В минуты этого томительного ожидания в голове снова и снова крутилась мысль, от которой перехватывало дыхание. Мысль, переворачивающая все с ног на голову.

Аленка. Четыре года. Девочка с моими глазами.

Так значит, Алиса уже была беременна тогда? В тот самый день? Или это случилось позже? Я лихорадочно перебирал даты в уме. Все примерно сходилось… Боже.

От этой догадки по телу разливалась странная, мучительная смесь восторга и леденящего ужаса. Восторга — от осознания, что часть меня жила все эти годы. Та самая частичка, о которой мы мечтали с ней. А ужаса — от понимания, что я, своим малодушием, своей слепой верой в ложь матери, лишил себя всего этого. Я бросил ее одну, беременную. Я заставил ее бежать, скрываться, бороться за выживание с ребенком на руках.

Картина, нарисованная Тамарой Павловной, — «ипотека», «нужда», — приобрела теперь новый, чудовищный смысл. Это была не история о расчетливой авантюристке. Это была история о матери-одиночке, борющейся за жизнь своей дочери. Моей дочери?

И вот дверь подъезда распахнулась. Сначала выбежала, подпрыгивая, Аленка, а следом за ней вышла Алиса. Они смеялись о чем-то своем, и на ее лице сияла та самая, незнакомая мне за эти дни, беззаботная улыбка. Сердце екнуло от надежды. Я уже взялся за ручку двери, чтобы выйти к ним.

Но в этот момент из машины, припаркованной прямо у подъезда, вышел…Руслан.

В первую секунду я не узнал его. Он возмужал, стал шире в плечах, выглядел уверенным и стильным. Но это был он.

— Девочки! — окликнул он их.

Алиса и Аленка обернулись. И тогда произошло то, что выбило у меня землю из-под ног. Аленка, широко раскинув ручки, с радостным криком: «Дядя Руслан!» — побежала к нему. Он легко подхватил ее на руки и закружил. Она хохотала, запрокинув голову, а Алиса, подходя к ним, смотрела на них с такой мягкой, светлой улыбкой, от которой у меня сжалось сердце.

Я обмяк на сиденье, как будто из меня вынули стержень. Я смотрел на эту идиллическую картину, не веря своим глазам. Это был словно удар тупым ножом, возвращающий меня на пять лет назад. Тот же Руслан. Та же Алиса. Только теперь между ними была связующая их нить — ребенок.

И тут же, как ядовитая змея, заползла знакомая тень сомнения. А что, если я ошибаюсь? Что, если Аленка не моя? Могла ли она после всего сойтись с Русланом? Та встреча в отеле… а что, если она была не подставой, а началом их отношений? Что, если ребенок…Его?

Эта мысль была настолько мучительной, что я чуть не застонал. Нет. Я не мог в это поверить. Все во мне кричало, что это моя дочь. Ее глаза… Но разве можно быть уверенным? Моя гипотеза, дававшая мне надежду, теперь казалась шаткой, построенной на песке.

Они все вместе сели в машину Руслана и уехали. А я остался сидеть в своей, парализованный, не в силах сдвинуться с места.

Я понимал теперь с пугающей ясностью: поиск правды — не просто желание очистить совесть. Это необходимость. Жизненная необходимость. Потому что пока я не узнаю наверняка, кто отец этого ребенка, я сойду с ума.

Алиса

Руслан отвез Аленку в садик. По дороге мы договорились, что он завезет меня в офис, я решу все вопросы с увольнением, а в обед мы встретимся в уютном ресторанчике через дорогу от компании. Наконец-то появится возможность спокойно все обсудить — и мою жизнь, и его заграничные приключения. Мысли о предстоящем разговоре согревали и успокаивали.

Когда я пришла на работу, Егора еще не было. Я почти побежала в отдел кадров к Тамаре Павловне и молча положила на стол заявление об увольнении по собственному желанию.

Тамара Павловна медленно надела очки, прочла бумагу и смерила меня ледяным взглядом.

— Без визы Егора Александровича я это заявление принять не могу. Это должность прямого подчинения руководителю. А пока никаких указаний от шефа нет, вы обязаны исполнять свои обязанности. На своем месте.

Мое сердце упало. Я хотела все закончить быстро и чисто. Но пришлось вернуться в приемную. Минуты текли нестерпимо медленно. Я бесцельно перебирала бумаги на столе, не в силах сосредоточиться.

Мысли возвращались к утру субботы. К его лицу, к его словам. Он явно хотел разобраться. Но… Слишком много времени прошло. За эти годы я стала другой. Я научилась выживать, принимать решения, не надеясь ни на кого. Я выстроила свою жизнь, хрупкую, но свою. И мне уже никто не нужен.

«Или я просто заставляю себя так думать?» - пронеслась предательская мысль.

Дверь в приемную резко открылась. Вошел Егор. Увидев его, я внутренне содрогнулась. На нем не было лица. Он был бледен, под глазами лежали темные круги, взгляд отсутствующий. Он выглядел так, будто не спал ни секунды с той самой минуты, как я ушла из его квартиры.

— Егор Александрович, мне нужно подписать документ, — обратилась я к нему, пока он проходил мимо меня в свой кабинет.

Он молча, почти машинально кивнул, не останавливаясь. Собрав волю в кулак, я взяла со стола заявление и пошла за ним.

Он снял пальто, бросил его на кресло и тяжело опустился за свой массивный стол. Его движения были медленными, будто через силу. Я подошла и положила листок перед ним.

— Подпишите, пожалуйста.

Он поднял на меня затуманенный, полный какой-то невыразимой муки взгляд. Он смотрел на меня несколько секунд, не видя заявления. Потом его взгляд скользнул по бумаге, и он тихо, почти шепотом, выдохнул вопрос, который прозвучал как гром среди ясного неба:

— Алиса… Аленка — моя дочь?

Воздух вылетел из моих легких. Комната поплыла перед глазами. Все мои приготовления, моя решимость уйти, планы на разговор с Русланом — все это рассыпалось от одного-единственного вопроса. Самого главного вопроса. Того, который я боялась услышать больше всего на свете.

Я стояла перед ним, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Воздух в кабинете стал густым и тяжелым. Вопрос Егора повис между нами, словно физическая преграда. Я видела в его глазах не просто любопытство — там была мука, надежда и отчаянная мольба.

Я открыла рот, чтобы ответить. Слово «да» уже готово было сорваться с губ. Это было правдой, которую я носила в себе все эти годы.

— Аленка… — прошептала я.

Я хотела продолжить, сказать «твоя дочь, но это ничего не меняет. Ты потерял право знать это...» Но в этот момент в кармане моего пиджака раздался оглушительно громкий в тишине кабинета звонок.

Алиса

Я вздрогнула. Сердце бешено заколотилось. Я инстинктивно потянулась к телефону, достала его, чтобы заглушить звонок, и в этот миг наши взгляды скрестились.

Егор увидел. Увидел имя на вспыхнувшем экране. «Руслан».

Все его черты резко заострились. Тот краткий миг надежды и раскаяния в его глазах был мгновенно вытеснен знакомой, леденящей душу яростью. Его лицо исказила гримаса боли и недоверия.

— Конечно, — хрипло выдохнул он, откидываясь на спинку кресла. — Он уже тут как тут. Всегда вовремя, не правда ли?

— Егор, это не то... — начала я, но меня перебил новый звук.

Дверь в кабинет с силой распахнулась, без стука. На пороге, словно черная туча, стояла Светлана Петровна. Ее взгляд мгновенно считал ситуацию: мое бледное лицо, заявление на столе, напряженная поза сына.

— Что здесь происходит? — ее голос был звеняще-резок. Она бросила на меня уничтожающий взгляд. — Алиса, я требую, чтобы ты немедленно...

— МАМА!

Голос Егора прозвучал как хлопок. Он не кричал, но в его интонации была такая стальная власть, от которой даже Светлана Петровна на мгновение отступила назад. Он медленно поднялся из-за стола, его взгляд был прикован к ней. В его глазах горел холодный, беспощадный огонь.

— Выйди. Немедленно, — произнес он тихо, но так, что по коже побежали мурашки.