Слово ударило меня как пощечина. Шлюха. В глазах лучшего друга Рустама я была шлюхой.

Правда всегда больнее лжи. Потому что от лжи можно защититься, а правду приходится глотать целиком, как горькое лекарство.

Джахангир поднялся из-за стола. Движение было медленным, но в нем чувствовалась смертельная угроза.

— Повтори, что ты сказал про мою женщину.

— Вашу женщину? — Марат расхохотался. — Она жена вашего сына! Или была, пока не решила трахаться с папашей!

Удар последовал мгновенно. Джахангир двинулся так быстро, что я даже не успела моргнуть. Кулак врезался Марату в челюсть, и тот полетел через соседний столик.

В зале воцарилась тишина. Потом начался переполох. Кто-то кричал, кто-то доставал телефоны, чтобы снять видео.

— Сука, я тебя убью! — Марат поднялся, кровь текла из разбитой губы.

Он бросился на Джахангира, но тот встретил его еще одним ударом. Потом еще одним. Марат рухнул на пол и больше не поднимался.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться о моей женщине? — Джахангир обвел взглядом притихший зал.

Все молчали. Только слышалось учащенное дыхание и тихий стон Марата.

А я сидела и смотрела на кровь на полу. На то, как лучший друг Рустама лежит избитый у моих ног. И понимала — я стала причиной этого насилия. Внутри все переворачивалось, казалось мое сердце так же обливается кровью. Шлюха. Вот я кто теперь. Похорная, продажная, низкая.

Когда женщина падает, она тянет за собой всех, кого любит. Сначала себя, потом мужчину, потом всех остальных. Падение — это не одиночный спорт.

— Людмила, идем, — сказал Джахангир, подавая мне руку.

Я встала на дрожащих ногах. Все в зале смотрели на нас. В глазах читались отвращение, осуждение, любопытство. Но не сочувствие. Никто не жалел меня.

Мы шли к выходу под прицелом десятков взглядов. Каждый шаг давался с трудом. Ноги подкашивались, сердце билось так быстро, что, казалось, сейчас разорвется.

У выхода нас ждал неприятный сюрприз. На пороге стояла группа молодых людей — друзья Рустама. Человек восемь, все мрачные, все настроенные явно не дружелюбно.

— Вот и выползла гадина, — сказал один из них, Артем.

— Людка, как ты могла? — спросил другой, Дима. — Рустам сходит с ума, а ты тут с его отцом развлекаешься.

— Ребята, пожалуйста, — прошептала я. — Вы не понимаете…

— Не понимаем? — Артем шагнул ближе. — А что тут понимать? Ты бросила мужа ради денег и статуса.

— Это не так…

— Нет? Тогда что ты здесь делаешь? Почему не дома, не рядом с Рустамом?

Я не могла ответить. Что сказать? Что меня похитили? Что я здесь против воли? Но тогда почему я не сопротивлялась в ресторане? Почему сидела рядом с Джахангиром как покорная любовница?

Молчание было красноречивее любых слов.

— Вот именно, — Артем сплюнул. — Нечего сказать, потому что ты продажная сука.

— Хватит, — вмешался Джахангир. — Расходитесь по домам, пока я добрый. Вон пошли!

— А то что? — Артем выставил грудь вперед. — Нас тоже побьете? Мы не один на один, дядя.

Джахангир достал телефон, нажал одну кнопку.

— Серега, «Метрополь», через две минуты. Небольшая проблема с молодежью.

Он убрал телефон и посмотрел на ребят.

— У вас есть две минуты, чтобы исчезнуть. Потом мои люди помогут вам это сделать. Но вряд ли вам понравится их методы.

Друзья Рустама переглянулись. Они знали, кто такой Джахангир. Знали, что его угрозы — не пустые слова.

— Запомни, Людка, — сказал Артем, отступая. — Ты для нас больше не существуешь. Ты мертва.

Мертва. Для всех, кто меня знал, я действительно умерла в тот момент, когда стала женщиной Джахангира.

Смерть при жизни — это когда ты дышишь, но тебя больше не существует для тех, кто тебя любил. Когда твое имя становится ругательством, а твоя память — позором.

Мы сели в машину. Я тряслась как осиновый лист. Руки дрожали так сильно, что не могла застегнуть ремень безопасности.

— Все нормально, — сказал Джахангир, заводя мотор. — Это было необходимо.

— Необходимо? — голос сорвался. — Вы избили человека! При всех!

— Я защитил свою женщину от оскорблений.

— Но теперь все знают! Весь город будет говорить!

— Пусть говорят. Зато все понимают — ты под моей защитой.

Под его защитой. Звучит красиво. Но я чувствовала себя не защищенной, а выставленной на всеобщее поругание.

— Рустам… что будет, когда он узнает?

— Рустам и так все знает. Теперь знают и остальные.

Мы ехали по ночному городу, и я смотрела на огни в окнах. Где-то там люди жили обычной жизнью. Влюблялись, женились, рожали детей. А я стала изгоем, женщиной с клеймом.

— Зачем вы это сделали? — спросила я. — Зачем повели меня туда?

— Чтобы все знали — ты моя. Чтобы никто не смел даже думать о том, чтобы тебя отбить.

— Но я не вещь! Не собственность!

Джахангир остановил машину у обочины, повернулся ко мне.

— В моем мире женщина — это либо собственность, либо добыча. Третьего не дано. И я предпочитаю, чтобы ты была моей собственностью.

Его рука легла мне на щеку. Грубая, мозолистая, но неожиданно нежная.

— Ты думаешь, мне легко? Думаешь, я не понимаю, что творю? Но я не могу отпустить тебя. Не могу и не хочу.

В его голосе слышалась боль. Впервые за все время он показал, что тоже страдает.

— Тогда зачем? Зачем мучить нас обоих?

— Потому что иначе я сойду с ума. Ты как наркотик, Людмила. Попробовал раз — и все, зависимость на всю жизнь.

Он поцеловал меня. Жестко, требовательно, отчаянно. И я ответила на поцелуй, потому что не могла сопротивляться.

Мы были двумя утопающими, которые цеплялись друг за друга, только топя себя еще глубже.

Любовь и зависимость — близнецы-братья. Только любовь возвышает, а зависимость разрушает. И иногда очень трудно понять, что из них сильнее.

Дома я заперлась в спальне и рыдала до утра. Плакала о потерянной репутации, о разрушенных отношениях, о том, что больше никогда не смогу быть прежней Людмилой.

Я сидел в кабинете и разбирал документы, когда Серега влетел без стука.

— Шеф, у нас проблема. Рустам едет сюда. И он не один.

Блядь. Я так и знал, что этот момент настанет.

Отложил бумаги, встал из-за стола. Через панорамное окно было видно, как к воротам подъезжает джип. Мой сын вылез из машины — бледный, осунувшиеся, но в глазах горел огонь безумия. За ним вышли еще четверо. Друзья. Или то, что от них осталось после вчерашнего разговора в ресторане.

— Сколько стволов? — спросил я.

— У каждого. И они серьезно настроены, шеф.

Серьезно настроены. Как будто этот щенок может что-то мне сделать. Я убивал людей, когда он еще под себя срал. Но кровь есть кровь. И причинить боль собственному сыну…

Хотя, если он тронет Людмилу, я его собственноручно закопаю.

Мысль эта пронзила меня как удар ножа между ребер. Когда я стал ставить эту девчонку выше собственного сына? Когда она стала важнее моей крови?

Но сердце не спрашивает разрешения. Оно просто хочет. И мое сердце хотело ее так сильно, что готово было убить за нее кого угодно. Даже сына.

Одержимость — это когда ты готов уничтожить все, что любил раньше, ради того, что хочешь сейчас. Это когда прошлое становится врагом настоящего.

— Где Людмила? — спросил я.

— В саду. Читает.

— Пусть остается там. И чтобы никто к ней не приближался.

— А если Рустам попытается…

— Если Рустам попытается до нее дотронуться, — я посмотрел Сереге в глаза, — стреляй по ногам…только осторожно, не покалечь.

Серега кивнул и вышел. А я остался один со своими мыслями.

Рустам. Мой единственный сын. Мальчик, которого я учил ездить на велосипеде, водить машину, быть мужчиной. Я любил его. По-своему, жестко, как умел. Но любил.

А теперь он пришел отбивать у меня женщину. И я готов был его убить за это.

Любовь к детям и страсть к женщине — две стихии, которые не могут существовать в одном сердце. Одна из них обязательно пожрет другую. И я уже знал, какая победит.