Кровать была небольшая, я бы её окрестил «полуторкой», так что жар раскалённого женского тела всё ещё меня согревал. Мы лежали, прижавшись друг к другу. И будь это ложе втрое большее, уверен, что все равно было мало места и мы тянулись друг к другу.

И как после этого я могу быть груб с ней? Как после этого я могу выгнать Анну, думать о том, что нечто подобное с ней может испытать другой мужчина?

Мой опыт в отношениях с женщинами небольшой. В прошлой жизни, по сути, была только одна – моя жена. Остальное, что до нее – тлен и не стоит вспоминать.

И теперь всё то, что я чувствовал к той женщине, к жене Лене насколько её уважал, любил, оберегал, всё это начинал ощущать и в отношении Анны. Я хотел защищать, оградить свою женщину от всех невзгод и переживаний. И мне было сейчас настолько хорошо, что лишь единожды я вспомнил, что живу сейчас в сословном обществе. Вспомнил… Забыл…

Вот и она – медовая ловушка! Попался я‑таки в неё. Но оттого, наверное, и названа она «медовой», что сладка, как мёд.

Теперь мне нужно со всем этим разбираться. Но безусловно, оберегать Анну. Если надо будет – ради неё пойду против Матвеева. Хотя ещё как можно дольше нужно продержаться без прямого столкновения с наиболее сильными игроками. Да и государственными делами нужно думать, все же.

Матвеев может только казаться мне врагом. Но делать на благо Отечеству, мы с ним можем почти одно и тоже. Этот деятель скорее поддержит необходимые для взлета России изменения. Большим западником мог быть только Василий Голицын.

Вот, наконец, ко мне и разум возвращается.

– Я… никогда… – пыталась сказать Анна, но её голос срывался, а после и вовсе девушка расплакалась. – Прости меня, не гони меня. Сделай своей рабой, но оставь подле себя.

– Куда же я тебя теперь погоню? – сказал я, поглаживая бархатное бедро девушки.

Несколько слукавил я. Погоню, конечно, если мне проблемы станет чинить. Если продолжит играть против меня, а не быть за меня.

Желание вновь начало возвращаться ко мне. Даже после таких эмоций окончательного пресыщения не наступило. Я вновь стал целовать Анну, вызывая у неё удивление. Было понятно, что так не относились. Что она не думала, что можно так – нежно, при этом решительно. Когда не требовалось слов, когда губы постоянно заняты.

И какие же сладкие у неё уста!

– Ку‑ка‑ре‑ку! – прокричал суповой набор.

И даже в Кремле есть петухи, как бы это не звучало.

Встал. Потянулся. Улыбка тут же легла на мое лицо. А увиденное сделало мое утро, или даже весь день.

Обнаженная, лишь только чуть скрутившись ближе к позе эмбриона, мирно посапывала богиня. Ну да, так и есть. Если и могли быть греческие богини, то рядом со мной – Афродита. До чего же хороша Анна. Сколько прелестей скрывает эта женская мешковатая одежда.

Аннушка посапывала, при этом улыбалась. Не было у нее тревог, снилось что‑то приятное.

Начал делать зарядку. Так, по немногу, без силовых упражнений. Все же ранения еще дают о себе знать, но это не повод, чтобы ничего не делать.

Отличное начало утра принесло и весьма позитивные мысли. Ну присматривал за мной Матвеев… Ну так как иначе? Как будто не я словно бы с ноги вышиб дверь, ведущую к власти? И умный человек, который находился за этой дверью, обязательно заинтересуется, кто же это к нему ломится.

Тем более, если бы я действовал только исключительно прямолинейными методами, то и меньше было бы ко мне вопросов. Делаю и поступаю так, как это свойственно людям этого времени. Например, «балду гоняю» по большей части, ну и еще иногда кого‑нибудь напрягаю поработать.

Нет, я и сам впахиваю, того же требую и от других. И это мое преимущество. Так меня сложно контролировать. Ибо ни один боярин не станет каждый день планировать и работать от условного звонка, до безусловного окончания рабочего дня, так как наступает ночь.

А боярин Матвеев, может и не знает, сколько использовано мною хитростей. Но думаю я, что у него даже чуйка в этом направлении развита. Как‑никак, но Артамон Сергеевич немало времени пробовал почти что на вершине власти.

Да и коллега он, по сути, разведчик. Ведь заведовал и контрразведкой и иностранной разведывательной деятельностью, как бы это не называлось сейчас. Ворон ворону глаз не выколет? Посмотрим. Расслабляться не стоит. Напротив…

Устрою‑ка я игру с Матвеевым. Пусть Игнат и Анна передают боярину то, что мне нужно. Какую‑нибудь полуправду, или даже откровенную ложь. Ну, а я, чтобы потом выгородить и девушку, возможно, и Игната, хотя с ним нужно еще поговорить, скажу, что сам догадался.

Сегодня был день, который я хотел своей семье. По крайней мере, можно поработать, но не здесь, а рядом с родными. Конечно, некоторым образом я буду использовать своё служебное положение. Ведь никто не собирался останавливать следствие.

Главные фигуранты, если только не выявится ещё кто‑то, опрошены. Их показания запротоколированы. Сейчас материалы дела и вовсе компилируются. И оригиналы я хотел бы увезти куда‑нибудь из Кремля. Так что главная работа с людьми выполнена.

Однако во время бунта случилось столь много происшествий, как мелких, так и достаточно значимых, что стоило бы проводить дополнительное расследование по каждому из наиболее весомых эпизодов. И это требует и времени и сил. Хорошо, что в этом времени нет множества сложных процедур, как, например, передача дела в суд.

И уже по‑хорошему, можно было предавать суду и Софью и других. Вот только я вначале сделаю все, чтобы было по‑моему, а уже после и суды и судилища. Главное, чтобы так, как я хочу.

А то, что могу отдохнуть, так разве же у меня нет всех тех, кто уже должен хотя бы примерно уловить смысл и систему расследования? Собрать показания теперь уже со всех десятников не составит труда. Сотников‑то, оставшихся в живых мы уже опросили.

Когда я проснулся стало проявляться какое‑то игривое настроение. Вышел из спальни, открыл соседнюю комнату, где должны били находиться десять стрельцов, приданных Следственной комиссии.

Они все спали. Я понимаю, что сейчас время ранее, никак не позже шести часов утра. Хотя люди уже обычно вставали в это время. Но они же спят на службе!

– Подъём! Всем встать! – кричал я.

Воины подхватывались, взъерошенные, взбудораженные, мотаясь из угла в угол. Кто‑то искал свою одежду, иные пытались вспомнить, куда поставили сабли или ружья.

– Десятник Матвей! Всем доложить, что назначаю общий сбор у нашей усадьбы. Выдвигаемся на… – я задумался, куда же нам выдвинуться. – на Серпухов.

По сути, было неважно, в сторону какого города я объявлю выход. Важнее совсем другое. Вот с таким игривым настроением я хотел проверить уровень организованности стрельцов. Или уровень бардака, который должне был начаться обязательно.

Тут же послал стрельца к Петру Алексеевичу. Я предупреждал государя, что проведу подобные учения. Ну и доложу царю об итогах суеты. Пусть проникается ситуацией, чтобы после не было сюрпризом. России нужна совсем иная армия. Или по крайней мере, чтобы костяк армии был другой. От старых воинских подразделений быстро не откажешься. Иначе еще не будет достаточно нового, а старого уже не станет.

Нужно понимать, сколько времени придётся затрачивать на то, чтобы собрать полк в кулак и выдвинуться. Вот, к примеру, прорвут татары засеченную черту, обойдут Тулу, Каширу, выдвинутся к Москве. Они конные, быстрые, мобильные.

Или другой вариант, очень даже вероятный, большой польский отряд вырвется и начнет бесчинствовать. Как те лисовчики, которые делали на Руси что хотели, а поймать их не могли. И кем купировать будь какой прорыв противника?

А ещё что‑то я уже давно не проявлял себя, как полковник. Нужно показать, что я существую, что помню о полке.

При этом прекрасно осознаю, какой сейчас начнётся бардак. Одним стрельцам надо будет срочно закрывать свои лавки, ремесленные мастерские. Другим с бранью отрываться от семейных дел. Иные же будут вовсе вне столицы. Ведь им никто не регламентировал оставаться в столице.