Пол устилал толстый ковер с геометрическим узором в красно-коричневых тонах, по которому ноги ступали беззвучно, словно по мху. В углу у окна расположилась зона отдыха — кожаный диван глубокого коньячного цвета, два кресла и низкий журнальный столик с шахматной доской из черного и белого мрамора.

За спиной Соломона Рудольфовича, восседавшего в высоком кресле, тянулся книжный шкаф от пола до потолка — собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма в одинаковых темно-синих переплетах, технические справочники, подшивки журнала «Советская Сталь». На самом видном месте — бюст Ленина из самого настоящего мрамора с дымчатыми прожилками и красное знамя в стеклянной витрине.

Воздух в кабинете был прохладным и пах табачным дымом, свежесваренным кофе, полиролью и едва уловимо — чем-то медицинским. Так пахнут некоторые лекарства.

— О! Виктор Борисович! Проходи дорогой! — Соломон Рудольфович вскочил со своего кресла: — ну как все идет? Проходи, проходи, будешь что? Чаю, кофе? Может коньячку с утра? С лимончиком, а? — хозяин кабинета был везде сразу, провожал гостя к диванчику, тут же — отжал кнопку селектора и уронил фразу «Ирочка нам два кофе, пожалуйста», не слушая возражений Виктора что ему ничего не нужно.

Но наконец и Виктор уселся на мягкий кожаный диван, и хозяин кабинета устроился напротив в большом кресле, сложив пальцы рук вместе и наклонившись чуть вперед.

— Слышал я про жеребьевку и что попали мы в Ташкент, что против «Автомобилиста»… — начал было Соломон Рудольфович, но в этот момент в кабинет вплыла Ирочка с кофейником. Они замолчали, пока Ирочка наливала кофе и выставляла на столик вазочки со сладостями. Уходя она насмешливо подмигнула Виктору. Тот аж поперхнулся от неожиданности.

— Так вот. — продолжил Соломон Рудольфович: — слышал я все. Велики шансы что вылетим мы не дойдя до плей-оффа. Но я с заместителем министра разговаривал, он согласен что вся эта система «один проигрыш и вылет» — слишком суровая и не дает молодым командам себя проявить. Вроде, как и первая лига, а что толку? Встретился на входе с «ТТУ» и все — весь сезон коту под хвост. А команде из первой лиги где потом играть? На региональных, в области? В общем чушь и бред. Это сколько расходов несут команды, тут и форма, и подготовка, и командировки, и зарплата девчатам, а всего один проигрыш в первом же матче и все — сезона нет. За год любая команда мотивации лишается, а девушки теряют надежду. Надо давать возможность отыграться командам, а иначе одна неудачная жеребьевка всю карьеру испортит. Это же не показывает реальный класс игры, вот что я думаю. Нужны матчи-реванши. Два из трех, вот! Что думаешь, Вить?

— Идея… идея хорошая. — кивает Виктор, застигнутый врасплох: — даже отличная! Жаль правда, что прямо сейчас она невозможна, но сама по себе идея очень хорошая. Для популяризации спорта чем чаще матчи будут проходить — тем лучше. В идеале вообще все со всеми должны хоть по разу да встретиться, у нас не так много команд в первой лиге, шестнадцать всего. За год можно успеть… это каждая команда по пятнадцать матчей провести может. По матчу каждый месяц практически…

— А чего это прямо сейчас невозможная? — хмурится Соломон Рудольвофич: — я договорился с заместителем министра, я же говорю!

— … а что так можно было? — осторожно спрашивает Виктор и его собеседник — смеется.

— Я и сам не думал, что можно. — признается он: — в футболе мне бы так навстречу не пошли. Но это волейбол, да еще и женский… потому не министр даже решает, а замминистра. Там и суммы совсем другие и стадионы не заполняются, а просто залы… так что оказывается возможно. В этом году вместе с рейтинговыми пока проведут систему обязательных товарищеских матчей-реваншей. Так, чтобы зрелищно было… но со следующего уже рейтинговые пойдут не по системе «один проигрыш-один вылет». Видишь, лига женского волейбола на самом деле маленькая и влияние малое имеет, так что, когда я предложил поддержку нашего Комбината — многие вопросы порешались. Вот только… — он пошевелил пальцами: — а ладно. Чего тебе рассказывать, меньше знаешь, лучше спишь. Просто имей в виду, Вить, что Ташкент на жеребьевке всегда получал то, что ему удобнее. Так что этот вот расклад — далеко не случайность.

— Вот даже как…

— Такие вот пироги с котятами… — разводит руками Соломон Рудольфович: — но даже если мы в первом матче проиграем, то знай, что возможность реванша у нас теперь есть. Пусть и товарищеский матч, но проведем мы его дома, а не в гостях.

— Спасибо, Соломон Рудольфович. — с чувством говорит Виктор: — шанс это всегда хорошо. Я рад что вы не бросаете нас в холодную воду.

— Ну что ты, Вить. Твои девчонки мне как дочери. Кстати… — Соломон Рудольфович прищуривается: — ты у меня смотри! Чтобы не обижал никого! Раз уж все у вас так… я человек старых формаций и всего этого не понимаю, даете результат — ну и ладно, хоть на голове ходите, но чтобы не жаловались мне тут!

— Соломон Рудольфович! Да никто не жалуется же!

— Да? Новенькая вон, эта, которая Железнова недавно через «Крылья Советов» выходила, письмо написала!

— Да о чем⁈

— О том что ее к «особым тренировкам» не допускают, а она член коллектива!

— Соломон Рудольфович!

— Да знаю я, знаю! — собеседник Виктора хлопает себя по коленям: — она несовершеннолетняя! Но это ради советского спорта!

— Не могу же я…

— И слышать ничего не желаю! Устрой ей «особые тренировки», но только чтобы никакого разврата!

— Да нету у меня никаких «особых тренировок»!

— Да я же все понимаю, Вить… — Соломон Рудольфович понижает голос как опытный заговорщик, печатающий «Искру» в подвале своего дома: — ты правильно делаешь что тайну оберегаешь, нечего этой Железновой выдавать методики секретные, она сегодня тут а завтра в Москву поедет, к «Крылышкам», шила в мешке не утаить, рано или поздно твои методики по стране все равно разойдутся, но пока мы должны преимущество по полной использовать. Ты все верно делаешь! — он подмигивает ошеломленному Виктору: — да и нету никаких «особых тренировок», верно же?

— Ээ… не совсем уверен, что мы с вами на одной строке… — говорит Виктор: — их и правда нет.

— Да, да, да. Молодец. Всем так и говори. — кивает Соломон Рудольфович: — вот только имей в виду что меня на замминистра именно тренер «Крылышек» вывел, он об ответной услуге просил. Придумай что-нибудь, хорошо?

— … придумать что-нибудь?

— Ага. Мистическое. Тайное. Овечку там в жертву принеси, чем вы там на своих оргиях занимаетесь?

— На оргиях? Она же…

— Несовершеннолетняя, я знаю. Ну сделайте все в легкой версии. Типа оргия для школьников, версия под цензурой. В конце концов почему я должен обо всем думать⁈ — сердится Соломон Рудольфович: — я вам условия выбил, с Гормолзаводом договорился, с министерством все уладил, уж тут как-нибудь сам, Виктор. Имей в виду, травмировать ее нельзя и вообще чтобы осенью мы ее «Крылышкам» в целости и сохранности доставили!

— … эээ….

— Вот я тебе поражаюсь, Виктор! — хмурится Соломон Рудольфович: — одна школьница тебя в ступор повергает! Всему тебя учить нужно, ну молодежь пошла…

— Соломон Рудольфович!

— Нечего мне. — Соломон Рудольфович разминает переносицу пальцами и встает из кресла. Подходит к окну и некоторое время изучает индустриальный пейзаж за стеклом.

— И вообще… — говорит он задумчиво: — возраст это такой недостаток что гарантировано проходит со временем. Эх… где мои шестнадцать лет…

— Соломон Рудольфович?

— Я говорю что ей в октябре уже восемнадцать будет! Всему вас учить нужно!

Сентябрьское солнце, уже не такое щедрое, как летом, косыми лучами пробивалось сквозь высокие окна бухгалтерии молочного комбината. На подоконниках, выкрашенных белой масляной краской, стояли горшки с разросшимися фикусами и традесканцией, чьи длинные плети спускались почти до батарей центрального отопления, еще холодных в это время года. Между створками рам кое-где виднелась вата — следы прошлогоднего утепления.