Мы лежали, тяжело дыша. Его вес давил на меня, но я не жаловалась. В голове была странная пустота, как после долгой болезни.

Что-то во мне сломалось в тот момент, когда я согласилась прийти к нему в камеру. И теперь это что-то не могло жить без него.

Любовь — это не только свет и радость. Иногда любовь — это цепи, которые ты надеваешь добровольно.

Он поднялся, оделся и закурил сигарету. Я лежала на диване, прикрывшись пледом, и смотрела в потолок.

— Завтра покажу тебе дом, — сказал он. — Твои комнаты, гардероб, все остальное. Здесь есть все, что тебе может понадобиться.

— Кроме свободы.

— Свобода переоценена, — он затянулся сигаретой. — Особенно для таких, как ты. Ты не знаешь, чего хочешь. Поэтому я буду хотеть за тебя.

— А как же Рустам?

— Что — Рустам? — в голосе появились стальные нотки.

— Он мой муж.

— Был. Теперь ты разведешься с ним. Подпишешь все документы, которые я тебе принесу.

— А если не подпишу?

— Подпишешь, — он повернулся ко мне. — Потому что альтернатива тебе не понравится.

В его глазах я увидела такую холодную жестокость, что волосы встали дыбом. Этот человек действительно мог убить. И убивал. Много раз.

— Но сначала ты немного поживешь здесь. Привыкнешь. Поймешь, что к чему, — он погасил сигарету и встал. — Тебя отведут в твою комнату. Завтра у нас будет насыщенный день.

Он оделся и вышел из кабинета, оставив меня одну. Я лежала на диване, укутанная в плед, и пыталась понять, что со мной произошло.

Час назад я была женой Рустама Алханова. Теперь я была пленницей его отца. Любовницей. Рабыней.

И самое страшное — части меня это нравилось.

За окном начинало темнеть. Где-то там, в городе, Рустам, наверное, сходил с ума от горя. Пашка сидел в заточении. А я лежала в роскошном особняке и думала о том, что больше никогда не буду прежней.

Некоторые клетки строят из золота. Но от этого они не перестают быть клетками.

Я проснулась в незнакомой комнате от запаха кофе и жареного бекона. Солнце лилось через огромные панорамные окна, освещая роскошную спальню с кроватью размером с мою бывшую кухню. Шелковые простыни скользили по коже, как дорогие любовники, а под головой лежала подушка из гусиного пуха.

Золотая клетка. Красивая, удобная, но все равно клетка.

Вчерашний день казался кошмаром, но синяки на запястьях и боль между ног напоминали — это была реальность. Я стала пленницей отца собственного мужа. Игрушкой в руках человека, который решил перекроить мою жизнь под свои желания.

Некоторые тюрьмы построены не из камня и железа. Некоторые тюрьмы построены из роскоши и страха.

На прикроватном столике лежала записка: "Душ, завтрак, потом поговорим. Одежда в гардеробной. Джахангир".

Даже его почерк был властным — размашистые буквы, написанные с нажимом. Человек, который привык командовать и не терпел возражений.

Я встала с кровати, и мир покачнулся. Ноги были ватными, а в голове шумело, как в раковине. Тело помнило вчерашнее — его руки, его губы, его член внутри меня. И самое мерзкое — помнило с удовольствием.

Предательство начинается не с ножа в спину. Предательство начинается с того момента, когда твое тело начинает желать того, что разум отвергает.

Душевая кабина была отделана мрамором, с золотыми кранами и насадкой размером с тарелку. Горячая вода обжигала кожу, но я стояла под ней, пытаясь смыть с себя его прикосновения. Бесполезно. Они впитались глубже, чем в кожу — в душу.

Гардеробная была размером с мою спальню в родительской квартире. Платья, костюмы, белье — все от лучших дизайнеров, все моего размера. Он изучил меня очень внимательно.

Я выбрала простое черное платье и белье. Черный цвет подходил моему настроению — траур по прежней жизни. Мне было страшно. я не знала как вести себя дальше. Не представляла, что происходит с Пашкой. Мой Пашка. Только бы ему не сделали больно.

Когда я спустилась вниз, Джахангир сидел в столовой за огромным столом из красного дерева. Газета в одной руке, чашка кофе в другой. Идеальная картинка семейного завтрака, если не знать, что один из участников здесь против воли.

— Доброе утро, красавица, — он поднял глаза от газеты и улыбнулся. — Хорошо спала?

— Как убитая, — ответила я, и он рассмеялся.

— У тебя хорошее чувство юмора. Это мне нравится.

Он указал на стул напротив себя. На столе были круассаны, фрукты, омлет с беконом, несколько видов джема. Завтрак для короля. Или для узника в золотой клетке.

— Ешь, — приказал он. — Тебе нужны силы.

— Для чего?

— Для жизни. Для меня. Для того, чтобы научиться быть моей женщиной.

Женщиной… Интересно, что он вкладывает в это понятие? Рабыню? Любовницу? Куклу, которая должна улыбаться и раздвигать ноги по первому требованию?

Я взяла круассан и откусила. Во рту было сухо, как в пустыне, но я заставила себя жевать. Нужно поддерживать силы. Для побега. Для мести. Для выживания.

— Расскажи мне о себе, — сказал Джахангир, откладывая газету.

— Что тебя интересует?

— Все. Детство, мечты, страхи. Я хочу знать женщину, которая будет делить со мной постель.

— Ты меня изнасиловал. Это не делает нас близкими.

— Не изнасиловал, — он покачал головой. — Взял то, что мне принадлежало. Разница колоссальная.

— Ничего тебе не принадлежит!

— Ты принадлежишь, — он встал и подошел ко мне. — С того момента, как кончила на моем члене. Твое тело знает, кто его хозяин.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Проклятое тело действительно откликнулось на него вчера. И продолжает откликаться сейчас, когда он стоит так близко.

— Я замужем.

— За мальчиком. Он играл с тобой в куклы, а я покажу тебе, что значит быть женщиной. Хватит об этом говорить. Скажи спасибо, что я не припоминаю тебе, что ты трахалась с ним в вашу первую ночь! Я, блядь, думать об этом не хочу!

Его рука легла мне на плечо, и я дрожу. От страха. От ненависти. От чего-то еще, что я не хочу признавать.

— Сегодня покажу тебе дом, — сказал он. — Познакомлю с правилами. У меня их немного, но они железные.

— Какие правила?

— Первое — ты не покидаешь территорию без моего разрешения. Второе — ты не общаешься с посторонними без моего присутствия. Третье — ты подчиняешься мне во всем.

— А если я нарушу?

— Тогда твоему братцу будет очень больно, — он сказал это так просто, как другие говорят о погоде. — Очень, очень больно.

В желудке все скрутилось в тугой узел. Пашка. Мой глупый, наивный братишка, который даже не подозревает, во что меня втравил.

— Где он?

— В безопасном месте. Целый, здоровый, но напуганный. Хочешь его увидеть?

Я кивнула, не доверяя голосу.

Джахангир достал телефон, включил видеосвязь. На экране появилось лицо Пашки. Он сидел в какой-то комнате, выглядел усталым, но живым.

— Мил? — голос брата дрогнул. — Ты в порядке?

— Да, Паш. Я… я в порядке.

— Где ты? Рустам сошел с ума, ищет тебя везде. Говорит, что отец…

— Хватит, — оборвал Джахангир и выключил видео. — Видишь? Жив, здоров. И таким останется, пока ты будешь умницей.

— Когда ты его отпустишь?

— Когда буду уверен, что ты меня не огорчишь.

Слезы подступили к горлу, но я их сдержала. Плакать перед этим человеком — значит показать слабость. А слабость в его мире равносильна смерти.

Мужество — это не отсутствие страха. Мужество — это способность действовать, несмотря на страх.

— Пошли, — он протянул мне руку. — Время экскурсии.

Особняк был огромным. Пятнадцать комнат, четыре ванные, библиотека, спортзал, бассейн. Роскошь на каждом шагу — персидские ковры, антикварная мебель, картины в золотых рамах.

— Все это твое, — сказал Джахангир, когда мы остановились в гостиной. — Можешь пользоваться всем, кроме моего кабинета и подвала.

— Что в подвале?

— То, что тебя не касается, — голос стал жестким. — Туда ты не заходишь. Никогда. Понятно?