Я стояла, прижавшись спиной к холодной деревянной поверхности двери, пытаясь перевести дух. Руки все еще дрожали. Уйти. Уйти сейчас же, хлопнуть дверью, сохранив свое достоинство. Вернуться к безнадежным поискам работы, к нависшей над семьей катастрофе.

Или остаться. Стиснуть зубы. Выдержать. Спасти свой дом.

Я посмотрела на него — на его безупречный профиль, на властно сжатые губы, на этого человека, который когда-то был самым близким, а теперь стал воплощением холодной, расчетливой жестокости.

— Хорошо, — прошептала я, заставляя себя оттолкнуться от двери. — Я остаюсь.

Он медленно повернулся ко мне, удивленно приподняв бровь. Казалось, он этого не ожидал.

— Что?

— Я сказала, я остаюсь, — голос окреп, в нем появились стальные нотки. Я расправила плечи и посмотрела ему прямо в глаза. — Мне нужна эта работа. И если для того, чтобы ее получить, мне нужно пройти ваш больной тест на прочность, то я его прошла. Вы не добились того, чего хотели. Я не разделась и не сбежала. Я здесь. Готова работать.

На его губах появилась едва заметная, кривая улыбка. В ней не было ни капли теплоты.

— Интересно, — произнес он задумчиво. — Очень хорошо, Алиса. Возвращайся на свое рабочее место. Наведи порядок в бумагах, которые тебе оставила предшественница. И приготовься. День только начинается.

Он повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Я вышла из кабинета, притворив за собой тяжелую дверь, и прислонилась к стене в пустой приемной. Ноги подкашивались.

Я осталась. Но я не чувствовала ни капли победы. Только ледяную тяжесть в груди и щемящее предчувствие, что самые сложные испытания еще впереди. И что его появление в моей жизни — это не случайность. Это начало войны.

Егор.

Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, оставив меня наедине с гулкой тишиной кабинета и оглушающим грохотом в моей голове. Алиса.

Я медленно прошелся к панорамному окну, сжав кулаки. Кончики пальцев впились в ладони, но эта физическая боль была ничто по сравнению с тем адом, что разверзся внутри.

Она вошла, и время рухнуло. Пять лет — к черту. Пять лет я выжигал ее из себя кислотой работы, бешеным драйвом, ледяным презрением ко всему. А она просто вошла.

Она изменилась. Исчезла та юношеская угловатость, появилась какая-то новая, зрелая женственность. И все такая же ослепительно красивая. Проклятая красота предательницы.

Мое сердце на секунду оборвалось. Воспоминания. Ее смех. Ее запах. Ее доверчивые глаза, смотрящие на меня, как на Бога.

А потом — словно следующий слайд — другая картина. Номер отеля. Приоткрытая дверь. И она, выходящая оттуда. Раскрасневшаяся. А там, на кровати, спит мой лучший друг. Руслан. Брат. Человек, которому я доверял больше всех.

Мне не нужны были подробности. Не нужны были оправдания. Сам факт. Место. Время. Его полуголая фигура на смятой простыне. Этого было достаточно. Достаточно, чтобы мир перевернулся с ног на голову. Чтобы почувствовать себя последним идиотом. Чтобы сгореть заживо от стыда и ярости.

Я оборвал все. Резко. Жестко. Без объяснений. Как трус. Мне было слишком больно смотреть на нее. Слишком унизительно слушать любые слова.

Мама потом твердила, что я все правильно сделал, что она мне не пара, что я избежал ошибки. Но ее слова были лишь бальзамом на растерзанную гордость. Они не лечили рану. Они ее консервировали.

И вот она здесь. Стояла в этом самом кабинете. Смотрела на меня этими глазами — теперь в них был испуг, гнев, вызов. И этот дурацкий, яркий шелковый платок на шее. Как будто ничего и не было. Как будто она не разбила мне сердце вдребезги.

Я ненавидел ее в эту секунду. Ненавидел за то, что она посмела появиться. За то, что выглядит так… невинно. За то, что заставила меня снова это все почувствовать.

Мой приказ вырвался сам собой. Жестокий, неадекватный, унизительный. Я видел, как она побледнела. И в какую-то долю секунды мне доставило удовольствие увидеть ее шок. Пусть почувствует и свою долю унижения. Пусть поймет, что здесь я — власть. Я — тот, кто решает. Я тот, кого больше никогда не предадут.

Я видел, как она собирается с духом. Как ищет слова. Такая же упрямая, как и раньше. И черт возьми, когда она выпрямила спину и сказала: «Я остаюсь», во мне что-то колыхнулось. Что-то похожее на… уважение? Нет. Не может быть. Это просто отчаяние. Она в отчаянном положении, раз приползла сюда.

Она думает, это тест на прочность? Пусть думает. Для меня это месть. Медленная, методичная месть.

Она не узнает. Ни за что не узнает, что каждый ее взгляд, каждый вздох — это пытка. Что под этой маской холодного начальника бушует тот самый дурак, который до сих пор помнит, как любил ее. Это бесит больше всего на свете.

Я все еще люблю ее. И я заставлю ее пожалеть о том дне, когда она переступила порог этого офиса. Она будет прыгать по моей указке. Она будет ненавидеть каждую секунду, проведенную здесь. И, в конце концов, она сломается и уйдет. Как и все.

И только тогда, может быть, я наконец смогу забыть ее. Или окончательно сойду с ума.

Я повернулся к окну спиной, к ее ушедшей тени за дверью.

— Приготовься, Алиса, — тихо прошептал я в тишину кабинета. — Ты даже не представляешь, что тебя ждет.

Алиса.

Я попыталась собраться с мыслями. Начала разбирать документы.

Всю первую половину дня я вникала в тонкости работы. Изучила на компьютере расписание шефа, узнала, когда и где у него запланированы встречи. Проанализировала информацию о совещаниях, которые будут проведены в ближайшие дни. Нашла на внутренних ресурсах телефонный справочник сотрудников компании, необходимый для оперативного связывания в случае необходимости.

Около полудня мне позвонила Оксанка. Переживает.

— Лисенок, привет! Как ты там? — слышу беспокойный голос подруги, отвечая на звонок.

— Все норм! Много дел.

— Понимаю, что занята, но может в обед отметим твой первый день? Тут недалеко хороший ресторанчик. Я покажу.

Оксана не оставляет меня без внимания, шутка ли - я на новом «ответственном посту».

Но я вынуждена отказать. Боюсь навлечь на себя гнев руководителя.

Раз уж наша встреча не состоялась, Оксана захотела успеть за время обеденного перерыва поправить маникюр в близлежащем салоне, поэтому предупредила меня, что ее телефон будет вне зоны действия сети. Мы договорились поболтать после работы.

Я на обед не пошла, решив получше разобраться в работе.

Егор все это время был в кабинете. Время шло, ничего необычного не происходило. Сердце стало биться ровнее, нервы успокоились.

Но вдруг резкий, требовательный сигнал внутреннего телефона на столе заставил меня вздрогнуть. Сердце, только-только успокоившееся, снова бешено заколотилось, предчувствуя новую порцию адреналина. На табло горела лампочка линии начальника.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться, и взяла трубку.

— Да, Егор Александрович?

— Кофе. Черный. Без сахара. Без всего. И срочно, — прозвучал в трубке его низкий безразличный голос, и на том конце положили трубку.

Ни «Алиса», ни «пожалуйста». Просто приказ. Я отложила телефон и потянулась за сумочкой, чтобы взять деньги.

Но потом остановилась. Где здесь вообще находится кофейня? Я не успела ничего узнать об инфраструктуре здания.

Собрав волю в кулак, я набрала номер Тамары Павловны.

— Тамара Павловна, здравствуйте, это Алиса, секретарь Егора Александровича. Подскажите, пожалуйста, где я могу взять кофе для шефа?

В трубке повисла короткая пауза, полная молчаливого осуждения.

— На минус первом этаже есть кофейный автомат. Но Егор Александрович пьет только свежесваренный. Автомат он не приемлет. Вам придется сходить через дорогу, в кофейню «Бразилия». Только там кофе, который он пьет, — ее голос звучал так, будто она сообщала мне заведомо невыполнимую миссию.