Верно, отныне это не наша война. Надеюсь, больше я этого жуткого родовича не встречу.

На следующее утро мы с родовичами вернулись, как и было велено, в расположение.

Палаточный городок встретил нас непривычной тишиной. Ни тебе набивших оскомину взрывов, ни грохочущих тут и там молний, даже окопы и те пустовали — никто в них не рылся. Все ждали нас. В воздухе будто повисла тревога. Да и не только в воздухе, в глазах встречающих её тоже было с избытком.

Ну ещё бы убывали-то мы вдесятером, не считаю лошадей, а вернулись всемером. Да к тому же и выглядели при этом не ахти. Мало того что в саже с головы до пят, так ещё и с понурыми головами. Ночной переход дался нам с заметным трудом, да и на душе было погнано — как-никак мы понесли потери. Особенно тяжко пришлось родовичам, наш Неждан хотя бы жив остался, а вот их товарищей уже не вернуть.

Встречали нас не только рядовые бойцы. На передке уже ждал Теврдислав, а рядом с ним переминался с ноги на ногу сотник в синем мундире. Этот статный мужчина с тоской глядел на ополовиненный отряд старших дружинников.

Ну и достанется ему за то, что не углядел за барскими детьми. Ладно бы те на войне в доброй битве сгинули, а так — позор как он есть. Не завидую я этому сотнику.

После тёплого приветствия отцы-командиры отправили нас столоваться да приводить себя в порядок. А вот Громобою, как самому старшему, велели остаться — кто-то же должен был перед начальством ответ держать.

Через полчаса, сидя за цельнокаменным столом — плодом свароговой науки, умытые и опрятные, мы наяривали наваристую кашу. Печаль печалью, а голодом себя морить — последнее дело. Это понимали не только мы, но и потерявшие товарищей родовичи. Они втроём хмуро сидели за соседним столом и тоже монотонно работали ложками.

Выбивался из этой картины один лишь Мотыга, он словно нехотя ковырялся у себя в тарелке и то и дело свободной рукой поглаживал собственный живот.

— Чего это ты, тебя же обычно от стола за уши не оттянуть? — следом за мной приметил странность Рябой.

— Чой-то нездоровится мне, кусок в горло совсем не лезет, — вяло откликнулся Мотыга.

— Ну ещё бы, как тут аппетит не растерять, после того как с нежитью так страстно лобызался? — поддел его сын Мертвоголова.

— Да иди ты! — Мотыга резко подскочил с насиженного места и зашагал к выходу из палатки.

— Говённый ты человек Вацлав, — пристыдил я Рябого.

— Это у меня от отца, — поморщился сын Мертвоголова, а затем задумчиво потеребил свежие бинты на месте кислотных ожогов. — И не только это…

Вторую часть фразы он пробормотал так тихо, что я едва её расслышал.

Следующее утро началось не с кофе, как это было принято на Земле, а с самого настоящего допроса.

Я сидел в штабной палатке и не находил себе места. Помимо меня, под брезентовой крышей располагался лишь один человек — голубоглазый сварожич с обожжённым лицом. Судя по хмурому взгляду славийца вчерашняя погоня не увенчалась успехом, предатель сумел уйти.

За несколько минут до этого весьма неприятного действа я уже знал, чего ожидать. Как-никак прямо на моих глазах подобную процедуру проходили и другие члены сводного отряда. Они по одному заходили внутрь штабной палатки и через какое-то время как ни в чём не бывало выбирались наружу.

Первыми на допросе побывали родовичи. Надолго они в палатке не задержались, разве что Громобой чуть припозднился. Но это было ожидаемо, бывший командир отряда не мог не сообщить начальству о своеволии приданного ему новика и о подозрениях на его счёт.

Мотыга с Колышком также недолго пробыли внутри, а вот Рябой заставил понервничать. Из-за того, что Вацлав находился в сознании во время разговора с рододателем, за него взялись всерьёз. Допрос в его случае длился куда дольше. Это не на шутку настораживало. В голове в тот момент металась лишь одна мысль: как бы Рябой ни ляпнул чего лишнего.

И только после того, как сын Мертвоголова откинул клапан палатки и выбрался на свежий воздух, я с облегчением выдохнул. На уродливом, покрытом рытвинами лице не было и намёка на тревогу — а значит, всё прошло гладко.

И вот теперь настал мой черёд держать ответ. Я сидел напротив престарелого ловеласа в коричневом мундире и не знал, куда деть глаза. Мой Взгляд то и дело норовил соскочить куда-то в сторону, выдавая неуверенность и лукавство. Пересилив себя, упрямо вгляделся в переносицу славийца — стало полегче.

— Стоум Железнорук, — певуче протянул сварожич. — Самородок, творец, любимец женщин.

Ну с самородком всё понятно. Упоминание о творце, скорее всего, отсылает к идее с протезами. А что касается женщин, то тут и гадать не надо, до него дошли слухи про нас с Рогнедой. Похоже, кто-то серьёзно подготовился к нашему разговору, так сказать, сделал домашнюю работу. Вот только сроки не сходятся. Как бы сварожич ни был осведомлен и какими бы каналами связи ни обладал, он никак ни мог выведать всё это за неполные сутки. А значит, сведения он собирал ещё задолго до этой встречи.

Взгляд невольно прикипел к нашивке на коричневом рукаве — бушующее пламя на фоне горы. Эта картинка сразу вызвала у меня ассоциации с недавними событиями.

Гора и взрыв!

Я невольно подобрался и это не осталось незамеченным. Хмурое лицо сварожича-дознавателя чуть просветлело, и на тонких губах заиграла лукавая улыбка.

— Что-то знакомое почудилось?

В любое другое время я бы промолчал, но не в этот раз. Если уж появилась возможность сменить русло беседы, то этим стоило воспользоваться.

— Баламут Зарево, взрывных дел мастер? — с вопросительными нотками произнёс я.

— Надо же, узнал, — голубые глаза весело блеснули, но остались все такими же холодными и колкими глубоко внутри. Впрочем, притворному веселью не удалось меня обмануть.

А тем временем один из Дланей продолжил допрос, но коснулся он не вчерашних событий, а недавнего прошлого:

— Как ОН погиб?

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о ком идёт речь. Баламут Зарево желал знать, как сгинул его боевой товарищ.

— Мертвоголов стал жертвой крестителей.

Я хорошо помнил предостережение загадочного полутысячника. И особенно его приказ: никому и ни при каких обстоятельства не сообщать о причине гибели Мертвоголова. Взбесившийся богатырь должен был остаться тайной за семью замками.

— Хорошо подумал? — сварожич хищно сощурился, отчего его голубые глаза сверкнули как наконечники копий. — Знаешь, почему меня прозвали «взрывных дел мастер»?

Только в этот момент я обратил внимание на кое-какую странность. Столешница под моими руками чуть светилась. Кинув взгляд вниз и вбок, я приметил такое же свечение — оно исходило от табурета, на котором я сидел.