял её губами, неторопливо, будто это не фрукт, а милость; провёл языком по подушечке её пальцев и задержался, чувствуя, как тёплая влага соединяет их на миг. Слюна тянулась ниточкой — и он её не стирал: всё, что было с ним, принадлежало госпоже, и тем, кому она позволила к нему прикоснуться.

Гостья посмотрела на него сверху вниз, улыбнулась чуть шире.

— Видишь? — вторая наклонилась ближе, взглянула на Айвену с лёгким трепетом. — Он правда верит, что это милость.

— Это и есть милость, — сказала Айвена. — Не всем её дают.

Слова медленно осели в воздухе, будто тонкий пепел — не догорая, а просто зависая.

Нейт дышал ровно, чувствуя, как внутри отзывается фраза: не как награда, а как дозволение существовать. Он не двигался — пока женщина не рассмеялась тихо, на выдохе.

— Хороший мальчик, — сказала гостья и чуть повернула ногу.

Свет стал гуще. Воздух пах теплом и вином.

Носок туфли скользнул по внутренней стороне его бедра — медленно, без нажима, лениво, как будто между делом.

Тело само выдало реакцию — внизу, открыто, честно. Он не прятал. Ему нечем было прикрыться, кроме формы.

— Ах, вот так, — усмехнулась женщина.

— Быстро откликается, — отметила вторая с лёгким весельем. — И не рвётся. Хорошая школа.

Третья — с браслетом — взглянула на Айвену, слегка приподняв бокал: