— С тобой — всё, Мань, — Максим скользит ладонью по спине и опрокидывает меня себе на колени.

Задрав мой топ, толкает пальцы прямо под чашечку лифчика, грудь сминает.

— Всё — это абстрактно, — приподнимаю голову, чтобы понаблюдать за тем, с какой алчностью он трогает меня и как жадно смотрит на мое тело. — Больше конкретики, ну?

— Ну… Сейчас я бы глянул, как твоя задница со следами моей ладони принимает меня. Хочу тебя в этой блядской сетке, — за резинку топа меня тянет и рукой подталкивает, возвращая в исходное.

— Анальный секс? — уточняю, не без удивления глядя на Потапова.

— Вообще-то, я не его имел в виду, а позу…

— Раком? — конкретизирую, чем снова вызываю у Макса ту самую реакцию, от которой просто балдею.

Я всегда говорила ему, что думала. Да я даже первая в любви Максу призналась еще будучи одиннадцатиклассницей, и я же спровоцировала наш первый поцелуй. Но все это было очень невинно. А теперь он так забавно подтормаживает от моей прямолинейности.

Я же в полном раздрае от его недавних откровений нахожусь.

— Да-а… — кивает Макс наконец. — Хочу тебя и так… И эдак… Всё хочу. Сними уже штаны, Мань.

— Ты даже за руку меня толком не подержал, а уже просишь анал! — я притворно ахаю, эмоционально отгораживаясь от того, что мы обсуждали ранее.

— Хорош выражаться, ты же девушка, или я вымою тебе рот, клянусь, — сквозь смех угрожает Потапов.

— У меня чистый рот, — отражаю тут же.

Однако от скрипучих кожаных брюк позволяю себя избавить, привстав на коленях.

— Пока… да… чистый, — Максим стягивает с меня штаны и отправляет их в свободный полет.

Я остаюсь в стрингах, лифе и черной сетке.

— Минет? Камшот? Снова хером меня пугаешь? — войдя в раж, продолжаю доводить Макса. — А ты становишься предсказуемым… — и за плечи его резко хватаюсь от резкого рывка, думая, что Максим собирается и меня на пол швырнуть за такие разговорчики. Но он сам придерживает за поясницу, чтобы не упала, и всего лишь тянется за шампанским. — Что ты… — даже опомниться не успеваю, как мне в рот врывается бутылочное горлышко.

Подняв бутылку, Макс поит меня шампанским, не давая перевести дух.

— Глотай… — приказывает, когда я давиться начинаю. — Ещё… Ещё глотай.

Я делаю несколько огромных глотков, и часть жидкости прорывается наружу, стекая по подбородку и шее холодными струями. Макс убирает бутылку.

— Что ты делаешь? — ошалело на него смотрю.

— Мою тебе рот, — с этим, накрыв ладонью затылок, Макс начинает методично вылизывать и зацеловывать мои губы, кожу вокруг них и подбородок, ласкать языком шею, отчего у меня ум за разум заходит. — Тебя это заводит, да? Грязные разговоры? — между возбуждающими прикосновениями губ и языка шепчет. — Грубость? Эпатаж? Жесть? Что, Мань?

Охваченная пламенем, я чрезвычайно громко дышу, но сдаваться не собираюсь.

— Разве это грязные разговоры? Пф… — роняю пренебрежительно. — Это детский сад, штаны на лямках. — За это Макс прописывает мне ощутимый шлепок по ягодице, но я упрямо бравирую: — Разве это жесть? — Следом мне снова прилетает по попе, и вот тогда я взвываю от обжигающей боли: — Ай! — к ягодице ладонь прикладываю. — Больно же, блин! Потапов, ты совсем, что ли, озверел⁈ — моментально растеряв весь свой запал искусительницы, пищу словно маленькая обиженная девочка.

Максим тоже выходит из образа истязателя и пытается развернуть меня, взяв поперек талии.

— Прости, пожалуйста, не рассчитал силу. Очень больно? Прости, прости. Дай поцелую. — И он это делает. Наклоняет меня и нежно чмокает несколько раз в место, куда только что треснул. — Прости, Мань. Я правда не хотел так сильно.

— Ой да всё уже! — толкаю его от себя, чтобы сел нормально и отстал от моей горящей попы. — До свадьбы заживет.

— Точно?

— Да, да! Перестань! Это задница! Что ей будет!

— Я не зверею, я дурею рядом с тобой, реально, Мань. Ты и святого доведешь до греха.

Мы оба смеемся и почти одновременно умолкаем. Смотрим друг на друга в свечном сумраке уже без фильтров. Наступает минута какой-то странной тишины, когда все маски сброшены, и я мысленно обращаясь к Максу:

«Это не я. Вот же Я, Максим… Вот Я. Ты же видишь? Чувствуешь? Ведь чувствуешь?..»

Но вслух осмеливаюсь сказать другое, возвращаясь к его расспросам:

— Меня ты заводишь. С тобой — только ты.

— Я? И всё? — удивляется сипло. — Так просто?

— Да. Всё проще, чем кажется, — тянусь к нему, крепко обвиваю за шею и опускаю ладони Максу на макушку. — Можешь снова взять меня в миссионерочке, если другое тебя шокирует, и мне все понравится, — не кривляюсь — так оно и есть.

— Меня нихрена в тебе не шокирует, Мань, — взволнованно отбивает Максим, водя ладонями по моим голым бедрам и ягодицам. — Хоть наизнанку вывернись. Нет в тебе ничего, что бы меня оттолкнуло.

— На мне же пробу ставить негде, — настырно толкаю.

— Это же неправда.

— Уверен?

— Уверен… И я заинтригован.

— Чем?

— Тем, как ты разбираешься в категориях… — усмехается Макс, загоняя большие пальцы за веревочку трусиков. — Порно-Маня. Смотрю, тебя сложно удивить?

— Я пробовала практически всё, — говорю без дополнительного поклёпа — честно и сухо. — И со мной делали всё. Но это не значит, что я от всего балдею и на всё согласна, — считаю нужным сообщить. — На лицо я не разрешаю. И на волосы. И анальный секс, без подготовки — даже не лезь. И жесть — нет, если только вот столько, и я буду знать, что все контролирую, — пальцами показываю мизер и добавляю для пущего веса: — Я серьезно.

— И я серьезно, — подхватывает Макс. — У меня все к тебе всерьез, Мань. Всегда так было. И я думаю, что это взаимно. Я это чувствую. Я просто тебя знаю, — заверяет меня в том, что мне так важно было услышать. Я киваю. Ничего не подтверждаю. Просто роняю голову, пытаясь уловить хоть какие-то изменения в том, что я сама испытываю к Потапову. Но по итогу сверки понимаю, что ничего не поменялось. Он для меня все тот же. Моя первая влюбленность. Мой друг. Мой старший товарищ. Свидетель моего взросления. Мой близкий, верный и надежный. Мой родной и любимый человек. Просто мой. Несмотря на то, что у нас была близость, и его признания я не стала любить его больше или как-то иначе. Так странно. Я столько всего к нему чувствую, но это все совсем не ново. Я снова киваю, а Макс говорит: — Но если ты пока не готова, ничего, я потерплю, подожду. Столько лет ждал.

— Так чего ты ждал-то столько лет⁈ — восклицаю нервно и громко.

Пожалуй, это то, что я больше всего не понимаю!

— До тупого, Мань, — не знал, как к тебе подступиться, — признается Максим. — То у тебя кто-то был. То у меня. И я же… — умолкнув, он дергает головой, закидывая назад, и говорит: — Да, в общем-то, главная причина — то, что я абсолютный олух. А теперь ты очень красиво обороняешься. Неужели тогда о меня так сильно порезалась?

— Макс, хорош. У тебя иррациональное чувство вины по любому поводу уже, — ворчу на него. — Я же сказала, что не страдала по тебе все это время. Даже не думала в этом плане. Ты тогда дал понять, чтобы я ни на что не рассчитывала. Я и не рассчитывала, — плечами пожимаю.

— Тебе было семнадцать. Мне двадцать, — напоминает Максим. — Я был студентом, а ты школьницей, несовершеннолетней сестрой моего лучшего друга.

— Я все понимаю. Мы это еще тогда выяснили. Что же сейчас изменилось?

— Да не менялось ничего, Мань. Я и тогда тебя хотел, когда ты была под запретом. И все эти годы. Безумно, безнадежно, Мань. Ты совсем ничего не замечала?

— Нет. Не замечала. — Прикрыв глаза на миг, я хмыкаю и слезаю с Потапова, располагаясь справа. — Если бы заметила, сразу бы сказала. Как вчера. И, знаешь, ты очень тщательно скрывал свои желания и чувства, пробуя пачками других женщин, — наклоняюсь за шампанским, делаю глоток и подтягиваю к груди колени.

— Ну не прямо пачками, — пробует возразить Макс.

— Ты менял их чаще, чем батарейки в пульте и зубную щетку. Я не понимаю такую любовь. Извини, — передаю ему бутылку.