– Ну, наставник государев, доволен ли ты? – с явным сарказмом спрашивал у меня Матвеев.
Я стоял на кремлёвской стене и в подзорную трубу наблюдал за тем, как уходят стрельцы. Не слышал, что боярин ко мне приблизился. Вокруг было много иных шумов, да и мое сопровождение, охрана, не пропустила бы абы кого.
Удалось сдержаться и не показать Матвееву, что его присутствие рядом оказалось неожиданным.
– Как государь? Как науки постигает? – спрашивал Артамон Сергеевич.
Хотя в этих вопросах я не услышал особой заинтересованности, будто бы они прозвучали для затравки разговора, я ответил.
– Каждая наука по‑своему дается. Я передавал через Фёдора Юрьевича Ромодановского, что веду диаруш, где выставляю оценки государю за каждый урок. По требованию могу предоставить боярскую думу, – спокойно ответил я.
Диарушаем я называл дневник или, скорее, даже журнал. Говорил это на польский манер, чтобы было понятно, что имею в виду. Пока такой формы контроля за успеваемостью на Руси нет.
– То добро, то правильно, – задумчиво говорил Матвеев. – Потребно ознакомиться нам всем.
– Но ты же, боярин, не за этим спрашиваешь меня? – подталкивал я Матвеева к главной причине, почему он сам подошел ко мне, а не вызвал, как мог.
– А те нововведения, кои ты передаёшь через Ромодановского. Твои ли они? – спросил он.
– Мои, боярин, – отвечал я.
– Зело мудро, – но иное не ко времени. Табель о рангах… Токмо местничество отменили, а ты уже на иноземный манер сословность строить предлагаешь, – осуждающе сказал Матвеев.
– Такого нет ни в одной иноземной державе. Ну коли нынче построить подобное нет возможности, так нужно думать на будущее. Так каждый государев человек будет ведать, что нужно сделать, как бы продвинуться, и в службе радения будет, – сказал я.
– Так я не говорю тебе, что сие дурное начинание. Может, так бы и случилось оно. Токмо есть, кто супротив встанет… кто уже тебя жизни лишить удумал, кто и нынче супротив всего разумного выступает, – с хитрым прищуром говорил Матвеев.
Я состроил непонимающее выражение лица, однако всё прекрасно понял. Никак боярин не оставит свои идеи – моими руками красную дорожку себе постелить. Всё свой зуб точит на Афанасия Кирилловича, который, видимо, окончательно выбился из‑под покровительственной руки боярина Матвеева.
Но я глазом не моргнул. Всё помню. Но если вдруг что‑то и случится, то подозрений на меня должно лечь как можно меньше.
– А те новшества, асобливо что до сбережения и накопления казны, яко с гербовым сбором – всё это мне отправляй, – сказал Матвеев и покинул меня, а скоро и вовсе кремлёвскую стену.
Я уже знал, что после идеи с бумагой с гербовой печатью слова бояр Ромодановских зазвучали немного громче. Дельное предложение вызвало интерес к тем боярам, кого кроме как солдафонами и не воспринимали. Во многом я был не против того, чтобы мои новшества использовали любые бояре. Главное, чтобы они были внедрены.
Так что подумал о том, чтобы подать идею и способы её реализации относительно бюджета государства. Мысли у меня были и о том, что неплохо создать фискальную службу, а также контрольно‑ревизионную. Доработаю ещё денёк‑другой проект, опишу главные плюсы введения, и дам Матвееву на рассмотрение.
– Боярин, убирать таможни нужно. Ну как же торговать, коли в кожном граде своя мзда? – пользуясь случаем, я решил просить Матвеева.
– Рано, – сказал‑отрезал он.
Да, если убрать внутренние таможни, то год, или два, государство будет терпеть убытки. Вот только это несомненно оживит торговые отношения. И после можно будет увидеть рост экономики. Боится.
– Так а подушный налог? – спросил я.
То же новшество, которое быстро наполнит казну.
– Рано…
Да, переписывать нужно людей, чтобы вводить такой налог. Иначе овчинка выделки не стоит. Но ведь нужно работать! Вот почему всех придется строить через Петра. Не хотят работать. Им бы только подавать вот такие вот проекты, как гербовый сбор. Где по сути и делать ничего не нужно, только бумагу теснить. А на все мои потуги… Рано… Потом чтобы поздно не было!
Скоро я отправился к себе домой. В тот отеческий дом. Было бы неплохо увидеть мать, сестру, братьев. И это то прикрытие, которое наиболее правдоподобно для тёмных делишек, что я намереваюсь сделать. Не своими руками, но алиби мне нужно железное, и чтобы в Москве. Потому, на самом деле, я здесь.
– Братец! – с криком бросилась мне на шею Марфа.
Я ощутил, что девка входит в самый сок. За последний месяц чуть поправилась, подросла в тех местах, что для женщин наиболее важны. Может не так и не права мама, которая болеет идеей быстрее выдать замуж Марфу?
Как мне кажется, если бы дети в будущем взрослели также быстро, как и в этом времени, то порог совершеннолетия точно был бы снижен на пару лет. И пусть Марфа годами ещё не воспринималась мной как невеста, но, боюсь, что для других она уже скоро может стать и перезрелой.
– Здравствуй, сыне, – вытирая тряпкой руки, на крыльцо вышла матушка.
Я поклонился, чуть отстранил от себя Марфу, первым поцеловал и поздоровался с матерью. А уже после троекратно чмокнул и сестрёнку.
В этот раз я прибыл к родителям без Анны. И было видно, что такое посещение сыном родного дома для моей матери более приемлемо. Ну невзлюбила мама Аннушку – и всё тут.
Как я понял, мама думала о том, что я мало посещаю родную обитель только лишь потому, что черноглазая ведьма мешает мне это сделать. Околдовала кровинушку, то есть меня, и всячески понукает мною. Мама ещё та свекруха, но из‑за этого она не перестаёт быть моей мамой.
Скоро мы уже были за столом. Всей семьей собрались и не только. Пир был такой, что и бояр пригласить на него не зазорно. Даже лебедя подали. Никогда не ел эту благородную птицу и не начинал бы. Но тушка лебедя так аппетитно выглядела, что я не стал чиниться, а попробовал ее прежде всего.
А пироги вышли такие, что пальцы можно было откусить.
– Коли подобными пирогами торговать в Преображенском, так денежку можно иметь неплохую, – сказал я.
– Из кукуйской муки сделаны, – довольная от похвалы, сказала сестрица. – На Москве такой не купить. Но мы то нынче, не бедствуем! Воно… У меня брат в дворянах испомещенных. Эка мы, Стрельчины.
Сразу было видно, кто именно пёк пироги.
– Ох, и кому ж такая красавица достанется? – сказал я, и тут же пожалел о сказанном.
Тема замужества сестры стояла в полный рост.
– Об том поговорить потребно. Уже и не рассматриваем никого. Два дворянских рода породниться желают с нами. Степану жену присматриваю. У Алёхиных девка справная есть. Мы им почитай, что отказали и не дали Марфу, так Степан пущай женится, – завела свою шарманку мама.
Марфа так закатила глаза, мол, как же её достали эти разговоры. Я могу представить.
– А тебе, Степан, девица та Алехина по нраву? – спросил я.
– Справная девка. И телеса добрые. Не толста и не тоща. А кабы не была белоручкой, и за хозяйством добре присматривала, – со знанием дела говорил брат.
Да уж… За хозяйством мужа жена должна присматривать, это точно.
В целом породниться с Алёхиными было бы неплохо. Два представителя этого рода сейчас поступают на службу в потешный полк. Там я могу их немного продвинуть, если только толковые будут.
И в целом род не знатный, абсолютно не богатый, даже, возможно, в нём и однодворцы есть. Но род многочисленный, и родства своего не растерял, держатся друг за дружку.
– В целом жа, добрый род, – сказал своё мнение Никанор.
Интересная была реакция мамы. Пусть ненадолго, но с неё слетела властность. И посмотрела она на дядьку таким нежным взглядом… А ведь они ещё далеко не старики. Никанору лет сорок семь, вряд ли больше. Маме так и вовсе около сорока. Да и выглядит она привлекательной женщиной.
Но пусть сперва выдержит годовой траур, а то как‑то неправильно это всё будет. Так думаю я, который и вовсе сожительствует с девицей.
Скоро мне пришлось отойти. Прибыл Игнат, и у нас с ним было очень серьёзное дело. За стол его я не приглашал, пусть службу несёт. То, на что я решаюсь, должно быть максимально подготовлено и продумано. Так что нечего чаёвничать и пироги поедать.
