Непроизвольно потираюсь о его руку, но стопорю себя.

В бане я с ним трахаться точно не буду. Это же как-то… Ну… Фу-у…

Или буду.

С этой мыслью я снова прокатываюсь мокрыми складками по его руке, параллельно возвращая пальцы в пенную шевелюру.

— Приятно пахнет, — зажмурившись, кайфует Макс.

Пена у него уже со лба по лицу стекает.

— Это «Наркотик». Шампунь так называется. В составе одна химия, но пахнет, да, прикольно, — тоже не без удовольствия вдыхаю будоражащий парфюм.

— Шампунь с запахом дури, — смеется Потапов, слепо нащупывая мою задницу. — Класс.

— Ты очень эффектно ухаживаешь и потрясающе подкатываешь, Макс. Я оценила. И не устояла. Да любая бы не устояла, — все это я говорю, воспользовавшись тем, что у Макса глаза закрыты. — Но можешь сильно не стараться. Мне с тобой тоже… просто… хорошо.

Зачерпнув ковшом воду, ополаскиваю его волосы до тех пор, пока вся пена вокруг моих ног не собирается большим пушистым облаком.

— Надо, чтобы было лучше, — булькает Максим, выплевывая попавшую в рот воду.

— Мне кажется, лучше не бывает. И я предлагаю остановиться на этих… десяти днях, чтобы действительно ничего не испортить.

Мы сталкиваемся взглядами, и Макс очень развязным тоном проговаривает:

— А я предлагаю не загадывать.

— Тогда что ты будешь делать, если я снова в тебя влюблюсь? — в штыки воспринимаю его легкомысленное заявление.

— Влюбись — узнаешь, — отбивает он, искушая своим многообещающим взглядом.

От него у меня внутри все сотрясается и следом замирает.

— Нет. Я не буду. Не хочу, — качаю головой, пережив небольшую остановку сердца. — И ты не влюбляйся, ладно?

— Иди сюда… — Макс жестом просит меня приблизиться.

Уперев ладони по сторонам от его бедер, я медленно наклоняюсь:

— Ну что?

— Тебя забыл спросить, что мне делать, — бросает он хлестко и горячо. И следом командует: — Поворачивайся…

— Тебя забыл спросить, что мне делать. Поворачивайся…

Я, конечно же, слушаюсь, надеясь, что он снова меня отшлепает после такого властного волеизъявления, но Потапов обескураживает тем, что всего лишь трет мне спинку. Как и обещал.

На этом наш совместный поход в баню завершается.

Дома я скрываюсь в прохладной спаленке, где переодеваюсь в укороченный черный топ из крупной сетки с длинным рукавом. Под него надеваю красный лифчик и в пару к нему такие же стринги, а поверх них черные штаны из эко-кожи на кулиске.

Ресницы не крашу, но карандашом по нижним векам прохожусь и остатками «Кензо» себя пшикаю. Волосы сушу полотенцем, немного мусса для укладки распределяю, взлохмачиваю — прическа готова.

Образ завершают две пары белых носков и старые вязаные тапочки. Потому что никакое желание быть сегодня красивой не победит мою мерзлявость.

— Мань, есть что на меня? — Макс заглядывает в комнату, предварительно постучав. Он по пояс голый — в чёрных джинсах, такой весь беленький и розовенький после бани. — Мм-м, ты наряжаешься? Какая… — его взгляд меняется, когда он им по мне проводит.

— Да просто все остальное, как из задницы. А утюга тут нет. Я вчера сырые шмотки покидала в сумку, а развесить забыла. — Язык прикусываю, заметив как Макс улыбается, слушая мою нелепую отмазку. Вообще-то, я не вру, но нарядилась я действительно специально для него. — У меня есть на тебя футболка, пошли.

С независимым видом протискиваюсь между ним и косяком, прохожу в главную комнату и снимаю с веревки за печкой черную футболку оверсайз с репсовой белой биркой внизу.

— Вот, держи, вроде, высохла, — вручаю ее Максу, ощупав в разных местах.

— Женская? — усмехается тот, с сомнением поглядывая то на меня, то на футболку.

Я глаза закатываю. Мальчики — такие мальчики. В детстве они боятся надеть что-то, что, по их мнению, носят только девочки, дабы не прослыть «уебаном».

Простите за маты. Не мои слова — моего брата.

Но, оказывается, с годами ничего не меняется.

— Не женская, — смеюсь и предъявляю Потапову тканевую этикетку на изнанке. — Вот. Читай. Оверсайз. Унисекс. Не бойся. Это всего лишь футболка, Макс, — пихаю ею в его голую волосатую грудь.

— Надо было сегодня пару купить, — бормочет он, пока одевается. — Я что-то не подумал.

— Мятая только, — расправляю пальцами загибы на его широких плечах и прищуриваюсь, подразниваю: — А это что сейчас было? Футболочный сексизм?

Безразмерная вещица из моего гардероба, что на мне, обычно, болтается пиратским флагом, на Макса садится идеально.

— Очень удобно. Спасибо, — дипломатично отбивает Потапов, делая несколько махов руками, чтобы показать, что ему реально удобно в ней. — Но вот это мне больше нравится, — двигает подбородком, на мою сетку указывая.

— Поменяемся?

— Нет, она мне нравится на тебе, — ухватив за низ топа, обшитого широкой белой резинкой с надписью, тянет меня к себе.

И я шагаю.

— Подкат засчитан, — вписываюсь в него максимально плотно и на автомате целую в гладко выбритый подбородок. Замираем оба. Как подмороженные друг на друга смотрим, пока я наконец не нахожусь с тем, чтобы признаться в не совсем аппетитных делах: — Пошли уже есть. У меня кишки слиплись.

Перевожу дыхание и с пылающими щеками прохожу в кухонную зону, где вцепляюсь руками в столешницу.

Казалось бы, что такого? Мы с Потаповым уже и целовались, и секс у нас был. Но вот этот невинный спонтанный чмок вдруг весь воздух у меня из груди выбил.

— Мань, с чем помочь, говори, — спрашивает Максим, выводя меня из замешательства.

Оглядываюсь заторможенно под мелодию Таривердиева, чей «Вальс для аккордеона» я так люблю играть. По телеку идет «Ирония судьбы».

— Серый в ёлочку из «Мосторга», — объявляет с экрана полубухой герой фильма, сотрясая пиджак. — А давай стол в ту сторону поставим, напротив телека, — вдруг приходит мне идея.

— Как скажешь.

И стол из кухни переезжает ближе к елке. Я снимаю с него цветастую клеенку и покрываю найденной в шкафу льняной оливковой скатертью. Ткань вся в заломах от того, что много лет пролежала свернутой, но на вид она не просто чистая, а абсолютно новая.

Гирлянду в статичном режиме фиксирую и прошу Максима зажечь свечи.

Сервировка у нас тоже аутентичная: разномастные тарелки, советский хрусталь в виде салатника, вилки и ножи с пластиковыми ручками и граненые стаканы.

Свет гасим и вскоре за столом располагаемся. Макс на шампанском проволочку выворачивает, хлопает пробкой, переполошив спящего Вусю, и разливает «шампунь» по стаканам.

— Давай проводим старый год, — вручает мне один.

Берет свой, мы чокаемся, и я говорю:

— Да пошел он.

Делаю несколько глотков и морщусь.

— Такой плохой год? — Потапов же пить не спешит.

— Да нет… Год как год… Бывало хуже. Прошел и ладно.

— А я ему благодарен, Маш, — сообщает Макс, покручивая в пальцах стакан.

— Ну да, — допираю, о чем он говорит. — Ты же новую должность получил.

Странно усмехнувшись, Потапов кивает:

— Ага, должность, — и наконец пригубляет.

А дальше больше на еду налегает.

— Все очень вкусно, Мань. Ты умница, — еще и хвалит.

Мне же одно удовольствие — наблюдать, с каким аппетитом он ест.

— Ты тоже молодец. Все дела переделал, — ответно превозношу его.

— Ну… допустим, еще не все, — цепляется к последнему.

Оставляю это без комментариев.

Знаю, что не все.

Ну а пока мы едим, пьем шампанское и смотрим старый советский фильм.

— Макс, а что бы ты сделал, если бы застал свою женщину вот так, с левым мужиком? — в какой-то момент спрашиваю Потапова.

— Свихнулся бы от ревности.

— Как Ипполит?

— Да как десять Ипполитов, — не задумываясь, отбивает Максим.

— Не знала, что ты такой собственник.

Пытаюсь понять, откуда это в нем, если его самые долгие отношения длились без малого месяц.

— Теперь знаешь, — добавляет, глядя на меня с невыразимой нежностью.