Егор.

Я поехал в офис, в свой кабинет. Сидел за столом, сжимая виски так, что пальцы немели. Перед глазами стояло ее лицо — бледное, разбитое, в тот миг, когда мать обрушила на нее свой ядовитый удар. Я видел, как потухли ее глаза, как она сгорбилась, стараясь стать меньше, невидимой. А потом — ее стремительное исчезновение.

Ярость клокотала во мне, горячая и слепая. Ярость на мать, ее холодную, расчетливую жестокость. На себя — за то, что допустил это, за то, что не сумел защитить. Но больше всего — на эту невыносимую, душащую пустоту, которую оставило после себя ее отсутствие.

Мне отчаянно нужно было переключиться. Сбросить это напряжение, иначе я бы взорвался. Поэтому я оказался в этом новом, модном клубе «Малина». Я ненавидел такие места — оглушительный грохот музыки, давка, фальшивый гламур. Но сейчас мне был нужен именно этот шум, чтобы заглушить вой внутри.

Я устроился на втором этаже, в темном углу, заказав виски. Оно обжигало горло, но не приносило облегчения. Я смотрел вниз, на танцпол, где под вспышками стробоскопов клубилась безликая масса тел. Скука и тошнота подкатывали к горлу. Я уже подумывал уйти, чувствуя, что эта затея бессмысленна.

И вдруг мой взгляд зацепился. Словно луч света в этом калейдоскопе теней. Знакомый силуэт. Знакомый наклон головы. Это была она. Алиса.

Рядом с ней была ее подруга-бухгалтер, Оксана, и какой-то парень. Но я видел только ее. Она стояла, слегка покачиваясь в такт музыке, с бокалом в руке, но выглядела отстраненной, будто наблюдала за всем со стороны. Но не это поразило меня.

Она была… другой. Совершенно. Ее волосы, всегда собранные, теперь были распущены и ниспадали на плечи темными, живыми волнами, переливаясь в свете софитов. На ней было простое черное платье, но сидело оно на ней так, что затмевало любые наряды Кристины. И от нее исходило сияние. Какая-то внутренняя, чистая энергия, непосредственность и тепло, которые резали глаз. Она была настоящая посреди всей этой фальши.

Что-то в груди сжалось, заставив забыть о дыхании. Я не смог усидеть на месте. Я спустился вниз и подошел к ней, толкаемый какой-то неведомой силой.

Она обернулась, и ее лицо озарила мягкая, чуть смущенная улыбка. В ее глазах не было ни капли узнавания — лишь легкое, дружелюбное любопытство.

— Ты тоже любишь ритмы танца? — прокричала она сквозь музыку, и ее голос прозвучал как колокольчик.

Я что-то пробормотал в ответ, не в силах отвести взгляд. Она улыбнулась еще шире, и тогда случилось невероятное. Она закрыла глаза и полностью отдалась музыке. Она начала танцевать. Не так, как все вокруг — не для соблазнения, не для показухи. Она танцевала для себя. С какой-то поразительной, детской непосредственностью и в то же время с врожденной, дикой грацией. В этом не было ни капли наигранности. Только чистая, искренняя радость движения.

И в этот миг я понял. Окончательно и бесповоротно. Я пропал. Меня притягивало в ней все. Ее сила, проявленная днем, и эта хрупкая нежность сейчас. Ее умение быть разной и всегда — настоящей.

В это время ко мне, явно смущенная, подошла Оксана.

— Егор Александрович, — заговорила она, беспокойно поглядывая на подругу. — Алису совсем разморило. Она несколько коктейлей выпила. Говорила, что день сегодня был очень тяжелый, она вся на нервах. Я не знаю, что делать…

Я снова посмотрел на Алису. Да, теперь я видел — ее движения стали более плавными, а взгляд — влажным и затуманенным. Энтузиазм был искренним, но силы были на исходе. Я подошел и мягко взял ее под локоть.

— Тебе пора отдыхать, — сказал я ей на ухо.

Она покачала головой, пытаясь сфокусировать на мне расплывающийся взгляд.

— Нет… Нельзя… чтобы Аленка видела меня такой… — прошептала она, и в ее голосе сквозь хмельную дымку прорвалась настоящая, животная паника.

Она уже едва стояла на ногах. Не раздумывая, я просто подхватил ее на руки. Она была невесомой. Она инстинктивно обвила мою шею руками и прижалась ко мне, ища защиты и тепла, явно не отдавая себе отчета в происходящем. Ее голова устроилась у меня на плече, дыхание стало ровным и глубоким. Она засыпала.

— Надо меньше пить, Алиса, — тихо сказал я, но она уже не слышала.

Я пронес ее через весь шумный клуб, не обращая внимания на удивленные и осуждающие взгляды, усадил в машину и укрыл своим пиджаком. Она вся сжалась в крошечный комочек на пассажирском сиденье, безмятежная и умиротворенная. Вести ее в таком состоянии домой, к матери и ребенку, было немыслимо. Да я и не мог ее сейчас отпустить. Не тогда, когда она наконец-то была здесь, рядом, беззащитная и настоящая.

Приняв мгновенное решение, я тронулся с места. Я вез ее к себе.

Егор.

Максимально осторожно я занес ее в квартиру. Она была такой легкой, почти невесомой в моих руках. В спальне аккуратно уложил ее на свою кровать, снял туфли и укрыл мягким кашемировым покрывалом. Она повернулась на бок и свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку. Ее дыхание стало ровным и глубоким.

Я вспомнил ее слова в клубе, пробившиеся сквозь хмель: «Нельзя, чтобы Аленка меня видела в таком состоянии…» В них был такой ужас, такая материнская ответственность, что у меня сжалось сердце. Я не мог допустить, чтобы из-за моего решения ее семья прождала ее всю ночь в тревоге.

Достав из ее сумочки телефон, я нашел в контактах «Мама» и написал короткое сообщение: « Мамочка, не волнуйся, я у Оксаны. Поцелуй от меня Аленку ». Я постарался подобрать простые, теплые слова, похожие на те, что могла бы написать она сама. Ей нужен был покой.

Ночь тянулась бесконечно. Я сидел в кресле рядом с кроватью в полумраке, освещенный лишь полоской лунного света из окна, и не сводил глаз с ее спящего лица. Свет мягко ложился на ее черты, которые я когда-то знал лучше своих собственных. Длинные ресницы, безмятежно расслабленные губы. В этом лице не было ни капли той суровой собранности, что стала ее броней в последние дни. Это было лицо девушки, которую я любил.

Я любовался ею и не мог остановиться. Воспоминания накатывали волнами, горячими и болезненными. Как мы смеялись вместе. Как гуляли, держась за руки, строя планы на будущее. Как я подбирал кольцо и репетировал предложение, боялся до дрожи в коленях. Мы должны были пожениться. У нас должна была быть совсем другая жизнь.

Меня до сих пор тянуло к ней с нечеловеческой силой. Каждая клетка тела помнила ее запах, ее прикосновения. Но в глубине души, как заноза, сидела та самая доля сомнения. Та картина. Номер отеля. Она и Руслан. Этот образ перечеркнул все, отравил пять лет жизни. Я должен знать.

В голове крутилась одна и та же навязчивая мысль: «Завтра я все узнаю. Когда она проснется, не будет ни Тамары Павловны, ни матери, ни Кристины. Будем только мы двое. И я наконец услышу правду».

Но, сколько бы я не сопротивлялся, усталость и эмоциональное истощение взяли свое. К утру, когда за окном уже начал заниматься рассвет, Морфей все же сморил меня. Мои веки стали тяжелыми, голова склонилась на грудь, и я крепко уснул в кресле, даже не успев осознать, как это произошло. Моей последней мыслью перед погружением в сон было ее лицо, мирно спящее в лунном свете.

***

Алиса.

Суббота.

Первым делом я почувствовала головную боль. Не просто боль, а настоящий кузнечный цех у себя в черепе, где десяток гномов усердно били молоточками по наковальням. Мысли путались, в ушах звенело.

Я боялась открыть глаза. Память медленно и нехотя просыпалась. Я начала вспоминать подробности.

Вчерашний день... Ресторан. Ледышка в груди от слов его матери. «Кристина ждет ребенка…» Потом — клуб. Оксана. Грохочущая музыка, которая должна была заглушить боль. Яркие коктейли, от которых кружилась голова. И… пустота.