— Я приказал НЕ стрелять!

— ВРЕШЬ! В душе ты хотел его смерти! Потому что он мешал тебе трахать его жену!

Красная пелена застлала глаза. Рука поднялась сама собой.

УДАР.

Пощечина была такой силы, что Амина отлетела к могиле. Упала прямо на свежий холм земли, где лежал наш сын.

— Заткнись, — сказал я тихо. — Заткнись, или убью прямо здесь.

Амина лежала на могиле и смотрела на меня снизу вверх. В глазах был ужас и ненависть.

— Ты ударил меня… на могиле сына…

— Ударил. И ударю еще, если не прекратишь нести хуйню.

— Рустам… — она прижалась щекой к земле. — Сыночек, видишь? Отец меня бьет на твоей могиле…

Я развернулся и пошел прочь. Не мог больше на это смотреть. На безумную женщину, которая корчилась на могиле нашего мертвого сына.

В машине я закурил и попытался успокоиться. Руки тряслись, когда подносил сигарету к губам.

— Куда едем, шеф? — спросил Серега.

— В больницу. К Людмиле.

— А как же Амина-ханум?

— Пусть лежит на могиле. Может, до нее дойдет, что сын мертв из-за ее истерик тоже.

— Как это?

— А кто ему рассказывал, какая Людмила шлюха? Кто говорил, что она предала его с отцом? Кто разжигал в нем ненависть?

Серега молчал. А я курил и думал о том, как все пошло не так.

Я хотел женщину — и получил ее. Но цена оказалась слишком высокой. Жизнь сына.

Стоило ли оно того? Стоила ли Людмила жизни Рустама?

Сейчас, когда сын лежал в могиле, я не знал ответа на этот вопрос.

В больнице Людмила спала. Бледная, с забинтованным плечом. Живот округлился еще больше — беременность прогрессировала несмотря на ранение.

Я сел рядом с кроватью и взял ее за руку. Кожа была теплой, живой. В отличие от сына.

— Как она? — спросил у врача.

— Стабильно. Пуля прошла навылет, не задев артерий. С ребенком тоже все хорошо.

— Когда проснется?

— Скоро. Анестезия отходит.

Врач ушел, а я остался один с Людмилой. Смотрел на ее лицо и думал — она стоила смерти моего сына?

Красивая. Молодая. Носит под сердцем ребенка. Но разве это компенсирует потерю Рустама? Мысли о Рустаме отозвались дикой болью. такой что скрутило все внутренности.

Людмила открыла глаза.

— Джахангир? — прошептала она.

— Я здесь.

— Как ребенок?

— Жив. Врачи говорят, все хорошо.

— Слава богу… — она попыталась сесть, поморщилась от боли. — А Рустам?

— Похоронили час назад.

Слезы потекли по ее щекам.

— Прости меня, — прошептала она. — Это из-за меня он…

— Не из-за тебя. Из-за меня.

— Джахангир…

— Я не должен был тебя брать силой. Не должен был разрушать его семью.

Я встал, подошел к окну. На улице все еще шел дождь.

— Теперь мой сын мертв. А я остался с женщиной, которая может носить ребенка от него…не сына, а внука.

— Не говорите так…

— А как говорить? — я обернулся к ней. — Как объяснить себе, что потерял сына ради женщины, которая может оказаться чужой?

— Я не чужая…

— Пока не родится ребенок, я не знаю, чья ты.

Людмила заплакала сильнее.

— Вы жалеете, что взяли меня?

Я долго молчал. Честный ответ мог убить ее. Но ложь убила бы меня.

— Да, — сказал я наконец. — Жалею. Потому что цена оказалась слишком высокой.

— Тогда отпустите меня. Верните мне свободу.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что без тебя я сойду с ума окончательно.

Я подошел к кровати, сел рядом.

— Понимаешь? Я потерял сына. Если потеряю еще и тебя, мне будет незачем жить.

— А ребенок?

— Какой ребенок? Тот, который может оказаться не моим?

— Но если все же твой…

— Если мой, то буду его любить. И если Рустама…тоже любить буду. Как своего. Потому что он от тебя и от НЕГО.

Я взял ее руку, поцеловал пальцы.

Вечером я уехал из больницы. Ехал по городу и думал о том, что делать дальше.

Серега молчал, но я видел — он о чем-то думает.

— Говори, — сказал я.

— Что говорить, шеф?

— То, что думаешь.

— Думаю, надо найти того, кто застрелил молодого хозяина.

— Зачем?

— Ваш приказ был не стрелять. А он выстрелил.

Да! Я кричал "НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!", а Серега все равно нажал на спуск.

— Почему ты стрелял? — спросил я.

— Он целился в вас, шеф. Еще секунда — и был бы мертв.

— Но это был мой сын…

— И что? Сын или не сын, а стрелял в отца. За это полагается смерть.

— Чья полагается? Его или твоя?

Серега понял, к чему я веду. Лицо побледнело.

— Шеф, я спас вам жизнь…

— Ты убил моего единственного сына.

— Но он же…

— ЗАТКНИСЬ!

Я достал пистолет, приставил к его затылку.

— Останови машину.

— Шеф, не надо…

— ОСТАНОВИ, СУКА!

Серега свернул к обочине, заглушил двигатель. Руки тряслись на руле.

— Выходи, — сказал я.

— Джахангир Магомедович, я служил вам десять лет…

— И за десять лет впервые ослушался приказа. Выходи.

Мы вышли из машины. Дождь все еще лил, превращая землю в грязь.

— Встань на колени, — приказал я.

— Шеф, пожалуйста…

— НА КОЛЕНИ!

Серега упал в грязь, сложил руки молитвенно.

— У меня жена, дети…

— У меня тоже был сын. Пока ты его не убил.

— Он стрелял в вас!

— Он был мой сын! А ты кто такой, чтобы решать, жить ему или умереть?

Я приставил ствол к его затылку.

— Прости меня, — прошептал Серега.

— Поздно просить прощения.

Выстрел прогремел в ночи. Серега упал лицом в грязь и больше не поднялся.

А я стоял под дождем и понимал — это только начало. Я буду убивать всех, кто причинил мне боль. Всех, кто посмел тронуть мою семью.

Потому что смерть сына сделала меня зверем.

И теперь я не остановлюсь ни перед чем.

Ни перед чем.

Роды начались ночью, в шторм.

Я проснулась от резкой боли внизу живота. Схватки шли одна за другой, не давая передышки. В горле пересохло от страха — до срока оставалось еще три недели.

— Джахангир! — позвала я.

Он спал рядом, но мой крик разбудил его мгновенно. За месяц после смерти Рустама он стал спать очень чутко.

— Что? — вскочил он.

— Рожаю, — выдохнула я сквозь боль.

Лицо его побледнело.

— Рано. Слишком рано.

— Ребенок не спрашивает разрешения.

Следующие несколько часов были адом. Джахангир метался по родильному отделению как загнанный зверь, а я корчилась на кровати от схваток.

— Тужьтесь! — кричала акушерка. — Еще немного!

Боль была такая, что хотелось умереть. Но я знала — должна родить живого ребенка. Для Джахангира. Для нас.

— Голова! Вижу голову! — врач наклонился ниже. — Еще чуть-чуть!

Последнее усилие — и я почувствовала, как ребенок выскользнул из меня. Мгновенная пустота в животе, потом крик новорожденного.

— Мальчик! — объявил врач. — Здоровый мальчик!

Мне положили сына на грудь. Маленький, сморщенный, но живой. Дышал, плакал, сжимал кулачки.

И в этот момент я поняла — он копия Джахангира.

Тот же разрез глаз, тот же упрямый подбородок, даже брови той же формы. Сомнений не было — это сын Джахангира. Ведь Рустам был похож на свою мать…

— Можно войти отцу? — спросила медсестра.

— Да, — прошептала я.

Джахангир вошел в палату осторожно. Подошел к кровати, посмотрел на ребенка.

И замер.

— Боже мой, — прошептал он. — Это… это мой сын.

— Ваш, — подтвердила я. — Посмотрите на него. Он весь в вас.

Джахангир взял мальчика на руки. Большие мужские ладони бережно держали крошечное тельце.

— Сын, — сказал он тихо. — Мой сын.

И заплакал.

Этот жестокий мужчина, который неделю назад убил верного слугу, стоял посреди палаты и плакал над новорожденным ребенком.

— Как назовем? — спросил он сквозь слезы.

— Как хотите.

— Марат. В честь моего деда.

— Марат, — повторила я. — Красивое имя.