Она замолчала, и ее улыбка стала немного грустной.

— Мы доставили артефакт. Миссия была выполнена. Обратный путь был легче. Мы шутили. Рассказывали истории. Помню, как-то ночью мы сидели у костра где-то в предгорьях Нордмарка. Над нами было такое звездное небо, какого в городах никогда не увидишь. Чистое, холодное, бескрайнее. Мы молчали, наверное, с час. Просто смотрели на звезды. Этерия, она бывает фантастически сказочной.

Она посмотрела на меня, и ее улыбка погасла, словно она только сейчас поняла, что слишком увлеклась. Словно поделилась чем-то слишком личным.

— В общем, таков был Артемидос в те времена. Сила, которая идет лишь по прямому пути. В большинстве случаев это глупо, но иногда единственное, что работает.

Я уже почти не слышал ее аналитических выводов, а застрял там, у костра, под звездным небом Этерии. Я видел их вдвоем. Уставших, но победивших. Двух людей на вершине мира, объединенных общим испытанием, общим триумфом. И то колючее чувство внутри меня наконец обрело имя. Это была ревность. Острая, иррациональная, совершенно не поддающаяся логике. Я ревновал ее не как коллегу, а как женщину. Ревновал к этому общему прошлому, к этому молчанию у костра, которого у нас с ней никогда не было.

Я всегда контролировал свои слова. Каждое мое предложение было частью стратегии. Каждый вопрос инструментом для сбора данных. Но не в этот раз. Вопрос сорвался с языка сам, прежде чем я успел его заблокировать. Он был импульсивным, глупым и абсолютно честным.

— Елена… — я посмотрел ей прямо в глаза, мой голос прозвучал неожиданно тихо. — У вас с ним что-то было?

Я задал вопрос и тут же пожалел об этом.

Это было неуместно, непрофессионально, глупо. Мой мозг, привыкший просчитывать варианты, вдруг выдал критическую ошибку, перегревшись от наплыва несистемной, эмоциональной переменной. Я ожидал чего угодно. Холодного взгляда, вежливого уклонения от ответа, даже легкого раздражения.

Елена несколько секунд смотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты от удивления. А потом она рассмеялась. Не тихо, как раньше, а громко, от души, запрокинув голову. Это был такой живой, искренний смех, что несколько человек за соседними столиками обернулись.

— Что, прости? — она наконец отсмеялась, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. — У нас с Артемом? Ох, Андрей… Я вижу, наш аналитический отдел упускает самую очевидную информацию.

Она подалась вперед, и ее голос снова стал тихим, почти заговорщическим.

— Артем, — сказала она, и в ее глазах плясали смешинки, — мой младший брат.

Я был обескуражен. Этого… этого не было ни в одном отчете. Ни в одной базе данных.

— Брат?

— Один отец, разные матери, — она пожала плечами. — Длинная, скучная история из прошлого наших родителей, которую они предпочитают не вспоминать. Мы познакомились, когда мне было пятнадцать, а ему двенадцать. Он был неуклюжим, вечно злым на весь мир подростком, который пытался доказать всем свою силу. А я была такой же, как сейчас, может чуть менее циничной. Мы никогда не были близки, как настоящие брат и сестра. Слишком разные миры, слишком разное воспитание. Но мы всегда знали, что мы есть друг у друга. Этакая… последняя линия обороны.

Она снова откинулась на спинку стула, ее смех стих, сменившись легкой, теплой улыбкой.

— Так что нет, Андрей, у нас с ним ничего такого не было. Даже в самых смелых фантазиях. Для меня он всегда останется тем нескладным подростком, который пытался подражать героям боевиков. А я для него занудной старшей сестрой, которая вечно все усложняет.

Облегчение, которое я испытал, было иррациональным и почти физически ощутимым, словно с плеч сняли тяжелый груз. Я чувствовал себя полным идиотом, но почему-то это было весело.

— Понятно, — я тоже усмехнулся. — Пожалуй, это действительно серьезное упущение нашего отдела.

Мы помолчали. В этот раз тишина больше не была напряженной. Она стала уютной.

— Прости, — сказал я, — это было… неуместно.

Елена махнула рукой.

— Брось. Это было… освежающе. Иногда полезно видеть, что даже самый расчетливый аналитик может задать совершенно нелогичный, человеческий вопрос. Это доказывает, что ты не просто программа.

— Это то, что я пытаюсь доказывать себе каждый день, — признался я, и сам удивился своей откровенности. — Иногда мне кажется, что я и сам превращаюсь в набор алгоритмов. Моя бывшая жена всегда говорила, что я пытаюсь «отдебажить» наши отношения.

— Знакомое чувство, — кивнула Елена. — С той лишь разницей, что у меня серьезных отношений и не было. Работа, «Ковчег», теперь «Странник»… на что-то другое просто не оставалось ни времени, ни возможности.

— У меня есть дочь, — сказал я, и эти слова дались мне с неожиданной легкостью. — Аня. Мы… мы долгое время были очень далеки друг от друга. Я пытался говорить с ней, как с проектом. Анализировал ее увлечения, ее оценки, ее настроение. Строил графики и прогнозы. А потом оказалось, что нужно было просто… начать говорить на ее языке.

— И что это за язык?

— «Этерия», — я улыбнулся. — Она тоже играет. И она… она очень хороша. Зера. Танцор с клинками, девяносто второго уровня. Один из лидеров «Полуночных Гончих».

Глаза Елены удивленно расширились.

— Зера? «Полуночные Гончие»? Конечно, я о них слышала. Мы достаточно долго отслеживали их прогресс. Небольшая, но невероятно слаженная и совершенно безбашенная группа. Они известны своими… нестандартными тактиками. Прохождение высокоуровневых данжей в низкоуровневой экипировке, кайтинг мировых боссов через половину континента. Они играют не ради лута или прогресса, а ради вызова. Они интересные, но… — она нахмурилась, — для нас они всегда были на периферии. Слишком хаотичные, слишком непредсказуемые, чтобы представлять стратегический интерес для Странника. Но то, что один из их лидеров твоя дочь… это интересно и многое меняет.

Я вздохнул.

— Нет, Елена. Это ничего не меняет. Это просто моя дочь, которая любит играть в ту же игру, что и я. И это, пожалуй, единственное, что сейчас действительно важно.

Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, а потом кивнула.

— Ты прав. Извини. Профессиональная деформация.

Она встала. Обед закончился, и пора было возвращаться в «аквариум».

— Андрей, — сказала она, когда мы уже шли по коридору. — То, что ты рассказал… о своей бывшей жене, о дочери… спасибо. Это помогает… понять систему чуть лучше.

Мы вернулись в офис.

Мир снова стал черно-белым, состоящим из графиков, отчетов и холодной, безжалостной логики.

Время обед закончилось, но Максим так и не вернулся.

В воздухе висело недосказанное ощущение того, что большая игра, в которую мы все были втянуты, только что сделала очередной, невидимый для нас ход.

— Мне нужно в игру, — сказал я Елене, когда мы вернулись в стеклянную тишину «аквариума».

Она кивнула. Наш короткий, почти личный разговор в столовой был погребен под новыми слоями данных и неотложных задач.

— Действуй. Я напишу, если что-то узнаю по Максиму.

Я погрузился в прохладное ложе «Сомниума-7», чувствуя, как мир вокруг растворяется. Последним, что я увидел, было лицо Елены, склонившейся над соседним терминалом.

Я загрузился в таверне, там откуда и вышел из игры.

Легенда сидел за столом. Перед ним лежала огромная, перламутровая раковина, излучавшая слабое сияние. Его пальцы едва касались ее поверхности, а на лице играла смесь благоговения и мальчишеского восторга.

— Капитан! — воскликнул он, заметив меня. — Ты как раз вовремя. Смотри, что она умеет!

Он взял раковину в руки, поднес к губам и выдохнул в нее одну, тихую, протяжную ноту. Раковина не издала звука. Вместо этого, по комнате прошла едва заметная волна, словно дрожь раскаленного воздуха. Мир вокруг на мгновение потерял четкость, а затем снова сфокусировался. Но что-то изменилось. Гудение таверны за дверью, обычно слышное даже здесь, стихло. Полностью.