Она допила чай, встала из-за стола и помыла кружку под струей холодной воды. Поставила кружку на металлическую сушилку. Вышла из кухни, по пути щелкнув выключателем (Граждане! Берегите электроэнергию!) и пошла по темному коридору, держа в руке ключ от Витькиной комнаты. Будет жалко если Витька и правда переедет, подумала она, с ним все как-то веселее. Конечно и Гоги Барамович и другие — нормальные соседи, бывают много хуже, но и без Витьки уже не то будет.

Она открыла дверь в комнату, зашла и щелкнула выключателем. Огляделась.

Комната Витьки была типичной холостяцкой берлогой. Квадратных метров двенадцать, не больше. У окна стояла узкая железная кровать с панцирной сеткой, застеленная выцветшим синим байковым одеялом и подушкой в полосатой наволочке. Рядом с кроватью — деревянный стол советского производства, покрытый зеленой клеенкой с мелкими цветочками, на которой лежали стопка тетрадей, авторучка «Союз» и небольшая скульптура орла, расправившего крылья — сувенир из Минеральных Вод. Единственный стул был придвинут к столу.

В углу громоздился старый холодильник «Саратов» — белый, с округлыми углами и хромированной ручкой. Он давно не работал, и Витька приспособил его под шкаф: на верхней полке лежали свитера и рубашки, в морозильной камере хранились носки и белье, а в основном отделении висело несколько брюк и пиджак. На верху холодильника стояло радио «Океан» в деревянном корпусе — приемник шипел и потрескивал, ловя волны дальних станций.

Пол был покрыт потертым ковром с восточным узором — когда-то он был ярко-красным, но годы и солнце превратили его в блеклую розовую тряпку с проплешинами. У двери валялись домашние тапочки и рабочие ботинки, а на подоконнике зачем-то стояла пустая банка.

Пахло в комнате табаком, одеколоном «Шипр» и той особой холостяцкой смесью из несвежего белья и мужского пота. На стене висел отрывной календарь и фотография Витьки с какой-то девушкой на фоне памятника Пушкину. Лицо девушки было закрашено черным фломастером и поставлен автограф с датой и летящей подписью. Бергштейн.

Марина фыркнула. Лилька вовсе не собственница, но и проходить мимо такой возможности не станет. Повезло Витьке с девушкой… а вообще-то на этом месте должна была фотография Лильки висеть, а не этой стервы Анжелы, которая в Ленинград умотала, бросив его на произвол судьбы. Каким именно образом произвол судьбы оказался Лилькой — она ума не приложит. Уж очень они разные.

Марина села на кровать и стянула с себя футболку через голову. Вздохнула, прислушиваясь к себе. Усталость, накопленная за день давала о себе знать, сейчас она расправит постель и ляжет спать. И плевать что обычно Витька ей новое белье стелил, она не принцесса, может и на его простынях поспать…

Она приблизила лицо к подушке и глубоко вдохнула. Пахло мужским одеколоном и каким-то особенным, Витькиным запахом… едва уловимым. Чуть поколебавшись, она подняла подушку и прижала ее к себе, вдыхая запах полной грудью. Просто чтобы почувствовать, отделить этот запах и ничего больше, так сказала она самой себе.

В этот момент дверь в комнату скрипнула и открылась. Она замерла, прижимая подушку к себе и начиная стремительно краснеть. Витька вернулся⁈ Уже⁈

— Это не то, что ты подумал! — поспешно сказала она и подняла голову. Николай⁈

Спортивный зал спорткомплекса «Заря» встречает утренней прохладой и запахом свежей краски — недавно подкрасили стены в традиционный светло-зеленый цвет до половины высоты, а верхнюю часть оставили белой. Зал просторный, с высокими потолками, где под самым сводом тянутся металлические балки перекрытий.

Паркетный пол блестит от недавней полировки — видно, что за покрытием следят тщательно. Разметка волейбольной площадки нанесена четкими белыми линиями, а сетка натянута идеально ровно между двумя металлическими стойками советского производства. Вдоль длинных стен установлены деревянные скамейки, а под окнами — батареи отопления старого образца, от которых в прохладное утро еще идет тепло. Большие окна в верхней части стен пропускают рассеянный свет раннего утра, дополняя освещение от подвешенных под потолком светильников в металлических плафонах.

В углу зала стоит тренерский столик с журналом и секундомером, рядом — стеллаж с волейбольными мячами «Динамо» и «Спорт». На стенах висят стенды с фотографиями заводской команды и грамоты с соревнований.

Воздух свежий — технички уже успела проветрить помещение перед тренировкой. Слышно только мерное гудение вентиляции и отдаленный шум просыпающегося завода за окнами.

Алена Маслова наклонилась к одной коленке, потом — к другой, чувствуя напряжение мышц бедра.

— Вот в стороны хоть когда садись на шпагат. — пожаловалась она вслух: — а вперед, к коленкам с утра никак не потянешься пока не согреешься толком. Каждый раз так.

— Йогой надо заниматься. — замечает ее подруга Наташа Маркова: — говорят те такие гибкие что узлом могут завязаться. И вообще, вы молоды пока вы гибки!

— Куда ты торопишься, Солидольчик. Сейчас все равно тренировка начнется. — говорит подошедшая к ним Айгуля Салчакова: — потянешь себе связку без разогрева с утра, потом будешь как в тот раз ходить и ныть чтобы тебе лед в общагу таскали.

— О, привет. — кивает Алена, продолжая сидеть на покрытии спортивного зала, раскинув ноги в разные стороны и наклоняясь то к одной, то к другой коленке: — кто сегодня тренирует? Витька с Машкой в Москве, Валерий Сергеевич ушел на почетную пенсию… опять ты?

— Опять я. — Айгуля складывает руки на груди: — должен же кто-то за вами, болезными приглядывать? Вчера кстати Машка звонила из Москвы, сказала что нам жопа.

— Да за что⁈ — возмущается Алена: — и чего опять Маслова-то⁈ Чего я такого сделала-то⁈

— И Маркова! Маслова и Маркова всегда!

— Да не вам, — морщится Айгуля: — нам всем жопа. На жеребьевке выпал джек-пот. Первый матч — Ташкент, в гостях у «Автомобилиста».

— Не ну если нам всем жопа, то по крайней мере не обидно. — говорит Алена: — а то чуть что так Маслова!

— И Маркова!

— Наташка, ты седьмая на скамейке запасных, сгоняй за газировкой, вообще!

— Салчакова ты совсем как Волокно стала! Та меня постоянно за газировкой гоняет…

— Потому что вы все одеяло на себя тянете, дурынды. Я говорю нам всем жопа, потому что Ташкент, потому что «Автомобилист», потому что Гульнара Каримова там.

— И чего? — спрашивает Алена, вставая с пола и разминая шею: — ну Ташкент… хороший город, кстати. Мы еще ранней осень туда едем, девчата! Там фруктов… — она закатывает глаза: — а какой плов в чайхане! Сладости восточные! Люди гостеприимные! Осенью в Ташкенте это же райская житуха!

— Ты туда не туристом едешь, халву с изюмом покушать, охладись, Вазелинчик. — Айгуля качает головой: — вы чего, болезные, не знаете за «Автомобилист»?

— Вот знаешь, Салчакова, ты совсем грубая стала. — говорит Алена и складывает руки на груди: — что ты что Машка, обе грубиянки.

— Салют! — в зал размашистым шагом входит Валя Федосеева: — чего как?

— Валька! А Айгуля нам грубит! — жалуется Алена Маслова: — совсем как Машка стала!

— Не Машка, а Мария Владимировна. — отвечает Федосеева, скидывая с плеча спортивную сумку: — потому как капитан команды и уважаемый человек. А ты, Маслова, будешь суетиться, закончишь на скамейке запасных с Марковой, будешь за содовой гонять. Вас не гонять, разведете тут…

— Привет, девчонки! — в зале появляется Саша Изьюрева, уже в спортивной, красно-черного цвета, майке с номером «девятнадцать» на груди и спине, только внизу вместо шортиков — широкие спортивные штаны.

— Ты еще в старых цветах? — кивает ей на майку Федосеева: — не получила форму?

— Получила. На тренировку в старой. — поясняет Саша: — чего новую носить почем зря, замарается еще. А наши новые официальные цвета такие маркие, на белом все видно.

— Красно-белые, как «Спартак». — усмехается Салчакова: — а где наши «сырники»? Не выспались с утра? Маслова, где Бергштейн?