— Странный ты человек. — задумчиво говорит девушка, глядя как сгущающиеся сумерки поглотили удаляющуюся фигуру ее брата.

— Нормальный. — пожимает плечами Виктор.

— Ты чего тут делал? Машкин дом в другой стороне.

— А… ну к тебе шел, если честно. — говорит Виктор и чешет в затылке: — я с Аней Чамдар говорил, она мне рассказала про твои… проблемы. Может не надо тебе с нами в Ташкент ехать? Мы и сами там сможем…

— Это не мои проблемы а мамины. — твердо заявляет Айгуля: — да и фамилия у меня другая теперь, а Хозяина еще в прошлом году посадили. За махинации с хлопком. Следственная группа Иванова и Гдляна, до сих пор разборки идут. При Андропове все началось…

— Твой брат не уверен что это разумно — ехать на родину.

— Мой брат идиот, который меня дома запереть хотел. И вообще, Полищук, вот ответь мне честно — у нас больше шансов со мной или без?

— Конечно с тобой. Ты играешь на уровне высшей лиги, тебе бы уверенность подтянуть и выносливость. И над подачей поработать. И…

— Ага и веник в жопу. Все тебе мало. — хмыкает Айгуля: — но ты понял, да? Я поеду и это не обсуждается. Ничего там со мной не случится, главное, что Ахмаджан Одилов в тюрьме сидит и ничего сделать не сможет уже. Слышала я что ему там глаз выдавили… так ему и надо, гадине.

— И все-таки я рекомендовал бы тебе быть осторожнее… как говорят на Корсике и Сицилии, мафия — бессмертна.

— У них сейчас своих дел полно, как свои собственные задницы прикрыть, не до мести им. — машет рукой Айгуля: — но если что я же с тобой. Ты меня защитишь, рыцарь в сияющих доспехах? Вот сегодня защитил…

— Ну знаешь ли… лучше скажи как твоя мама умудрилась дорогу Одилову перейти?

— Долгая история, Вить. Ты домой идешь? Поздно уже… завтра у нас тренировка…

— Конечно пойду.

— А то можешь зайти… — она кивает на общежитие за своей спиной: — я одна в комнате живу… у меня и матрац есть.

— Да? А я только что твоему брату обещал, что ничего не сделаю против твоей воли…

— Ну так ты ничего против моей воли и не будешь делать…

Комната, выделенная девушке в общежитии Комбината, была небольшой, примерно восемнадцать квадратных метров, стандартная для ведомственного жилья. Свежевыкрашенные стены цвета топленого молока еще пахнут краской — видно, что к осени и к заезду новой смены готовились основательно. У окна, занавешенного ситцевыми шторами в мелкий цветочек, стоит письменный стол из ДСП с характерной светло-коричневой фактурой под дерево. На столе — настольная лампа с зеленым абажуром, стопка спортивных журналов «Физкультура и спорт», несколько книг.

Вдоль стены — узкий платяной шкаф того же гарнитура, дверца приоткрыта, и в лунном свете видны висящие на плечиках спортивные костюмы — красный парадный с белыми лампасами и повседневный синий. На верхней полке шкафа — спортивная сумка с эмблемой «Динамо».

Над кроватью, которая сейчас разобрана и превращена в импровизированное ложе на полу, на стене — целая галерея. В центре — грамота в рамке под стеклом: «Мастер спорта СССР». Рядом — фотографии с соревнований: вот Айгуля с командой на пьедестале, вот в прыжке над сеткой, вот с кубком в руках. Между фотографиями — вымпелы: «Сочи-84», «Минеральные Воды», «Первенство ЦС ДСО Динамо», «Спартакиада народов РСФСР». И конечно же групповая фотография девчат команды «Колокамский Металлург».

На тумбочке у кровати — маленький будильник «Слава» с фосфоресцирующими стрелками, оглушительно тикающий в тишине, стакан с водой, связка ключей. Рядом — сувениры из поездок: керамическая вазочка с видом на «Ласточкино Гнездо», деревянная шкатулка с выжженным изображением Кавказских гор, маленькая статуэтка дельфина из ракушек — типичная черноморская безделушка. Еще там же — фотография в простой деревянной рамке: молодая женщина в национальном узбекском платье держит за руки двух девочек-погодок.

У противоположной стены — небольшой холодильник «Саратов», гудящий время от времени, как полагается холодильникам той эпохи. На нем — электрический чайник и поднос с двумя чашками, в одной из которых торчит ложка.

На полу, прямо на линолеуме с геометрическим узором, лежит матрас, стянутый с кровати. Видно, что устроились наспех — подушки сбились в сторону, одеяло скомкано у стены.

В углу комнаты, у двери — спортивная экипировка: наколенники, специальные кроссовки для зала, сетчатая сумка с волейбольными мячами. На вешалке на двери — легкая ветровка и джинсы.

Через приоткрытую форточку доносится прохладный сентябрьский воздух Сибири, пахнущий уже близкой осенью, дымом из труб ТЭЦ и чуть уловимо — рекой, что течет в полукилометре от общежития. Где-то внизу, во дворе, лает собака, и ей отвечает другая, с соседней улицы.

На подоконнике — небольшой транзисторный приемник «Альпинист», молчащий сейчас, и пластиковый стаканчик из-под сметаны с каким-то зеленым ростком — видимо, попытка сделать казенную комнату чуть более обжитой. В комнате звучит речь девушки, словно бы чистый горный ручей журчит, протекая между камнями.

— … а в детстве я была мелкая. Нет, правда, по росту, когда на физкультуре вставали, я вторая от конца шеренги была. Тогда мы еще в Чиназском районе жили, рядом с Ташкентом, уже потом в Ферганскую долину переехали. — говорит Айгуля и подбрасывает ладонь Виктора на своей ладони в такт словам: — ты бы видел тогда Фергану! Абрикосовые деревья в цвету, столько запахов, фрукты везде, виноград, яблоки, абрикосы, персики, сливы, инжир, гранаты, хурма, айва… арбузы на полях лежат. А через год уже до горизонта — одни хлопковые поля. Деревья вырубили, виноградники выкорчевали и везде — один хлопок. Терпеть его ненавижу. И его запах… ацетоном он воняет.

— Хлопок? — удивляется Виктор, поворачивая голову на бок для того, чтобы увидеть ее лицо. Исключительно лицо, ее глаза… и все остальное тоже, конечно же. В рассеянном лунном свете она лежит рядом с ним на продавленном матрасе, прямо на полу, простыня сползла чуть вбок, открывая взгляду изгибы ее тела.

— Знаешь, вот если бы Франсиско Гойя был бы с тобой знаком и видел то, что сейчас вижу я, он бы нипочем не написал свою «Маху Обнаженную». Он бы ночей не спал, но написал «Айгулю в Простынях». Обнаженную. — говорит он, опустив взгляд: — правда не все видно. Давай свет включим?

— Витька! — Айгуля шутливо бьет его по плечу: — я стесняюсь.

— Было бы чего. Ты сложена божественно. Особенно вот этот изгиб бедра, который…

— Нет, правда, Вить, убери руки, я так не засну! У нас завтра тренировка!

— Поверь мне, я знаю. Я ваш тренер.

— Это называется злоупотребление служебными полномочиями, Полищук… убери руки уже!

— Да ладно… и вообще, почему хлопок ацетоном воняет? Он же не пахнет сильно… ну не должен…

— Зубы мне заговариваешь, Полищук? — Айгуля решительно берет его руку и убирает со своего бедра: — а хлопок я терпеть ненавижу. С самого детства нас на его уборку гоняли. Вся республика как с ума сошла, подавай хлопок и все тут. Четыре миллиона тонн за сезон, потом — пять миллионов, потом — шесть. Мы всю осень и не учились вовсе, а в полях с холщовыми сумками через плечо, под палящим солнцем… и пахнет он ацетоном, потому что его чем-то опрыскивают, чтобы черви не пожрали.

— А. Гербицидами. ДДТ.

— Не знаю уж чем опрыскивали. — девушка пожимает плечами: — да только когда солнце светит, то воняет как будто это не хлопок, а старую тряпку в ацетоне вымочили и во дворе расстелили. Вот так, до самого горизонта — воняющая старая тряпка, жара, сумка плечо оттягивает и руки все в царапинах… у нас из соседнего класса девочка постоянно в обморок на сборке хлопка падала. А ведь раньше в Ферганской долине абрикосы цвели… эх. Как там — «пни вырывайте, щепки сдувайте, асфальту, асфальту сюда подавайте! Вот это будет планета, катись хоть вокруг света на роликовых коньках!».

— Ты и стихи складывать умеешь…

— Не мои. Прочитала где-то. Знаешь, Вить, иногда я боюсь, что люди — вот так все разбазарят, понимаешь? В Фергане из-за этой хлопковой гонки сейчас и абрикосов толком нет. Срубить абрикосовое дерево дело пяти минут, а вот чтобы вырастить… — девушка приподнимается на локте и строго смотрит на Виктора сверху вниз. При этом движении простыня соскальзывает с ее плеча и его глаза невольно отслеживают это событие.