Я понимал, что я должен просить у Алисы не прощения, а шанса снова стать частью ее мира. И самое сложное — понимал, что любовь и доверие нельзя потребовать или выпросить. Их можно только снова медленно, капля за каплей, выращивать. И никто не гарантирует, что они взойдут.

Алиса.

Несколько дней после того, как я оставила Егора у подъезда, стали для меня настоящей пыткой. Душа разрывалась на части. С одной стороны — горькое осознание, что я снова выставила напоказ свою боль. С другой — жгучее разочарование.

Он знал. Знал правду о дочери. И… ничего. Ни звонка, ни смс, ни попытки увидеться. Тишина.

«А что я хотела? — пыталась я размышлять, лихорадочно рассылая резюме. — Сказал «извини» и успокоился. Сбросил с себя груз вины».

Но по ночам, когда я лежала без сна, передо мной вставал его образ — не холодный директор, а тот самый растерянный мужчина с глазами, полными отчаяния. И мне казалось, что в них все еще горит огонь… тот самый, из нашего прошлого.

Но, видимо, мне лишь почудилось. Очевидно, ни я, ни Аленка ему по-настоящему не нужны. Эта мысль была похожа на нож, вонзенный в самое сердце. Он появился, всколыхнул все, и исчез, оставив меня одну разбираться с последствиями.

Я с усердием, доходящим до одержимости, искала работу. Отчаяние придавало мне сил.

И вот, совершилось первое чудо. Позвонил мистер Джонсон, партнер с того самого обеда в ресторане.

— Миссис Алиса, — сказал его бархатный голос. — Я был очень впечатлен вашей работой. Узнал, что вы покинули компанию Богданова, и, должен признаться, обрадовался. Я как раз ищу старшего переводчика на международные проекты. Не хотите ли обсудить детали?

Я не могла поверить своим ушам. Зарплата была выше, чем на предыдущем месте, а проект — интереснее. Я согласилась, почти не думая. Видимо, чудеса все-таки случаются. Вселенная бросает мне спасательный круг.

Вторым чудом, но уже для моей малышки, стало скромное предложение Евгения. Он зашел вечером, якобы передать документы от бухгалтерии по расчету, и, глядя на Аленку, сказал:

— У меня в субботу выходной. Не хотите съездить в зоопарк? Слышал, там новых слонят привезли. У меня как раз есть лишние билетики.

Аленка засияла так, будто на нее высыпали мешок конфет. Это была ее заветная мечта. Я на секунду засомневалась, но мама поддержала предложение, и я, видя счастливое лицо дочки, сдалась и почувствовала, как камень на душе немного сдвигается. Спасибо Евгению за его добрые намерения.

Но я слегка заблуждалась насчет его доброго сердца. Вернее, насчет источника его внезапной инициативы.

Вечером в субботу, после поездки в зоопарк, когда Аленка, уставшая и довольная, уже заснула, обняв новую плюшевую обезьянку (которую, конечно же, «случайно» купил Евгений), раздался звонок в дверь. Это была Оксана.

— Алис, я больше не могу молчать, — с порога выпалила она, и в голосе ее слышалось настоящее мучение. — Я мучалась всю неделю! Во вторник меня вызывал Егор.

И она выложила мне все. Как он, не начальник, а просто виноватый мужчина, умолял ее рассказать о нас. О наших мечтах. О наших маленьких радостях. Как он записывал в блокнот все до мелочей: про мой тайный интерес к дизайну, про пирожные «Картошка», про Аленкину мечту о зоопарке и кукле.

— Я сначала испугалась, — призналась Оксана, — но он был таким… искренним. Разбитым. Я поверила ему и захотела помочь.

Я слушала ее, и мир переворачивался с ног на голову. Значит, все эти чудеса… работа Егора? Не внезапная благосклонность мистера Джонсона, а его деликатная рекомендация? Не спонтанная доброта Евгения, а четкое выполнение плана?

Моя душа… она разрывалась пополам. Одна ее часть ликовала! Он не забыл. Он не махнул рукой. Он пошел в обход, тихо, без напора, пытаясь исправить все, не требуя ничего взамен. Он изучал карту моего сердца, чтобы заново его завоевать.

Но другая часть — рвалась от боли и гнева. Почему снова через других? Почему не прямо? Почему не пришел сам? Гордость возмущалась: он что, думает, что можно все купить? Устроить мне работу, сводить дочку в зоопарк — и все, прощен?

Слезы текли по моим щекам — горькие и сладкие одновременно. Сердце радовалось и разрывалось от этой двойственности. Он был рядом. Он боролся. Но он все еще боялся подойти ко мне в лоб. И в этом страхе я читала и нашу общую боль, и призрак того недоверия, что когда-то нас разлучило.

Я закрыла глаза. Теперь я знала. И это знание было одновременно и исцелением, и новой раной.

Алиса.

Воскресным утром звонок в дверь прозвучал как колокол. Через глазок я увидела ее – Светлану Петровну. Ту самую. Ту, что пять лет назад разлучила меня с Егором, обвинив в несуществующей измене с его же лучшим другом. Ту, что превратила мою жизнь в ад.

Я открыла дверь, не ожидая ничего хорошего.

Та Светлана Петровна, которую я увидела, что стояла сейчас передо мной, была другой. Сломленной. Ее прическа не идеальна, дорогая шуба расстегнута, а глаза были полны слезами. Я не двигалась, надеясь, что она уйдет.

— Алиса, пусти меня. Ради Бога, – ее голос, всегда такой властный, теперь был тихим и жалобным.

Моя мама бросилась к двери, как тигрица, защищающая детеныша.

— Уходите! – сказала она резко, пытаясь закрыть дверь. – Вам здесь не рады.

Но тут из комнаты выглянула Аленка.

Светлана Петровна, увидев ее, просто рухнула на колени.

— Простите! – она содрогалась от рыданий. — Я не знала… не думала, что столько горя вам причиню! Я не знала про девочку!

Я смотрела на нее, и внутри был только лед. Я видела не эту униженную женщину, а ту, прежнюю – с холодными, как сталь, глазами, которая подстроила для Егора «неопровержимые доказательства» моей мнимой измены.

— Ваши слезы меня не трогают, – сказала я, и мой голос прозвучал чуждо и пусто. — Вы отняли у меня пять лет. Вы отняли у Аленки отца. Вы думаете, одно «прости» все исправит?

— Нет! – она подняла искаженное горем лицо. — Но я буду ползать на коленях, я буду молить о прощении до конца своих дней. Я все сделаю, чтобы вы с Егором воссоединились. Чтобы моя внучка… — ее взгляд снова нашел Аленку, — чтобы Аленка узнала свою вторую бабушку.

И тут я увидела его. Егор стоял в конце коридора, бледный, с глазами, полными такой муки, что мое каменное сердце дрогнуло. Он подошел ближе.

— Алиса, — его голос был тихим, но для меня он прозвучал громче любого крика. — Она говорит правду. О своем раскаянии. Но это ничего не меняет. Вся вина — на мне.

Я посмотрела на него, и меня накрыла волна усталости. Бесконечной, всепоглощающей усталости.

— Я знаю, — выдохнула я. — Я знаю, что ты тоже стал ее жертвой. Но знать — не значит простить.

Тем временем Светлана Петровна, не вставая, достала из сумки шкатулку и протянула ее мне.

— Это… все мои сбережения. Для Аленки. Я не требую ничего взамен. Просто… позволь иногда видеть ее.

И тут заговорила мама. Моя мудрая мама.

— Уберите это, Светлана, и встаньте, — сказала она тихо. — Не будем стоять на пороге...

Это было не прощение. Это было перемирие. Ради Аленки, которая с испугом и любопытством смотрела на плачущую женщину на полу.

Алиса

С тех пор Светлана Петровна начала постепенно входить в нашу жизнь. Она сняла квартиру неподалеку и с трогательным, почти болезненным упорством заслуживала право видеть внучку. Я, честно говоря, долго избегала прямых встреч с ней, ограничиваясь кивком при встрече. Но их общение с Аленкой я не запрещала.

Сначала их свидания проходили под бдительным присмотром мамы — пятнадцать минут в парке, не больше.

Как-то раз мама, вернувшись, тихо сказала: